Метафора
«Бумажный солдат» — не про покорение космоса, хотя подчеркнутое дистанцирование от советского пышного «Покорение огня» ощущается с первых же кадров. У вас все было пышно, прилизанно и красиво, а мы покажем корявую, шероховатую фактуру истории. Фильм о шестидесятых. Космос не более чем метафора. Не более чем метафора и придуманный врач при космонавтах, который умирает от сердечного приступа во время старта первой ракеты. Он — бумажный солдат, на которого наваливается ответственность и за двух женщин, его полюбивших, им любимых, и за космонавтов, которых он отправляет в космос, а может, и на смерть.
Придуманность врача подчеркивается его фамилией. Покровский — русская священническая фамилия, которой не может быть у грузина. Но здесь-то священническая тема не может не присутствовать: в небо ж взлетают, а у кого самые близкие контакты с небом? У священника. Вообще, фильм чрезвычайно хорошо придуман. Именно — придуман, пусть даже и продуман. Почему врач — грузин? Потому что надобно подчеркнуть его полную нездешность на той земле, которой он беззаветно служит. В этом есть нарочитость, как и вообще во всей этой попытке средствами жесткого квазидокументального кино рассказать метафорическую историю. Например: на носилках на земле лежит умерший врач, а рядом с ним разгружают грузовик со снедью и сервизом. Метрдотель или повар скорбит и сокрушается: «Такой фарфоровый сервиз разбили…» Метафора считывается легко: совсем недалеко лежит такой же… фарфоровый, хрупкий. Одна из женщин, любивших умершего, берет осколок тарелки, надламывает и горькоплачет. Метафора получает дополнительный обертон. Ко всем нагрузкам несчастному врачу, «бумажному солдату», добавились еще и вы, бабы-дуры, вы-то его и надломили, а после смерти будете плакать и рыдать, еще и подружитесь за гробом-то…
На бытовом, житейском уровне этот фильм — оправдание мужской истерики и истериков-мужчин. Мол, вы вот все фыркаете по поводу комплексов, сомнений, слез и метаний, а он-то и помереть может, он ведь тонкий, ранимый, нервный, бумажный, фарфоровый. Маяковский когда-то писал, что для него «Выхожу один я на дорогу…»- агитация за то, чтобы девушки выходили вечерами гулять с поэтами, одному, видите ли, скучно. Так вот, «Бумажный солдат» — агитация за то, чтобы бабы прощали мужикам, если у них есть еще кто-то… Ему же тяжело. Он -нервный, ранимый, помрет, будете тогда знать. Я целиком за такую постановку вопроса, но тут есть одна закавыка. Истерик, выплескивающий на свою же-ну все свои беды и сомнения, жгущий свою диссертацию, вообще, выкидывающий разные номера, никогда рано не умрет. Он всю свою боль хранит не в себе, а щедро дарит близким. Рано помрет спокойный, твердый, не дающий вырваться наружу ни одному сомнению, ни одному комплексу… легионер. Помните, как у Лескова в «Очарованном страннике» описан и объяснен бой двух татар на хлыстах? «…у Чепкуна на худой спине кожичка как на жареном поросенке трещит, прорывается, и оттого у него вся боль кровью изойдет, и он Бакшея запорет…» Истерика на то и истерика, чтобы дольше пожить. Поэтому герой Нинидзе проживет долго, долго… На уровне идейно-метафорическом это история про то, что несчастная нищая страна рванулась в космос благодаря своим издерганным, но фанатичным интеллигентам и спокойным, улыбчивым людям из народа. Отсюда- изобразительный ряд: грязь, слякоть, бедность, и из нее рывок в космос. Есть такое позднесоветское стихотворение: крестьянка сквозь дырявую крышу хлева видит летящую красную точку на небе. Это — первая ракета. Такой же видеоряд и у Алексея Германа-мл. Другое дело, что в этом случае нужно быть точным. А документальной точности в фильме нет. Это — неправильно. Есть принципиальные вещи. Байконурский пейзаж совсем другой. На Баскунчаке, где снимался фильм, никто бы не стал строить космодром. Это же гиблое место. Там соляные испарения, там, поди, и с почвой проблемы: как шахту вырыть для ракеты? Зальет к такой-то бабушке… Иной видеоряд должен быть в фильме, база которого — антиномия нищей земли, отправляющей человека в космос.
На уровне идейно-психологическом- вечная тема Германа-младшего. Все люди во все времена одинаковы. Поэтому, когда он снимает про Серебряный век, кажется, что он снимает про людей из коммуналок; а когда он снимает про шестидесятые годы, вспоминаются чеховские интеллигенты. Это-то как раз хорошо и правильно. Недаром лучшие сцены этого фильма -дачные, откровенно чеховские, чуть было не написал, спокойные. Нет, весь фильм напряжен и нервен. И это тоже правильно.
Читайте также
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина