Маппет-шоу


Главное в фильме — актриса Мадлен Джабраилова. Запоздалый кинодебют одной из лучших актрис одного из лучших же театров нынешнего времени. Визвестном смысле ее героиню можно назвать новаторской, и дело здесь в контексте: Джабраилова играет обыкновенную молодую женщину, узнаваемую, из толпы, из соседнего подъезда. Филолог по образованию, она дни напролет проводит дома, работая над переводом хитросюжетного Пола Остера. Маша — человек в футляре. Судя по всему, она не может избавиться от воспоминаний о бывшем мужчине, чьи свитер и носки исполинского размера исправно донашивает. Это ее домашний футляр, а черное пальто и шарф, закрывающий пол-лица, — футляр для выхода в свет. Этот скафандр защищает ее от атак уличных дворняг и флирта наглых незнакомцев, бережет в неуютных московских сумерках. По улицам опасного города Маша передвигается исключительно по заранее определенному маршруту. И вот ей предлагают от этого маршрута отклониться: требуется переводчик для приехавшего в Москву английского актера-кукольника Тома Гринвуда. Кукольник есть кукольник: таскает с собой взъерошенного маппета Дигги — это его единственный друг, «семья и дети». Непроницаемая Маша становится для него «трудным зрителем», которого нужно расшевелить, и фильм таким образом превращается в путешествие героини из футляра в мир.

Недаром Маша чуть что смотрит в небо. В начале через окно, в финале — уже стоя на улице. По мере того, как меняются взаимоотношения Маши с небом и окном, меняется и пространство. Открытое окно и диалоги через подоконник- это вообще-то один из характерных атрибутов «оттепельной» комедии. Коммуналки активно расселялись, свежие хрущевки, наоборот, заселялись — деталь была созвучна тогдашней людской раскрепощенности. К тому же она была обусловлена чисто практически: получавшие новые квартиры люди с окраин и деревень привыкли жить «нараспашку». В снятом при Путине фильме эта «оттепельная» атмосфера «лирической Москвы» как-то неуловимо смещает акценты, уводит героиню и зрителей куда-то в сторону и вбок — от «простой человеческой истории». Здесь и появляются первые симптомы «детской болезни» современного российского кинопроцесса, которую можно уже считать хронической: это болезнь «ни два, ни полтора», ни богу свечка, ни черту кочерга, роковая путаница с жанром и адресом. Герои — зрелые, состоявшиеся (или несостоявшиеся) люди действуют в легковесном мире. Фильм, кажется, адресован не тем, кто обычно ходит в кинотеатры, а людям постарше. На это указывает и довольно тщательная проработка главных героев. Очень уж герои рельефные для незамутненной лирической комедии, слишком уж неоднобокие.

Но узнаваемой реальности в фильме остро не хватает. Фильм, совсем как главная героиня, словно бы этой реальности побаивается. Зависая между жанром и не-жанром, он расслаивается на ничего не значащие красивости, пестрит персонажами-функциями. «Лирическая комедия» трещит по швам, а кукольный театр, который мог бы дать вторые и третьи смыслы, так и остается незатейливым маппет-шоу.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: