Работа над ошибками: пол как прикол
Ваш предпоследний фильм «Сожалеющие» имел огромный успех в Санкт-Петербурге. Почему вас заинтересовала тема смены пола, и где вам удалось найти таких колоритных персонажей?
На самом деле у меня журналистское образование. Работая репортером, я наткнулся на эту тему и загорелся: написал пьесу, поставил ее в театре. Шесть или семь лет назад я вел цикл передач на шведском радио. Одна из программ была посвящена теме сожаления: разным видам сожаления. Тогда-то я и встретил Майкла — одного из героев моего фильма. Все мы сожалеем о чем-то, но, согласитесь, — сожалеть о том, что ты сделал операцию по смене пола — это нечто особенное: исправить тут вряд ли что-то можно. Через час после эфира в студию позвонил Орландо, он рассказал потрясающую историю своего брака с мужчиной — их совместная жизнь длилась одиннадцать лет, и все было хорошо, пока его сожитель не узнал о том, что Орландо раньше был мужчиной. Эта история произвела на меня огромное впечатление, и мне захотелось сделать об этом фильм.
То есть, изначально фильм был не о смене пола?
Нет, он задумывался как исследование феномена «сожаления». В общем и целом тема сожаления кажется мне очень интересной, она универсальна. Все могут понять страх сожаления, боязнь этого страха. Случай Орландо и Майкла — экстремальный, но в той или иной степени любое решение чревато сожалениями того или иного рода. Я воспринимаю этот сюжет как метафору наших повседневных переживаний. Что бы было, если бы я женился на этом человеке, выбрал иную профессию или переехал в другой город? Что-то в теме сожаления эмоционально задевает многих людей. Ну, и кроме того, меня, бесспорно, интересует проблема половой идентификации, мне кажется, это очень интересный эксперимент — прожить жизни мужчины и женщины за один отведенный человеку срок, позволить себе совершить путешествие за те границы, которые обычно люди не пересекают.
Маркус Линден. Фото Александра Низовского
Как в Швеции относятся к операциям по смене пола и вообще к транссексуалам, трансвеститам?
Отношение к трасгендерным операциям и к гомосексуалам в Швеции достаточно лояльное. Особенно по сравнению с Россией. И в целом гомосексуальная община более свободна, чем во многих других странах. Транссексуалы несколько более маргинальны и к ним более недоверчивое отношение, но все равно информация о таких операциях, как и факт существования таких людей давно уже стал фактом общественного сознания. Что необычно, так это истории об «обратных» операциях.
Как восприняли ваш фильм сами транссексуалы и гомосексуалисты?
Транссексуальные круги в Швеции, разумеется, пытаются распространить информацию об удачных случаях гендерного перерождения: интернет кишит историями людей, которые, сменив пол, стали счастливее. Основное направление рассуждений на эту тему сводится к тому, что люди заперты внутри не подходящего им тела, и только с помощью операции, наконец, освобождают себя для нормальной жизни. Но эту историю мы слышали много раз, мне же хотелось посмотреть на эту проблему немного с другого ракурса: показать, как человек живет после этой трансформации, какая у него начинает происходить ломка сознания, как меняется его повседневное поведение. Я ожидал, что транссексуальная община встретит мой фильм в штыки. Я думал, что по вполне понятным причинам они захотят увидеть хэппи-энд. Надо сказать, было не так много негативных отзывов. Мой фильм — это попытка проследить путь души и то, как идентификация с мужским или женским началом определяет восприятие себя.
Да, мне тоже показалось, что вы сознательно дистанцируетесь от социальной проблематики, связанной с проблемой смены пола. Мне кажется, что в вашем фильме есть скорее критика дуализма нашего сознания — разделения мира на женское/ мужское…
Да, это очень важный момент, хотя, если честно, я об этом не очень задумывался, работая над фильмом. Меня ужасно радует, что у фильма разные зрители. Для меня это, можно сказать, основное мерило успеха.
Вы использовали стандартные, клишированные приемы документальной съемки — интервью в студии, «говорящие головы» и т.д. — но соединили их таким образом, что получился сюрреалистический китч. Тем более удивительна искренняя интонация этого фильма. Как вам это удалось?
Взявшись за такую тему, можно легко начать работать на потребу публики. Я всеми силами старался этого избежать.
Во-первых, мне было важно создать на съемках доверительную, почти интимную атмосферу. Ситуация, в которой я — «нормальный человек» — задаю вопросы двум «другим » людям казалась мне неправильной, неэтичной. В фильме есть несколько моментов, где беседу веду я, но по большей части Майкл и Орландо разговаривают друг с другом. Мне казалось, что такой подход более человечен: они могли задавать друг другу смелые, откровенные вопросы, в то время, как если бы их задавал я, это бы выглядело так, как будто какой-то режиссеришка-провокатор решил запустить свой скальпель в незажившие раны других людей просто из праздного любопытства.
Во-вторых, для меня было принципиально место съемки: я хотел снимать своих героев в условном, можно, сказать, театральном пространстве, таком, как темная студия. С одной стороны, это клише: снимать интервью в студии. Но я считал, что именно в такой обстановке, как это ни парадоксально, герои смогут почувствовать себя свободнее; возможность снимать человека в абсолютной пустоте для меня означала самое важное: ничто не отвлекает меня от человека в кадре. Так эта история из частного случая превратилась во что-то более универсальное. Мне кажется, что пустота дает пространство для размышлений. Современные документальные фильмы делают по одним артхаусным стандартам: камера без штатива, съемки в квартире, по дороге в магазин или на пляж. Нам показывают, какие у героев занавески, как они пьют чай и в какие магазины ходят… Многим кажется, что это делает фильм более достоверным, но я всегда считал иначе: детали отвлекают меня от человека, а ведь человек — это самое главное в документальном кино. Возникает парадоксальная ситуация: будучи физически ближе к персонажам, сидя с ними за одним столом, мы удаляемся от них ментально.
Маркус Линден. Фото Александра Низовского
Ваши герои — Майкл и Орландо — очень разные. Легко ли им было найти общий язык?
Да, они, как вы верно подметили, очень-очень разные! На съемках они были вежливы и внимательны друг к другу, но даже по фильму чувствуется, какие у них полярные взгляды на некоторые вещи. И тот факт, что, несмотря на общность своего жизненного опыта, несмотря на совместное участие в фильме, они не стали друзьями — говорит о многом. После съемок они периодически созванивались. Орландо жаловался на то, что ему тяжело разговаривать с Майклом, из-за того, что Майкл депрессивный. Орландо очень жизнерадостный человек, он смотрит вперед, в отличие от Майкла, который поглощен своими проблемами. Майкл, кстати, сделал операцию, так что с медицинской точки зрения медицины он снова мужчина. Мне кажется, это ему помогло. Хотя Орландо и спрашивает его на протяжении всего фильма — зачем тебе становиться мужчиной, просто будь собой. Но для Майкла, который не так свободен в своем восприятии реальности, это действительно важный момент. Орландо, мне кажется, вынес из этого опыта, что-то совсем иное… Что-то, что заставляет людей задуматься, подвергает сомнению основы нашего восприятия.
Фильм не дает точного ответа на вопрос, почему Майкл решается на операцию. Какова ваша интерпретация?
Майкла очень сложно понять. Орландо более прозрачен. Он отражает типичное для его поколения неприятие гомосексуалистов, оно и привело его к решению сделать операцию. Орландо ведь был голубым, который любил иногда наряжаться женщиной. Врачи посоветовали ему сделать операцию, так как это дало бы ему возможность не преступать общественные устои и жить с мужчинами без проблем. Если честно, я и сам не понимаю, что именно заставило Майкла изменить пол. В интервью он говорит противоречивые вещи. Например, он говорит о том, что ему всегда было сложно с женщинами, и в какой-то момент он решил, что если он сам превратится в женщину, то таким образом приблизится к состоянию обладания ею. Это звучит совершенно абсурдно: ему так не хватало женщины, что он решил стать ею сам. В других интервью, которые я не включил в фильм, он наоборот говорил о том, что всегда ненавидел женщин, всегда считал их гораздо ниже мужчин. И только чувство собственной неполноценности поселило в нем эту безумную идею — сменить пол. Ход его мыслей был таков: если мужчина из меня никудышный, то хоть женщина получится нормальная. Я даже в фильм это не мог поставить. Он стал посещать сборища трансвеститов, где его начали хвалить за то, как он одевается. Первый комплимент решил все.
Иногда создается ощущение, что ваши герои исполняют некие роли: у вас было чувство, что они играют?
Да, в некоторых местах они действительно играют. Этот проект начался с радиопрограммы, потом в 2006 году я снял документальный фильм, потом, отталкиваясь от фильма, написал пьесу для театра. Я затранскрибировал свои записи, что-то убрал, что- то добавил и взял актеров на роли двух моих героев. Более того: актеры были одеты в настоящую одежду Орландо и Майкла. Майкл тогда выступил на открытии, что меня совершенно поразило, принимая во внимание его закрытость и закомплексованность. Потом, когда я взялся за фильм, они, чтобы сделать мне приятное, начали немножко наигрывать. И когда я объяснял им, что делать, то часто апеллировал к пьесе: помните, как там играл актер? Можете сделать что-то похожее? Я кстати платил Орландо и Майклу зарплату, что противоречит правилам Шведского Кинокомитета. Это вообще очень странная идея — платить зарплату героям документального фильма. Вроде бы это должно разрушать достоверность, но в моем случае было по-другому. Мне нравится размытость жанра. Формально фильм не вписывается ни в одну нишу. Пьеса стала частью жизни героев, а их жизнь — частью фильма.
Маркус Линден. Фото Александра Низовского
То, что вы рассказываете, наводит на мысль о психодраме и гештальттерапии. Было ли у вас ощущение, что фильм несет в себе терапевтический эффект?
Да, я абсолютно уверен в том, что съемки очень изменили моих героев. Они встречали актеров во время репетиций, приносили им свои вещи. Мы очень тщательно гримировали актеров, чтобы они были максимально похожи на Орландо и Майкла. Я думаю, что взглянув на свою жизнь со стороны, они не могли не измениться. На Майкла это все произвело сильное впечатление. Когда я встретил его на радио, то был уверен, что он покончит с собой. Сейчас, по прошествии пяти лет, я вижу совершенно другого человека: он переехал в другой город, пошел в хор — и, можно сказать, вернулся к нормальной жизни.
Прошло пять лет с того момента, как вы приступили к съемкам фильма и стали задумываться о чувстве сожаления: у вас появились более четкие ответы на вопрос о том, что такое сожаление и как с ним бороться?
Сложно так сразу ответить… На каждом шагу мы совершаем бесконечное множество непоправимых поступков, каждый из которых меняет нашу жизнь. Каждый прожитый момент — это маленькая смерть. Я не могу представить, что случилось бы, если бы одиннадцать лет назад я переехал с моим тогдашним молодым человеком в Нью-Йорк и не поступил бы в киношколу в Стокгольме. Все было бы по-другому. Этот фильм был для меня тоже своего рода терапией — он дал мне понять, что не стоит жалеть об упущенных возможностях, нужно примириться со своей судьбой.
Какие у вас дальнейшие кинематографические планы?
Сейчас я закончил фильм «Счастливые несчастные случаи», который мы делали вместе с Мауро Аврицци. Недавно возили его в Венецию, где он выиграл в номинации «Лучший фильм среднего формата». Это черно-белый фильм, состоящий из новелл, действие которых происходит в Буэнос-Айресе. Так что теперь я надеюсь снимать игровое кино. Я работаю в архиве Стокгольмского городского театра — над пьесой по мотивам нереализованных постановок Ингмара Бергмана.
Творческая неудача Бергмана может стать успехом другого режиссера…
Потому что он был настолько велик? Ну, наверное. Я хочу сделать пьесу, состоящую из творческих неудач Бергмана. Пьеса должна быть закончена в апреле. Архив Бергмана — это очень поучительное чтение. Несомненно, терапевтическое — с той точки зрения, что даже Бергман иногда писал полную чушь. (Смеется) Становятся понятны причины провала многих его проектов. Очень интересный процесс: учиться не на чужих достижениях, а на чужих ошибках.
