Как бы есть, как будто их нет — «Лето» Вадима Кострова
16 августа в «Октябре» состоится гала-показ ленты Вадима Кострова «Лето» — увиденное можно будет сразу обсудить с постановщиком. О молодом авторе из Нижнего Тагила для 80-го «Сеанса» писал Алексей Артамонов.
СЕАНС – 80
Я чувствую себя в долгу перед Вадимом Костровым. Главная валюта в отношениях между кураторами и художниками, а может, и вообще между людьми — это внимание. Внимание мы дарим не всем и не всегда получаем его взамен. В случае с Костровым и его «Орфеем» интуиция меня подвела — за внешне бедным воплощением я не разглядел внутренней щедрости и глубины. Пишу я это не для того, чтобы передать привет автору. Дело в том, что щедрость, дар, внимание к тому, что не пытается его навязчиво требовать к себе, находятся в сердце не только метода Кострова, но и этического проекта его кинематографа. А этика играет в нем основополагающую роль.
Сейчас Вадим Костров благодаря вниманию более проницательных зрителей — один из самых востребованных на фестивалях режиссеров из России, а если взять во внимание его нежный возраст (Вадиму двадцать три) — то и во всем мире. Премьера «Лета» прошла в основном конкурсе Sheffield/Doc, одного из крупнейших и важнейших фестивалей документального кино, где фильм получил специальное упоминание жюри, «Орфей» вошел в шорт-лист российской премии молодых критиков «Голос» и был показан в конкурсе FID Marseille, «Зима» — в конкурсе Doclisboa, другого значительного фестиваля неигрового и экспериментального кино, а его документальная трилогия «Народная» — «После „Народной“» — «Комета» была представлена там же в параллельной программе. И все это за один год. Фильмы Кострова, несмотря на формальное и техническое разнообразие, составляют единую кинематографическую вселенную, которую связывают не только место действия (родной для режиссера Нижний Тагил) и сквозные персонажи, но и общая гуманистическая установка режиссера. Он отлично сформулировал ее в интервью с другим самобытным молодым режиссером и критиком Никитой Лаврецким: взять маленькую дешевую камеру, снять на нее вроде как маленьких людей — и получить большое кино1. И, надо признать, ему это удается — во многом именно благодаря этому жесту, который, в отличие от многих подобных, не столько утешительный, сколько уважительный — жест любви, внимания и подлинного интереса.
Так пространство фильма становится другой психической сценой
Во всех своих фильмах Костров снимает друзей и близких — таких же, как он, молодых людей из Тагила со скупым бытом, но богатым внутренним миром. Их окружают не самые живописные декорации, но творчество и спокойное, но неугасимое желание жить, присутствовать и ощущать позволяют видеть красоту и гармонию не только внутри себя, но и снаружи. Пожалуй, именно это спокойствие и лирическая размеренность интонации поражают в кинематографе Кострова больше всего. Мы не привыкли к такому взгляду на провинцию, в нем есть покой и воля, совершенно не свойственные российскому кино. При этом в нем нет и эскапизма — Костров не игнорирует внешние обстоятельства и, как и абсолютное большинство людей своего поколения, ощущает нехватку пространства для реализации и экзистенциально полноценного существования. «Орфей», в полудокументальной форме фиксирующий жизнь и эмоции конкретных людей в определенный момент, был задуман в первую очередь как жест творческой эмансипации и помощи себе и другим участникам процесса. В уже упомянутом выше интервью Костров это изящно формулирует, говоря о «высвобождении тихих голосов» простых и не стремящихся во все горло о себе заявить ребят, «которые как бы есть, но как будто их нет». В ключевом диалоге фильма звучат слова о том, что люди в маленьких индустриальных городах часто движутся по жизни, как по фабричным рельсам, «но всегда есть выбор у человека, даже если у него ничего нет»2. «Мы здесь, мы живые, надо как-то заявлять о том, что мы есть. Потому что все сейчас устроено так, как будто нас нет», — говорит персонаж Вадима Кострова, который равен ему, но при этом остается героем фильма. Режиссер убежден, что кино, наличие камеры помогают создать альтернативное пространство для существования, в котором «немножко другой воздух» и больше возможностей, чтобы начать проживать свою жизнь, несмотря на обстоятельства.
2 Там же.
Дебюты на Новой Голландии — Что смотреть на фестивале?
Этот метод альтернативного проживания является определяющим для кино Кострова, и он трансформируется из фильма в фильм. Везде многое отдается во власть импровизации, диалоги практически не прописываются, а люди играют, по сути, самих себя, но в заданных обстоятельствах. И если «Орфей» — это почти документальный слепок реальности, то «Лето», как и «Зима», погружает нас в прошлое режиссера. Его реальный загородный дом, реальная бабушка, реальные воспоминания, но роль автора в детстве исполняет найденный для этого ребенок. В кадре — современный Тагил, хотя действие происходит в начале нулевых, что в фильме не акцентируется специально, разве что отсутствие мобильных телефонов бросается в глаза. Окружающих ребенка людей играют друзья режиссера, на которых в фильме он смотрит глазами своего юного альтер эго. При этом каждый проживает собственный опыт — эта коллективная терапия (остающаяся полноценным искусством) для всех участников имеет свой собственный смысл и результат. Так пространство фильма становится другой психической сценой.
Такая эстетика делает фильм хрупким и беззащитным перед невнимательным взглядом
Огромную роль играет техника съемки, в каждом случае она своя. «Орфей» снят современной портативной камерой Sony Alpha, позволившей дать чистое цифровое изображение. Это соответствовало замыслу фильма, благодаря которому в мир героев режиссер хотел привнести недостающую в их жизни чистоту. «Я все там вымыл, всю эту квартиру, когда готовил локации. Все помыли, все почистили, одежда должна была быть чистая. Какой-то воздух должен быть чистый в фильме. Эта чистота и есть чистота этого гуманистического жеста»3, — говорит сам он в интервью.
3 Там же.
Стилистика съемки местами подражает документальному кино наблюдения, хотя люди перед камерой изображают ее отсутствие; полный отказ от постпродакшн или дополнительного света. Вместе с приглушенной актерской (если в данном случае вообще можно говорить об актерстве) палитрой и общей непритязательностью формы это создает ощущение полной растворенности фильма в реальности, преображение которой происходит практически исключительно посредством самого кинематографического акта. Такая эстетика делает фильм хрупким и беззащитным перед невнимательным взглядом — но при должной чуткости подчеркивает его этическое содержание.
Каждый фильм открывает новую главу этого увлекательного путешествия по неведомой альтернативной России, вопреки обстоятельствам настаивающей на том, что она есть
«Лето», пожалуй, гораздо лучше годится для начала знакомства с творчеством Вадима Кострова. MiniDV камера Sony PD-170p соответствует и времени, в которое нас погружает режиссер, и самому статусу воспоминаний о детстве, немного нечетких и размытых, как точно отметил Лаврецкий. Благодаря ей фильм выглядит невероятно живописно. Цвета, глубина, фактура изображения ассоциируются с чем-то теплым, уютным и знакомым, но в то же время выводят его на недоступный высококачественной цифровой картинке уровень изобразительности. Причем достигнуто все это исключительно за счет внутренних настроек камеры, тонкости цветопередачи которой Костров изучал на протяжении двух месяцев перед съемками. У фильма гипнотизирующе плавный ритм и совершенно нестандартное течение времени в кадре. Движения камеры внутри планов и работа с трансфокацией — результат режиссерско-операторской импровизации и непосредственных реакций на происходящее в кадре и переживания персонажей. А общая структура, выглядящая куда удачнее, чем в «Орфее», создает гармоничное сочетание довольно разнообразных по своей природе элементов — от солнечных пасторалей беззаботной детской жизни на природе и романтических вечерних кадров неловкого взаимодействия между девушкой и парнем до тревожных ночных съемок металлургического завода или здорово непристойных подростковых посиделок у костра. Во многом именно благодаря удачному монтажу «Лето» создает эффект гармонии и наполненности мира, еще не успевшего познать подлинных драм и разочарований.
«Зима» и трилогия «Народная» — «После „Народной“» — «Комета», например, сняты на другие камеры и в другой стилистике. Но они тоже простые и тоже щедрые на неожиданные удивительные открытия. Каждый фильм открывает новую главу этого увлекательного путешествия по неведомой альтернативной России, вопреки обстоятельствам настаивающей на том, что она есть. Несмотря на свое богатое разнообразие, работы Кострова складываются в единую картину мира, проникнутую, надо сказать, отчетливо религиозным содержанием (каждая картина открывается цитатой из Библии). Именно цельность этого мира позволяет с уверенностью говорить о том, что в нашей стране появился новый большой автор со своими собственным видением и отношением к действительности. И хочется верить, что действительность сможет ответить ему должным вниманием.
