Литературные андроиды
Года три назад на премиальной церемонии жена одного из финалистов с презрением бросила сопернику мужа по шорт-листу: «А ты вообще не писатель! Ты издательский проект!» Реплика изрядно позабавила публику и на какое-то время стала крылатой, все принялись пенять друг дружке непервородством, оно же андроидность: и тебя в колбе вырастили! И тебя! А ты — продукт местной сборки из импортных запчастей! А за тебя пишут «негры»! От «негра» и слышу! А ты зато пишешь сам — и сразу видно, что сам, потому что никому твоя писанина и на фиг не нужна! А твоя нужна? Или! Что ж ты у меня взаймы клянчишь, если так?.. Впрочем, выражение «не писатель, а издательский проект» уверенно перевешивало прочие оскорбления.
Меж тем, при всей последней прямоте и подразумеваемых корпоративно-корыстных коннотациях терминологическая четкость здесь отсутствует. Хотя бы потому, что издательский проект сплошь и рядом путают с литературным и авторским, тогда как у них принципиально разные генезис, целеполагание, практика и (в широком смысле) логистика. Вот и в нашем конкретном примере обиженный прозаик мог бы возразить, что проект он вовсе не издательский (или как минимум не только издательский), но и авторский, причем с претензией на — бери выше! — литературный. С этим горемыкой разберемся чуть позже, а пока попробуем все-таки поупражняться в искусстве дефиниций.
С авторским проектом проще всего. Авторский проект — то, что автор придумал (или актуализировал) и сумел — пусть порой и не на все 100% и уж подавно не навсегда — монополизировать, превратив в личный бренд. Наиболее характерны примеры из области парапоэзии: одностишия Вишневского, «гарики» Губермана и т. п. Все мы, как госпожа Журден, не догадывались, что говорим прозой (то есть как раз наоборот — одностишиями и четверостишиями), пока два ловкача не продемонстрировали, что даже из этого бесхитростного умения можно шить шубы. Авторским проектом — уже «не в столбик, а в строчку» — были довлатовские хохмы как бы из жизни общих знакомых (натужное объединение в повести их только портило) и, отступая еще дальше, «опавшие листья» Розанова; катаевский «мовизм»; солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ»; «Одесские рассказы» Бабеля, Йокнапатофа Уильяма Фолкнера, «Антология Спун-ривер» Эдгара Ли Мастерса — если перечислять навскидку лишь самое известное. Естественно, каждый удавшийся авторский проект (а неудавшиеся мы просто не замечаем) воспроизводится десятками подражателей, однако всякий раз, по слову Пастернака, «в траве терзается образчик». Авторский проект, как правило (хотя и не обязательно), предполагает некий конкорданс творческих и личностных (биографических) параметров: Губерман посидел, Бабель повоевал, Катаев был редкой сволочью, и т. д. Иногда, впрочем, срабатывает и противоположный принцип — диссонанса: безобиднейший Мамлеев как автор страшилок или буффон Рейн в амплуа лирического поэта.
Издательский проект — явление многоплановое и, вопреки распространенному мнению, не лишенное романтического налета. Прежде чем превратить рукопись в книгу (и безымянного графомана в знаменитость или наоборот: далекую от литературы знаменитость — в хотя бы чисто номинального писателя), издатель непременно в нее влюбляется. В нее — или в ее потенциал; рукопись плюс потенциал (или личность, под которую можно подогнать рукопись: был бы человек, а статья, то есть рукопись, найдется!) — это и есть самая грубая формула издательского проекта. В большинстве случаев издатель влюбляется в богатую невесту, но может влюбиться и в бесприданницу. «Пишите бескорыстно, за это платят больше всего!» — советовал молодым сочинителям прожженный циник Чуковский. То же самое — печатайте бескорыстно — можно порекомендовать и издателям, благо все они у нас молоды если не по возрасту, то по стажу.
Важно осознать, что издательский проект — это не упаковка (каковой в данном случае являются собственно издание с сопутствующими PR и рекламой), а сам продукт. Издательский проект в издательстве и создается — из «давальческого» (то есть привлеченного со стороны) сырья, хотя и это не обязательно. Издательский проект — это на первом этапе идея, под реализацию которой проводится кастинг. Нанимаются «негры» в одних случаях, придумываются захватывающие или трогательные биографии — в других, переформатируется и подается как первооткрытие нечто давно известное — в третьих, клонируется чужой успех — в четвертых. Разумеется, все эти — и многие другие — разновидности издательских проектов для достижения максимального коммерческого (но не только коммерческого) успеха контаминируются.
Литературные «негры» писали еще за Дюма-отца. Тихая евреечка из журнала «Знамя» сочинила «Щит и меч» за главного редактора Вадима Кожевникова. Главный редактор другого журнала — «Дружбы народов» — Сергей Баруздин скупал в советское время стихи у непечатающихся поэтов и публиковал под собственным именем. «Негры» пишут за современных раскрученных детективщиков — скажем, за Фридриха Незнанского и, скорее всего, за Александру Маринину. Пишут — и хулиганят: ведь трудно поверить, что эта почтенная дама, подполковник милиции, могла бы, описывая любительницу кошечек, скаламбурить на тему феллацио и фелинизма.
А вот создатель «Бешеного» Виктор Доценко писал — пока его печатали — явно сам. В издательстве ему всего лишь присочинили уголовное прошлое. В переделкинском Доме творчества мы сидели в столовой за одним столиком: литературный «авторитет» не употреблял спиртного и питался главным образом манной кашей.
В издательском доме «Нева» реализовали проект «Марина Воронцова» (то есть Маринина плюс Донцова, разрабатываемые другими издательствами). Здесь же, не сумев перекупить у «Софии» Паоло Коэльо, начали вовсю гнать некоего Анхело де Кутиньо — якобы, живущего в Москве и пишущего по-русски слепого девяностолетнего латиноса. В каком-то московском издательстве выпустили собственноручно сляпанную книгу, приписав ее Карлосу Кастанеде. Межиздательским мегапроектом (хотя вообще-то его начала «Амфора») является «импортозамещение»: популярность Павича, Мураками, какой-нибудь «Бриджит Джонс» вызывает к жизни огромное количество искусных (порой превосходящих первоисточник) и неумелых подражаний. Иногда, как в случае с Гарри Поттером и его доморощенными клонами, эта практика приобретает чуть ли не криминальный оттенок, и появляются — на международном уровне — обвинения в плагиате.
Литературный проект поддается дефиниции в наименьшей степени, потому что каждая удача в этой области обладает неповторимостью. То есть повторить — клонировать — ее как раз можно, но это всякий раз низводит литературный проект на уровень издательского или межиздательского. Литературный проект рождается на стыке авторского и издательского и обеспечивает им обоим кумулятивный эффект. Кроме того, здесь не так уж много материала для обобщений. По сути дела, полностью удавшимся (да и то если отвлечься от чисто художественной стороны дела) на сегодня является один-единственный литературный проект. И имя этому проекту — Борис Акунин.
Здесь важно осознать следующее. Цикл романов о сыщике Фандорине, равно как и цикл романов о любительнице частного сыска Пелагии — это авторские проекты, полностью сопоставимые в таком качестве с циклом романов Леонида Юзефовича о сыщике Путилине, во многом повторяющие проект Юзефовича и к тому же уступающие ему художественно. Романы о Фандорине, сочиненные загадочным Б. Акуниным, — это, вместе с тем, и издательский проект «Захарова», принесший и таинственному автору, и начинающему издателю успех, славу и деньги. Хотя первые полтора-два года влюбленный в свой проект издатель терпел на нем сплошные убытки. А вот сам по себе Борис Акунин, вознамерившийся переписать заново и сделать приятной во всех отношениях отечественную классическую литературу, — это и есть литературный проект в чистом виде. Художественные достоинства которого, равно как и гипотетический вопрос об использовании «негритянского» труда, здесь не обсуждаются как нерелевантные. Критерием состоятельности литературного проекта является его успех, в данном случае оглушительный.
Еще раз повторю для самых умных: «Бондиана» Йэна Флеминга — авторский проект, «Библиотека приключений» или ЖЗЛ (как «Жизнь замечательных людей», так и «Жизнь запрещенных людей») — издательские проекты, Вильям Шекспир (особенно если он сам, как утверждается многими, не написал ни строки) или Михаил Шолохов — проекты литературные. Ну, и Козьма Прутков, разумеется. Ну, и Борис Акунин, обратившийся однажды к знаменитым писателям современности с призывом о соавторстве, потому что у Григория Чхартишвили, по его собственному признанию, «иссякли слова, но остались мысли». На призыв вроде бы никто не откликнулся, но продуктивность Акунина с тех пор только возросла.
А теперь вернемся к литератору, упомянутому, но не названному в начале статьи. Анонимом пусть он и останется. Три года назад он прислал мне в издательство фрагмент блестяще написанного порнографического романа на автобиографической основе и сообщил в сопроводительном письме, что является профессором экономики Венского университета, сыном репрессированного по политическим мотивам стихотворца, которого в юности подвел под арест Иосиф Бродский (!), и прямым потомком Льва Толстого. Разумеется, я сразу же понял, что меня разводят, и дальнейший research подтвердил это: никакого репрессированного ленинградского поэта по фамилии Толстой не было; ныне здравствующие потомки Льва Николаевича решительно отвергли самозваного родственника; венским он оказался не профессором и даже не студентом, а всего лишь вольнослушателем — и не экономического факультета, а Академии художеств; правда, приобрел некоторую известность как скандальный фотограф и, главным образом, перформансист-эксгибиционист. Эксгибиционизм пополам с порнографией правил бал и на тысяче (!) страниц автобиографического романа.
Тем не менее я решил его напечатать. Ужав, естественно, — тут постарался редактор — и подчистив. Бесспорная талантливость автора сыграла в этом важную, но не решающую роль. Определило мой выбор другое: я влюбился (см. выше) в издательский проект «Потомок Льва Толстого становится русским Генри Миллером». Прекрасно понимая, что авторский проект «Потомок Льва Толстого в роли порнографа» ни в какие ворота не лезет — мало ли у нас нынче порнографов! Да и сыновей лейтенанта Шмидта… Дополнительным доводом в пользу публикации романа именно в «Лимбусе» послужил тот факт, что несколько раньше издательство выпустило трилогию «Блаженное распятие» («Сексус»-«Плексус»-«Нексус»).
«Русский Генри Миллер» появился в издательстве собственной персоной и оказался унылым и полусумасшедшим уродом. «Вот ваше сочинение, — обратился я к нему, — что это: мемуары Казановы или великий сон мастурбатора?» В ответ послышалось невнятное бормотание, местами перетекающее в шипение. Та же реакция ожидала меня, когда я попытался было уточнить степень родства цыганисто-евреистого охламона с Толстым, детали академической карьеры, этапы творчества «погубленного Бродским» отца-поэта. Из написанного на тысяче страниц подтвердилось лишь одно: «Баб снимает одним движением бровей!» — изумленно сообщил мне, побывав с «потомком Толстого» в кафе «Борей», редактор предполагаемой книги. Но, с другой стороны, в «Борее» это не рекорд, а норма.
Книга вышла, оказалась замечена — одними расхвалена, другими изругана, — попала в шорт-лист премии, но в плане продаж просто-напросто провалилась. В попытке спасти свой издательский проект мы затеяли шумную рекламную кампанию — но здесь нас подвел «потомок»: тупой, вялый, экающий и мекающий, он норовил показать публике мужское достоинство или сделать какую-нибудь другую гадость — и только. Издательский проект был брезгливо списан в архив — не первым и, к сожалению, не последним — как не оправдавший возложенных на него ожиданий. Но охламон не угомонился: он продолжил писать — все также похабно, но теперь, увы, и бездарно. Получив в конце концов полный и безоговорочный отлуп, подал на издательство в суд. К этому времени все смешалось в и без того слабой головушке — и разоблаченный авторский проект пополам с коммерчески безуспешным издательским злополучный «профессор экономики» вознамерился превратить в литературный. В литературный проект «Новый Лев Толстой», вытесняющий и замещающий отечественную словесность точь-в-точь как проект «Борис Акунин». Только Акунин состоялся, а новый Толстой бесславно вернулся, по слову поэта, в смесительное лоно. Похожее, по слову другого поэта, на меховую шапку-ушанку. И творческой эпитафией ему стали не слишком справедливые на момент их произнесения слова:
«А ты вообще не писатель! Ты издательский проект!»
Читайте также
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
Близкие контакты — Итоги XXII «Духа огня»