Режиссер представляет проект
Дмитрий Мамулия — фотография Юлии Белой
Рефлексии
Есть лица, такие, будто в них смерть свила гнездо.
? ? ?
Али, большую часть года бродивший со своими стадами по безлюдным просторам, однажды отправился в город, на поиски оставившей его много лет назад жены Мариам.
Давным-давно, семь лет назад, его бросила жена.
Семь лет в той местности, откуда происходил наш герой, означало — целая вечность. В эти семь лет старики умирали и дети рождались. Вымирали стада и появлялись новые.
И только теперь, спустя семь лет, отправился он на ее поиски. Что делал он эти семь лет? Думал ли он о ней?
Скорее, да, чем нет. Ибо, узнав о болезни (или о смерти), он тот час сорвался с места и отправился в столь непростое путешествие. Почему он пошел искать больную или мертвую? И не шел искать здоровую и живую?
Не шел раньше. Больная или мертвая, она будто вернулась к нему. Здоровая, она ушла, ушла к жизни, к другой жизни. Обратившись в болезнь или смерть, она пришла к нему. Так, вероятно, принял Али весть о ее болезни. И он, наш герой, отправился на поиски женщины, уже сделавшей навстречу к нему первый шаг.
Семь лет спустя, как в первый раз. Он получил письмо. Словно она назначила ему свидание, позабыв оповестить о месте. И он отправился в путь. На свидание к пришедшей, больной или мертвой. Он шел шагом волка, украдкой, ступал скрытно, бесшумно. Ему нужно было во что бы то ни стало прийти вовремя на это странное свиданье. Найти ее больную или мертвую. Чтобы она опять, как когда-то, семь лет назад, не улизнула в жизнь.
Нашел живой и здоровой. Улизнула. Он не успел на свиданье. Шел украдкой, что-то не рассчитал.
Опоздал. Нашел ее ушедшей, но не пришедшей. По волчьи поджав под себя ноги, пошел прочь.
? ? ?
Али — он закрыт и суров. Все время находится во внутреннем гневе, тихом, невидимом, и тем больше неутолимом.
? ? ?
Али едет искать жену больную или мертвую. Ибо весть была о болезни или о смерти.
Таким образом, место, куда он приезжает, оказывается царством мертвых. Он, подобно герою «Божественной комедии» опускается в ад, чтобы найти женщину. Его блуждания по мегаполису — это блуждания по преисподней.
? ? ?
Али руководствуется исключительно своей одержимостью. Он действует лихорадочно. Похоронив овец, он идет на почту. Овцы первый предвестник бури. Овцы мрут. Рушится космос. Хаос выступает на свет. И Али вовлекается в водоворот этого хаоса.
? ? ?
Глаза ищут лицо. Какое лицо мог увидеть нашловкий хозяин стад? Когда факты его жизни сложились в этот причудливый пасьянс, когда его глаза были готовы для зрения, что он мог увидеть? И что он увидел? Его глаза были готовы, ибо, кажется, он закончил свои нескончаемые штудии. Стал равен смерти. Обрел зрение. В такие мгновения глаза видят лицо. Ибо все лицо.
Только лицо. Рука — лицо. Затылок — лицо. Дом — лицо. Дерево — лицо. Крупный план, возникший из глубин раззадоренного сознания.
? ? ?
Пришедший за тридевять земель, чтобы найти жену, он увидел лицо. За тридевять земель всегда одно лицо — лицо смерти.
? ? ?
Что ведет нашего героя? Что обрекает его на столь длинные и безнадежные поиски? Любовь. Она такова, какова есть. В его суровых скулах она невидима. Она не проступает даже в его черных, как уголь, глазах. Но она есть. Она ведет его, несет, нежная, как сердце ребенка, она открывает для него тайну своего страшного несоответствия. «Любовь» не соответствует жизни — эта старая Дантова тайна делает нашего героя знающим.
? ? ?
Путешествие нашего героя это своего рода письмо, каллиграфия. Он передвигается в исключающем его мире. Он должен сделать какой-то набор движений, чтобы прийти к концу. К исключению.
? ? ?
Уже в начале картины лежит ее завершение. Неотвратимое. Она уже есть — «картина». Картина смерти, ибо нет на свете других картин. Только эта.
И вот она дана, как проблеск. Как молния. Как бутон цветка, который будет цвести. Цветка? Какого?
Это необычный цветок. Его вид — это проблеск. Секундное непостижимое мерцание.
Замерцал. Вот она, картина смерти. Конец в начале. Дальше этот конец (всегда один) развертывается. Раскручивается, как клубок вязальной нити. Тщательно скрученный рукой, изрезанной тысячами морщин.
И вот клубок пошел. Сцены дублируют друг друга. Повторяют. Словно вторят какому-то глубоко запрятанному мотиву. Одно и то же. Одни и те же знаки. Там и тут. Герой во власти этих знаков. В плену. Нет никакой возможности вырваться, ускользнуть. Ибо тот, кто расставил фишки, тот страшнее судьбы. Он положил эти знаки (знаки смерти) в определенном порядке, создав определенные иероглифы. Клубок раскручивается. Герой своим телом, своей мимикой, жестикуляцией попадает во власть этих иероглифов. Он читает. Он чтец. Скорее не он. Кто-то читает посредством его тела. Читает текст. Единственный текст. Он должен быть дочитан. Клубок должен быть раскручен. Сцены наскакивают друг на друга. Одно и то же. Один и тот же мотив. Когда же это кончится?
Клубок застревает. Он должен быть распутан. Должна быть распутана первая «картина». Что она значила. Что значили глаза, рот, руки? Движение, непрекращаемое движение в сторону распутывания. Передвижение, чтобы видеть.
Путешествие закончено. Закончена его пристрастная одиссея. Путь пройден. Клубок судьбы распутан. Наш герой снова возвращается к поверхности земли. Но уже под ним лежит другая земля и над ним другое небо.
Герой
Каковым должен быть наш герой? Его тело, его лицо должны быть насквозь пронизаны архаическими жилами. По лицу и по стати он должен быть таков, как мужчины, глядящие на нас со старых фотографий начала века.
Али все время ходит. Будто ходьба должна привести его к цели. И даже тогда, когда он сидит, он все равно ходит; кажется, сейчас он сорвется с места и быстро пойдет. Он словно встает на стражу эфемерного бытия своей жены. Пока он ходит (ищет), она есть.
Рыба — существо, чью суть должен содержать наш герой. Неясная, темная. Два глаза, но нет в них опознавательного, животного. Не животное, но рыбье. Уводящее в миф. Чтобы не зацепиться за знакомое. Рыбье, ибо нет в ней ничего человеческого. Только фасад. Два глаза. Рот. Дыхание. Не опознаются мотивы, на уровне идентичности, как может произойти с животным. Человек без опознаваемого человеческого. Рыбий человек.
Читайте также
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»
-
Школа: «Теснота» Кантемира Балагова — Области тесноты
Дмитрий Мамулия. Родился в1969-ом году в Тбилиси. В 1993-ем году окончил философский факультет Тбилисского Государственного Университета. В 2007-ом году окончил режиссерский факультет ВКСР (мастерская И. Квирикадзе и А. Добровольского). Преподавал в тбилисском университете. Публиковался в журналах и альманахах «Комментарии», «Text Only», «Воздух». В Германии издал монографию «Dreimal Hesse». Получил первый приз за киносценарий «Что есть у Анны и что есть у Веры». Автор сборника «Птица внутри» (2006). В 2007-ом году снял среднемтражный игровой фильм «Москва» (совместно с Б. Бакурадзе). В 2009-ом году дебютирует в игровом полнометражном кино фильмом «Другое небо».