«Не видел ни одного якута, который вообще не занимался бы творчеством»
Автор фильмов «Дорога» и «Белый день», участник фестивалей 2morrow, «Движение» и «Зеркало» Михаил Лукачевский объясняет феномен якутского кино и рассказывает о своих фильмах. С 18 по 20 февраля 2022 года их можно будет посмотреть на небольшой ретроспективе в «Иллюзионе», приуроченной к выходу новой работы режиссера, картины «Вертолет», в российский прокат.
В Якутске проходит II международный кинофестиваль, один из фильмов конкурсной программы — «Белый день» Михаила Лукачевского, притча о замерзшей на дороге машине. Пассажиры (девочка, мальчик-подросток, семья с маленьким ребенком) оказываются во власти водителя, который сначала кажется безответственным, а ближе к трагическому финалу — безумным. По словам Лукачевского, истории подобные этой, происходят в Якутии регулярно, произошло на самом деле и то, что в фильме сначала приводится в качестве городской легенды: перед смертью замерзающие люди писали на снегу номера машин, которые, не остановившись, проехали мимо. Как и предыдущий фильм Лукачевского «Дорога», показанный в прошлом году в программе регионального кино «Офсайд» на московском фестивале 2morrow, «Белый день» — предельно символическое кино, не стесняющееся своего символизма: безумный шофер тут носит галстук, чтобы не оставалось сомнений — перед нами руководитель, или чиновник, или вождь.
Ты вырос в деревне. Почему ты начал снимать кино?
В основном все из деревни здесь, в Якутии. Якутск — это город, где работают. В деревне мы все лето, с женой и с ребенком. Как тепло приходит, мы сразу идем в деревню — сено косим, ягоды собираем, купаемся, рыбачим. Там настоящая жизнь, настоящий дом. В деревне я школу закончил, у меня там братья были. Кеша Аммосов, который снял «Белый день» (он самый большой был у нас оператор, но плохо, что в этом году ушел от нас) и мой брат двоюродный — они с Кешей были друзьями. Увлекались фотографированием, учились в Петербурге в Университете Кино и Телевидения у Эдуарда Розовского, на операторском. Но мой брат влюбился в русскую девушку и остался в Петербурге, а Кеша вернулся. Я был все время в этой игре — они как будто играли, а я был ребенком. В моей комнате они сделали фотолабораторию, проявляли пленки, а я был у них фотомоделью. Там стой, здесь стой. Первую видеокамеру увидел тоже у них. Поэтому я был уже с детства в теме. Мы в школе пытались фильм снимать — про террористов, которые приходят в класс. Там парень любит девушку, спасает ее. Я всерьез даже не воспринимаю, что кино — это реальная профессия. Мне кажется, что это игра. Мне всегда кажется, когда снимаю кино, что я играю не игрушками, а уже жизнью. Я никогда не повзрослею.
Мы, Саха, якуты — по натуре такие, творческие.
А живешь ты на что?
Фильмы снимаю, прокатываю. DVD-диски продаю. Разные заказы делаю для промышленных компаний — реклама, презентационные фильмы. Последнее время разными делами еще занимаюсь, продаю всякое. Но все время я пишу сценарии, рисую.
Раскадровки?
Да.
Но ты не учился живописи?
У нас в деревне школа была художественная. Отец преподает типа «труд», есть же такое, да? А мама преподает типа рисование. Но у нас художественная школа, поэтому предметы по-другому называются. С детства мама меня много чего заставляла рисовать, у меня даже в масле холст есть. А я все время ленился рисовать — нудное это дело.
Почему так много людей в Якутии хотят снимать кино, ты как это объясняешь?
Народ такой. Мы, Саха, якуты — по натуре такие, творческие. Познакомишься с любым якутом, хоть он инженер, хоть электрик, хоть строитель, бизнесмен — у всех есть хобби. Не видел ни одного якута, который вообще не занимался бы творчеством. Кто-то фотографирует, кто-то мелодии создает, кто-то на хомусе, кто-то кузнечеством занимается, кто-то шьет. У нас в семье тоже самое, все чем-то занимаются. Кино — это такое, подходящее…
Что-то современное, что добавилось к остальным увлечениям?
Да. Народ любит смотреть кино якутское. Увлеченно смотрит, рассуждает.
Почему ты стал снимать не жанровое кино, как многие здесь, а то, что можно назвать артхаусом — фильмы со своим миром?
От человека все зависит. Я учился сначала в колледже культуры, здесь, в Якутске. У нас очень хорошие преподаватели были. Они нам давали, допустим, стихотворение и домашнее задание: снимать по этому стихотворению фильм. У нас поэт очень хороший есть — Иван Арбита. Когда мне еще 17 было мне дали книжку с его стихами — у меня что-то изменилось внутри.
Куда ни кинь, у вас все есть свое: свои поэты, свои певцы, свое кино. Как русская культура сюда проникает? То есть, понятно, что вы в школе все тоже самое проходите…
Да, тоже самое все изучаем. Я люблю Чингиза Айтматова читать — оно мне как-то ближе. Все прочитал. Конечно, в студенческое время много читали. По Чехову много ставили, не только кино, но и на сцене.
Современное русское кино смотрят? Или только свое вызывает энтузиазм?
Конечно, все смотрят. Дело не в энтузиазме. Когда свои люди делают, есть чувство причастности к творчеству. Почему он так сделал? Надо было так! Вот молодец, хорошо сыграл. Все время комментируют фильмы. Это не как американское или российское кино, не готовое произведение.
Я не могу так просто снимать — какая-то причина должна быть. Любовь, допустим.
Как с точки зрения производства у вас все устроено?
У нас c этим очень много проблем. У нас компания «Саха-фильм» есть, такая бедная компания, у которой ничего нет, которая ничем не занимается. Частные компании (и моя тоже как частная) у них арендуют оборудование, и мы снимаем. Мало оборудования, конечно, ничего не хватает. Света не хватает, объективов не хватает. Конечно, потихоньку люди докупают: Red Epic уже две штуки, по-моему. Покупают, друг другу одалживают — маленькая индустрия же.
Я видела в титрах фильма «Посланник небес» (главный якутский хит года, байопик легендарного якутского певца Айыы Уолы — прим. ред.), что ты на картине работал водителем.
Да, я был водителем. Мы семья большая, друг другу помогаем, советуем. Марьяна (Скрыбыкина, продюсер «Посланника небес» — прим. ред) у меня шумовиком была.
Как вы потом зарабатываете на своем кино?
У нас есть Георгий Николаев, он в кинотеатре «Лена» кино показывает. Если он берет фильм, то все кинотеатры сразу его тоже показывают. Он смотрит, в какое время лучше показать фильм. Договариваешься, рекламу делаешь: в интернете, по телевизору, в газетах. Чтоб немножко ожидаемым был, заранее делаем.
Сейчас у якутских фильмов часто есть английские субтитры, а еще несколько лет назад даже русских порой не бывало. Вы как-то собираетесь продвигаться куда-то дальше?
Конечно, есть такая мечта — у нас рынок-то маленький. Хочется показать в странах СНГ, в Казахстане. Конечно, хочется, чтобы [другим] тоже было интересно. Но это нужно работать — пятьдесят-сто лет. Если коммерческое кино снимать, то это надо уже актеров приглашать известных…
Добрый фильм хотел снять, но денег не нашел.
Как в Бурятии делают, туда же ездят артисты из Москвы сниматься.
Да. Я лично воспринимаю кино как искусство. Я снимаю для себя. И про себя. Я не могу так просто снимать — какая-то причина должна быть. Любовь, допустим. В том месте, где снимали «Белый день», там умерло очень много людей — десять человек. Всякие разные причины были. В деревне ругали меня, что я снял такое кино, поэтому такое случилось — суеверные же люди. Кеша тоже ушел. Мне говорят: «Теперь тебе самому надо…» (Смеется). Поэтому я хотел что-то доброе снять — написал сценарий про ребенка. Хотел посвятить Кеше этот фильм. Там ребенок в полтора года упал в яму, сломал позвоночник и до семи лет лежит в больнице.
Очень доброе, да.
Это предыстория, начинается все, когда он в семь лет приезжает в Якутию. Он до семи лет лежит в больнице, вокруг — белые стены, люди в белых халатах. Такой консервированный ребенок, да. Он не встает на ноги, он лежит, его привозят в деревню, где родился. Там его отец, мать. (Это еще не наше время, а где-то 1960-е-1970-е). Он узнает, что такое мама, что такое папа. Друзей обретает, влюбляется. Потом отец ему показывает танец стерхов. Потом мама умирает, а он не понимает, что такое смерть: «Мама, вставай». Он вообще все по-другому понимает. Воображает все, по-детски, по-доброму воспринимает жизнь. В конце фильма встает на ноги. Ребенок — он же самый искренний, самый чистый человек, самый настоящий.
Чорон, осохай и каверзы абаасы
То есть, получается, что он как бы родился семилетним.
Да, получается так. Я хотел показать, как надо смотреть на жизнь, как можно любить жизнь. Добрый фильм хотел снять, но денег не нашел. Депрессия была, что-то предлагали, я все время отказывался, потом написал еще один сценарий — про жестокость. Есть же такой «театр жестокости». Антонен Арто — был такой французский режиссер, я почитал его и написал — про войну, про стык цивилизаций. У нас же железной дороги не было — только построили, и одну деревню превратили в станцию. Много [возникает] тем, политических. Я образ России хочу показать. Там большая природа, деревья, а вокруг все хотят [эту землю] пожрать, потому что она еще девственная. Люди там — дикари, нецивилизованные, еще советские флаги у них стоят, а приходят дикари цивилизованные — из города, наркоманы. Социальный фильм, сложный. Я хочу в сентябре-октябре снять — серый такой, слякоть. Грязный фильм такой. Роковый. Рок-н-ролл, короче.
Сегодня после показа «Белого дня» ты сказал, что твой персонаж-шофер, который привез людей на верную погибель, специально носит галстук, чтобы было понятно, что он руководитель. Это политический комментарий?
Дело не в политике. Руководители всегда были, до нашей эры были руководители и будут. Ничего не меняется же. Так устроена система человека.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»