Анна Ковалова
Анна Ковалова

Мейсон


Мы скорее забудем фамилии всех своих одноклассников, чем эту дьявольскую ухмылочку, этот вкрадчивый низкий голос и это самое прекрасное имя на свете: «Мейсон Кэпвелл». Его любили все: профессорши, доярки, секретарши, продавщицы, манекенщицы, медсестры, девушки по вызову. Его любила моя мама. И обе мои бабушки. И моя сестра. А также все мои подружки и их мамы-сестры-тетушки впридачу. В общем, все. Держу пари, Наина Ельцина его любила тоже.

Мейсон был сын миллионера — и ни в грош не ставил своего богатства. Он был красавец — и, казалось, не замечал своего наружного великолепия. Он был саркастичен — и очень раним. Он был мизантроп — и все же любил — честное слово любил! — свою дурацкую Санта-Барбару: и упрямого отца, и двух чокнутых сестриц, и глупого младшего брата, и даже нелепую мачеху-любовницу по имени Джинна.

Зачем он бесчинствовал, зачем сыпал колкостями, зачем подстраивал «гадости и подлости»? Затем, что он был тот самый бунтарь, бунтарь без причины — Каин, Меркуцио, Чайльд-Гарольд. Его яростный мужской бунт был неотразим, и Мейсон имел успех везде — а все же нигде такого, как у нас. Потому что нам он был родной — с его кутежами и пьяными выходками, его приверженностью хаосу и мужественной с этим хаосом борьбой.

Рисунок Хелены Клинцевич

Хаос тогда клубился у нас повсюду: бандиты творили беспредел, жулики потеряли всякий стыд, деловитые бомжи несли бессрочную вахту у каждой помойки, а ваучеры шли в обмен на водку. Может, нам тогда особенно важен был совет опытного специалиста, поднаторевшего в личных схватках с хаосом, и в этом все дело? Заманчиво сейчас задним числом
подыскивать умные объяснения своим безумным чувствам, но подозреваю, что те бомжи, бандиты и ваучеры были все же ни при чем. Не они заставляли нас дожидаться восьми вечера, чтобы увидеть, как Мейсон джентльменом расхаживает по ресторану «Ориент Экспресс», или услышать его блистательные диалектические монологи в зале суда. Вот сейчас он снова пустится в загул, выскажет старорежимному папочке все, что о нем думает, пошлет пресловутое семейство к чертям и, небритый и самодовольный, уединится с бутылкой виски…. Мы не пугались этого, потому что знали: опрокинув последний стакан, Мейсон усилием воли обязательно встанет, расправит плечи, шагнет на свет Божий и всех там опять за пояс заткнет.

Такому роскошному «плохому парню» никто из тоскливых правильных не соперник, такому все что угодно простишь. И что отца предал. И что погибшую невесту Мери забыл. И что Джинны не гнушался. Простили мы ему даже самое страшное: что ушел вместе со всей вмиг прерванной «Санта-Барбарой», не попрощавшись. Ушел по-английски, хоть по паспорту был американец, и при этом с потрохами — наш.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить