«Вспомнить все» — Мечтать вредно
Днем жилец недалекого будущего Дуглас Куэйд (Колин Фаррелл) клепает на заводском конвейере роботов-полицейских, а по ночам видит сны о чем-то большем: там он суперагент в опасности. Бессознательное все уверенней определяет сознание: в семье своей трудовой Куэйд кажется особью все более чужой. Откуда эта грусть в глазах над кружкой в проловской пивной, к чему мятая книжка Яна Флеминга, которую герой читает те 15 минут, что гигантский лифт проносит его сквозь земное ядро из дома на работу, пока соседи по кабине, как бы демонстрируя здоровенькую и незамутненную совесть, досыпают недоспанное дома. Что, наконец, означает эта странная фраза: «Я всю жизнь мечтал научиться играть на пианино».
Разобраться в вопросах самоидентификации Куэйду поможет визит в турфирму, предлагающую клиентам не реально слетать в отпуск, а за умеренную плату вшить в мозг расширенный пакет воспоминаний о нем (это как обеспечить себе приятное свиное послевкусие с дымком, не поев предварительно шашлыка). Впрочем, эта новая информация в голову героя, как файлы на заполненную флэшку, элементарно не влезет. Зато в мозгу зашуршат старые данные, как будто кем-то ранее недостаточно добросовестно почищенные. Потихоньку вспомнив все, герой придет к закономерному для всякого пытливого умом человека выводу, что практически все кругом и, в первую очередь, домашние (жена в исполнении Кейт Бекинсейл) — его враги, и начнет действовать сообразно обстоятельствам.
Написанный Филиппом К. Диком в 1966-м году 20-страничный рассказ «Из глубин памяти» представляется идеальным, другим классикам в пример, материалом для грядущих адаптаций. Поскольку не настаивает, чтобы у героя был непременно полушубок из кроля и непослушные вихры, а, наоборот, подбрасывая сценаристам и режиссерам каркас идеи, предлагает нарастить на него сколь угодно пышную плоть: твори, выдумывай, пробуй. Наиболее радикально интерпретировал авторский замысел в характерно болливудской постановке (1999) индиец Гириш Джамиджа, однако канонической версией считается (и, как теперь понятно, таковой останется) «Вспомнить все» Пола Верхувена 1990 года.
Похотливых мутантов нет вовсе.
Окажись в считывающем мозговую активность клиента кресле турфирмы Верхувен, и от живости его видений на десятой экранной минуте в аппаратуре заискрила бы проводка. Усади в него Лена Уайзмана — сотрудники конторы с покойной душой разошлись бы на ланч и за колготками. Жизни на Марсе и самого Марса в новом фильме нет, будущее Земли — отданные на откуп китайским застройщикам декорации «Другого мира», неопрятный мир-муравейник, не желающий даже на первых порах прикинуться утопией хоть с какими-то потребительскими радостями. Так, вместо имевшегося у Верхувена тематического гастронома Discount Drugs светит, но не греет желтенькой кириллицей вывеска магазина «Электроника».
Эффекты, за которые оригинальный фильм был удостоен «Оскара», в новом прочтении истории, естественно, выросли в масштабе и качестве. Но если глазные яблоки главных героев первой ленты, которые в финале под воздействием марсианской атмосферы увеличивались до размеров сорта «штрифель», и спустя 20 лет со всей мультяшной болью всматриваются вам прямо в душу, то свежий «Вспомнить все» никуда запасть не норовит. Изящная 10-минутная погоня на машинках, которая в современных блокбастерах так же обязательна, как предваряющая хэппи-энд в ромкомах краткосрочная разлука героев, переживаний не вызывает. Армия пластиковых роботов — привет, соответственно, это «Я, робот». Многофигурная хореографическая драка в невесомости — Кристофер Нолан, улыбаемся и машем.
Отличный экшн-аттракцион (и сегодня занятный не исключительно в силу ностальгических мотивов), первый «Вспомнить все» — это еще и занимательная кунсткамера, где жизнелюб-постановщик, обладатель правильного балаганного взгляда на мир развлечений, лишь предположив, что зритель вот-вот заскучает, немедленно выпускает на опилки куклу-таксиста, карлицу или, на худой конец, второго Шварценеггера. В ремейке, снабженном тинейджерским рейтингом PG-13, герой заглядывает в бордель (где у Верхувена происходит четверть действия) буквально на секунду, да и то затем, примерно, чтобы спросить, как пройти в библиотеку. Похотливых мутантов нет вовсе. Посему еще более, чем в оригинале, пронзительно беспонтовыми выглядят все три легендарные сиськи эпизодической путаны, в знак уважения позаимствованные из первой картины.
Модный, в духе фильмов Сарика Андреасяна, интерьер жилища кряхтит под натиском эклектичной старушечьей коллекции хрустальных графинчиков, канделябров, амуров и копеечных бюстов.
Кстати, на правах лирического отступления. В фильме 1990 года сисек по совокупности все-таки четыре или, по крайней мере, три с половиной, в чем прилежный зритель мог убедиться, просмотрев на видеомагнитофоне в покадровом стоп-режиме первую сцену с Шерон Стоун (голландский мастер и его муза разминаются на подступах к «Основному инстинкту»). Но подобных вольностей Лен Уайзман, не заинтересованный, чтобы морально ослепленная детвора из мультиплекса двинула куда-нибудь кривой дорожкой, себе не позволяет.
Зато, согласно данным в интервью обещаниям, поподробнее раскрывает внутренний мир главного героя, познаний о котором нам, действительно, так остро не хватало у Верхувена. Заповедник духовных исканий Куэйда имеет не метафизический, а чисто конкретный адрес и размещается в его же конспиративной квартире. Модный, в духе фильмов Сарика Андреасяна, интерьер жилища кряхтит под натиском эклектичной старушечьей коллекции хрустальных графинчиков, канделябров, амуров и копеечных бюстов. Кажется, лишь краткость обзорной экскурсии не позволяет оператору скользнуть камерой по пузатенькому ламповому телеку, в целях опрятности укрытому кружевной салфеткой, поверх которой бредут семь разновеликих фаянсовых слоников. Бог с ним, в первом фильме атмосферу в гостиной тоже задавали жидкокристаллические обои типа «Березовый лес». Но даже в чисто драматургическом плане Фаррелл, артист более очевидного дарования, проигрывает своему предшественнику, и все маневры его бровей по части убедительности не стоят галантного поклона, который Шварценеггер в чалме из полотенца отвешивал пытавшейся его обидеть бабульке.
Вовсе задвинуть главного героя истории на задний план Лену Уайзману не удается, но он честно пытается, по максимуму комплектуя экранное время выходами стервозной жены Куэйда, которая живет с ним не по любви, а по шпионской работе. В первом фильме Шерон Стоун выполняла вспомогательные функции красивого взбесившего комода и сходила на середине дистанции, провожаемая словами «Вот сука!». В новой картине супруга постановщика Кейт Бейкинсейл получает максимум возможностей продемонстрировать зрителю свою фирменную боевую прыгучесть (готовность актрисы к очередному «Другому миру» не вызывает сомнений); она дотягивает до финала и заслуживает из уст соперницы эпитафию более приятную: «Ты умеешь выбирать себе женщин». Впрочем, пропаганда семейных ценностей не исчерпывается распределением метража. В финале, подумав хорошенько над фразой заходящего в кадр на пять минут умереть Билла Найи «Сердце хочет жить в настоящем, ищите в нем, и вы найдете ответ», а также приняв во внимание усиленное гримом сходство актрис Бейкинсейл и Джессики Бил (подружки героя в другой реальности), в картине можно обнаружить выброшенную на отмель, после того, как схлынули спецэффекты, мораль. Как бы ни были увлекательны романы Флеминга, и что бы вам не снилось ночами, это еще не повод шляться по сомнительным конторам, мечтать о другой жизни и какой-то там левой телке. Другая жизнь может оказаться еще хуже, чем ваша нынешняя семейная (пусть фальшивая, но уж какая есть). Уйти от жены целехоньким будет очень сложно. Да и новая окажется совершенно такой же. Мечтать, что бы там себе ни писал Филипп К. Дик, вредно.
