Мне не жалко
СЕАНС – 29/30
«Мне не больно» — заклинание. Есть даже такая дразнилка: «Ну а мне не больно, курица довольна». Так можно сказать более сильному сверстнику, воспитателю, распустившему руки, даже родителям. Когда на самом деле больно. В фильме Балабанова задумано так, что больно всем: Мише, потому что его возлюбленная сначала оказывается содержанкой, потом его бьют, потом — Тата обречена на скорую смерть. Але — потому что ей дали по лбу дверью. Олегу — потому что в нем где-то сидит какая-то травма армейских времен. Тате — потому что она скоро умрет, а только начала настоящую жизнь. Сереже — потому что его игрушка не принимает его бескорыстных даров. Всем больно, и почти все молчат об этом, стоически стиснув зубы. Так же не больно Муцию Сцеволе, держащему руку над свечкой до почернения. Под покровом веселья и благополучия скрывается трагедия. Это должно быть душераздирающе. Это настоящая мелодрама. И в этом нет ничего плохого. Мелодрама — сердце художественного кино.
Но Балабанову недостаточно мелодрамы. Во всех этих страданиях есть смысл. Герои берут штурмом город — Питер, Санкт-Петербург, как объяснил старший брат незадачливому младшему в «Брате». Не только Тата из Козельска стремится покорить его. Все остальные герои тоже. Потому что покорить — значить выжить в этом городе. Балабанов любит снимать Питер — и его в фильме очень много, хотя и на заднем плане: от металлической двери лифта до перил моста Лейтенанта Шмидта. Красиво, но зловеще: все больше решетки. Город страшноватый и прекрасный (так, мне кажется, и задумано). Сюжет взятия города тоже родной для Балабанова. Землемер пытается проникнуть в замок, Данила покоряет Питер, а потом Чикаго, герои «Жмурок» берут на мушку свой родной городок, даже Трофим, убив брата, почему-то стремится в Петербург.
Все, кого бы я ни спросил об этом фильме, пожимали плечами: «Бывает хуже, бывает лучше»…
Но теперь другие времена, понимает режиссер, и так на фу-фу Питер уже не взять. Покорять этот «самый умышленный в мире город» идут люди с умыслом, строители-демиурги — дизайнеры и архитекторы. И первый, роковой их клиент — Рената Литвинова — со своим всегда сделанным, «замаскированным» лицом, с париком, с немыслимой «копной», а главное, с ее речью, которая и в минуты интимной близости не становится искренней — она, Тата, — воплощение этой искусственности. Она лучше всех выучила девиз нашего города: «Мне не больно» — ни при каких обстоятельствах. Эти две линии — стойкость и искусственность — постоянно пересекаются в фильме.
Порой герои не выдерживают — и из стоической петербургской скорлупы выпадают в океан слез. Так случается с Сергеем: артист Михалков плачет в разговоре с Татой. Доктор говорит Мише, что с такой рожей нельзя показываться Тате на глаза. А потом, только уже за городом, в последних минутах фильма, Миша признается Тате, что «ему больно». Это задумано как ударный момент.
Глядя на него, только вспоминаешь Михалыча из «Жмурок», того, который сжег в камине архитектора.
Теперь я должен признаться, что все это только предположил, а не высмотрел в фильме Балабанова. Око и душу не тронуло ничего. Все, кого бы я ни спросил об этом фильме, пожимали плечами: «Бывает хуже, бывает лучше»… Почему так получилось?
Во-первых, звезда фильма — Литвинова. Это актриса не для мелодрамы. В мелодраме главное — искренность. Искренности нет. Поэтому нет страсти. Нет горя. Нет сострадания. Когда Сергей говорит: «Я увидел тебя в палате, ты сидела такая беспомощная, совсем как маленькая девочка», я не верю ему.
За Литвиновой тянутся и все остальные персонажи фильма. Кого, казалось бы, пожалеть, как не стареющего импотента Михалкова, взявшего Тату к себе, только чтобы было о ком заботиться и тем самым преодолеть одиночество. Но нет, Михалкова не жалко. Его слезы — какие-то крокодильи, и глядя на него, только вспоминаешь Михалыча из «Жмурок», того, который сжег в камине архитектора.
Миша, конечно, симпатичен, но не более того: «белый кролик с макаронами в розовом соусе», как выразилась про него Тата.
Перемирие
Режиссерская самоуверенность Балабанова сыграла с ним дурную шутку. Мелодрама требует крупных планов. Человеческих лиц во весь экран… А еще она требует точек зрения. Реакций актера на то, что он увидел или услышал. Возможности для зрителя слиться с героем. Ничего этого нет в фильме. Точно так же, как в «Замке» и в «Жмурках», Балабанов снимает все с «божественной», режиссерской позиции. Зрителю, получается, неважно, что там увидела Тата или услышал Миша, мы должны целиком довериться режиссеру, рассказывающему историю от первого лица. Балабанов пренебрегает и крупным планом, и панорамами. Он почти все снимает средним планом. И «полирует» обилием закадровой музыки… Но ведь боль и тоска и заложена в сопоставлении человеческих лиц и лица Города. И никакая музыка тут не поможет.
Мне никого не жалко.
Читайте также
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья
-
Кто есть Америка? — «Нежный восток» Шона Прайса Уильямса
-
Это норма — «Герой наших снов» Кристоффера Боргли
-
Анти-Франкенштейн, который смеется — «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса