17 метров — «Люмьеры!» Тьерри Фремо
История про зрителей, испугавшихся «Прибытия поезда», рассказана и опровергнута уже такое количество раз, что сложно, честно говоря, понять, насколько она всё-таки правдива. Тьерри Фремо, автор фильма «Люмьеры!», предпочитает ей поверить, и это, наверное, тот случай, когда сложившийся миф важнее чем то, что случилось на самом деле. Не просто так «Прибытие поезда» вытеснило из культурной памяти остальные actualités Люмьеров. История предпочла считать, что первым фильмом был эффектный аттракцион с машиной в главной роли — так кино с первых дней стало зрелищем и обозначило свою технологическую природу (для XIX века паровоз и киноаппарат — вещи, конечно, одного порядка). Толпа рабочих на заводе для мифотворчества не так интересна, и левой критической теории наверняка есть что сказать на этот счёт (см. одноимённое киноэссе Харуна Фароки о «Выходе рабочих с фабрики»). Фремо, правда, не уверен, что и «Выход рабочих» был действительно первым фильмом, но важно ли это?
Есть некоторая ирония в том, что со временем модель Эдисона — индивидуальный просмотр на маленьком экране — все же возобладала.
Фильмы братьев Люмьер в общественном сознании находятся в несколько парадоксальном положении: о них все слышали, но мало кто их смотрел. Сколько-нибудь широко известны в лучшем случае три — помимо «Прибытия поезда» и «Выхода рабочих», это «Политый поливальщик». На самом же деле, по сведениям Фремо — директора Люмьеровского института в Лионе, — фирма братьев произвела 1422 ленты, даже три вышеперечисленных сюжета существуют в нескольких экземплярах. Документальный фильм «Люмьеры!», скомпилированный Фремо, включает больше сотни из них. Фремо поделил их по сюжетам — видовые кинопортреты лионских и парижских улиц, сцены с людьми за работой или на отдыхе, путешествия кинематографа вокруг света (Лондон, Стамбул, Москва, Нью-Йорк, Гиза); аппарат Люмьеров заряжался катушками по семнадцать метров, поэтому каждая лента длится 50 секунд, и вся эта грандиозная подборка умещается в полтора часа. Древняя история кино оживает на глазах в новейшей цифровой реставрации, и это зрелище поразительно само по себе — даже и без закадрового комментария Фремо.
Тьерри Фремо — не только киновед, и главным образом известен не люмьеровскими штудиями. Последние десять лет он — директор Каннского фестиваля, ответственный за всю программу и организацию; с тех пор, как ушёл на пенсию экс-президент фестиваля Жиль Жакоб, Фремо руководит Каннами практически автономно. Один из самых влиятельных людей в фестивальной индустрии, он выстраивает жёсткую иерархию, где Канны оказываются центром арт-мейнстримного бизнеса, таким альтернативным Голливудом для артхаусов всего мира. Тем любопытнее наблюдать, как человек, которого чаще всего видишь в смокинге, пожимающим руки на ковровой дорожке, выступает в амплуа энтузиаста в свитере, увлечённого плёнками из позапрошлого века. Кажется, будто восклицательный знак в заглавии означает именно этот исследовательский восторг — хотя на самом деле это, видимо, один из каламбуров, которые так ценят французы: фамилия братьев означает «свет», и поэтому Lumière! — одна из команд перед началом дубля.
Годар как-то отметил, что в качестве столетия кино в 1995 году отмечали столетие первого коммерческого показа.
«Люмьеры!» — режиссёрский дебют Фремо, хотя сам он себя в титрах режиссёром не называет. Полуторачасовой фильм, в котором нет других изображений, кроме люмьеровских, можно считать образцом видеоэссе, новейшей формы кинокритики, существующей в YouTube и Vimeo: изобразительный ряд берётся из исследуемых фильмов, а автор дополняет его монтажом и комментарием. Закадровый текст Фремо напоминает лекцию — даже хронометраж соответствующий, и помимо исторических справок (во многом эти фильмы драгоценны как документ времени: перед нами Париж Пруста и викторианский Лондон) у Фремо есть и некоторые другие соображения о том, почему это важно смотреть.
Вместо «режиссёра» Фремо обозначает себя «автором фильма», но для человека из французской традиции этот титул, возможно, не менее амбициозный. Канны — принципиально аутеристский фестиваль, там фамилию режиссёра пишут через запятую после названия фильма, не указывая при этом даже страну производства. Тот же подход Фремо применяет и к Люмьерам. Собственно съёмкой фильмов занимался Луи Люмьер — Огюст, по данным киноведов, снял всего одну ленту, — и Фремо ищет в них приметы авторского стиля, тщательно анализируя темы, мизансцену, ракурсы и даже актёрскую игру. (Надо заметить, что многие ленты сняли наёмные операторы, но Фремо находит единство стиля и в них.) Фильмы Луи, утверждает комментатор, не просто фиксируют жизнь, они срежиссированы — это можно заметить по тому, например, как тщательно выстроены в кадре группы людей, якобы застигнутых камерой врасплох, и как неестественно они себя ведут. Зачем встречающие на вокзале Ла-Сьота так суетятся и запрыгивают на подножки вагонов ещё до того, как поезд остановился? Если в кадре происходит что-то забавное, почему сбоку обязательно стоит человек, который заходится в смеховой истерике, явно неадекватной происходящему? Реальность и в люмьеровских лентах всегда уже сконструирована, иногда весьма искусным образом: некоторые планы, например, построены так, что в них обнаруживаются два или три уровня действия.
Фремо спорит с известной идеей, будто Люмьеры и Мельес — два полюса кино, между которыми с тех пор проходит вся его история. Эту концепцию, с похожими аргументами, уже разоблачал киновед Том Ганнинг, для которого фильмы братьев относятся к тому же, что и Мельес, явлению «кино аттракционов». Фремо тоже подчёркивает, что даже в 1890-е кинематограф уже был областью зрелищ (лучшая иллюстрация — всё то же «Прибытие поезда»), а также то, что эти 50-секундные ленты предвосхитили очень многие феномены — от ремейков (в фильм включены две версии «Политого поливальщика») до home movies (Луи был счастливым отцом и не упускал случая запечатлеть семейные сцены на плёнку, как будут делать многие поколения родителей после него). Другое важное напоминание — что кинематограф был изобретён во Франции. Это далеко не везде аксиома: в Америке историю кино часто отсчитывают от Эдисона, да и не только там есть скептики. Годар как-то отметил, что в качестве столетия кино в 1995 году отмечали столетие первого коммерческого показа. Действительно, братья Люмьер не были первыми, кто придумал движущиеся фотографии — они изобрели конкретный аппарат и вместе с ним, что важно, киносеанс. Есть некоторая ирония в том, что со временем модель Эдисона — индивидуальный просмотр на маленьком экране — всё же возобладала (против чего, к слову, Фремо сражается и в Каннах, где после скандала с «Окчей» и «Историями семьи Майровиц» запретили отбирать в конкурс фильмы, снятые для онлайн-релиза). Что по-настоящему уникально в «Люмьерах» Фремо — это то, что «Выход рабочих с фабрики» и «Прибытие поезда» можно увидеть, как полагается: в проекции на большом экране. Катушки с плёнкой превратились в гигабайты памяти на жёстком диске, но это только напоминает нам о том огромном пути, который начался с семнадцати метров плёнки первого фильма — даже если мы не знаем, какой именно был первым.
Читайте также
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Оберманекен будущего — «Господин оформитель» Олега Тепцова
-
Дом с нормальными явлениями — «Невидимый мой» Антона Бильжо
-
Отменяя смерть — «Король Лир» Сергея Потапова
-
В поисках утраченного — «Пепел и доломит» Томы Селивановой