Ставка на взгляд — «Красные комнаты» Паскаля Планта
Ежегодно снимаются десятки фильмов и сериалов про серийных убийц, но лишь некоторые из них действительно стоят разговора. О выходящем в российский прокат триллере «Красные комнаты» Паскаля Планта пишет Алина Рослякова.
Монреаль залит густым синим. На улице, под беспокойный гитарный перебор, просыпается девушка и, подхватив рюкзак, в предрассветных сумерках направляется к мерцающему ребрами ступеней и окон Дворцу правосудия. Мелодия набирает силу, пока проходит досмотр, пока карие глаза отыскивают в расписании заседаний нужное имя. В белоснежном зале суда девушка садится напротив стеклянного бокса, куда вот-вот введут подсудимого. Все смолкает, и в тишине начинается первый день слушаний по громкому делу «розмонтского демона» Людовика Шевалье и его «красной комнаты».
Шевалье обвиняется в изнасиловании и убийстве трех несовершеннолетних девочек, расправы над которыми он снимал у себя в гараже и транслировал в даркнете. Скрытые сайты, где проводятся такие трансляции, и называются в интернет-фольклоре «красными комнатами». Как говорит прокурор, о них давно ходили слухи, но сегодня мы знаем, что они реальны. Сторона обвинения готова предоставить в качестве улик две видеозаписи, где по косвенным признакам можно опознать подсудимого. Еще одна, третья, с убийством тринадцатилетней Камиллы Больё, все еще не найдена.
«Красные комнаты» Паскаля Планта — франкоканадский триллер, сорвавший овации на премьере в Карловых Варах и целую гроздь наград на проходящем в Монреале фестивале жанрового кино «Фантазия». Но начинается фильм как судебная драма, выдержанная в столь ровном тоне, что первое заседание длится почти двадцать минут.
Доказательство вины — задача, которая решается в «Красных комнатах» инструментами иного жанра
Камера прочерчивает выверенные мизансцены. Прокурор, проясняя обстоятельства дела, живописует содержание видеофайлов, которые присяжным еще предстоит увидеть, и делает особый акцент на том, что у человека в маске, запечатленного на них, — глаза подсудимого. Адвокат призывает не поддаваться популистским рефлексам, скептически отнестись к шатким доказательствам, а также принять во внимание, что его подзащитный за всю жизнь не получил даже штрафа за парковку…
За стеклом непроницаемый Людовик Шевалье разглядывает свои ногти. На множестве мониторов — яркие фотографии жертв, трех голубоглазых блондинок.
Все уже свершилось. Компьютер Шевалье конфискован, сам Шевалье наголо побрит. Окровавленная одежда и подгнившие останки жертв уже извлечены из земли в его дворе, пронумерованы, отсняты, встроены в судебный график. Весь город уже знает, из какого именно гаража шли анонимные трансляции. Родители девочек уже преодолели шок настолько, чтобы сидеть в одном зале с предполагаемым убийцей и выступать публично. Улыбчивые девочки с фотографий уже никогда не станут старше.
Из такой экспозиции непросто вырастить триллер. Но с первых кадров ясно, что главная загадка и объект рассказа — не Шевалье и его «студия», а та самая девушка сумерек, что сидит на заднем ряду среди зрителей и смотрит на профиль убийцы.
До сих пор мало кто брался дополнить сказанное в «Демоне-любовнике» или «Видеодроме»
Каждый день слушаний, проливая чуть больше света на преступление, будет оставлять открытым вопрос: доказана ли вина? Но не стоит ждать в «Красных комнатах» развязки судебной драмы, иначе вы будете очень разочарованы. Во-первых, Максвелл Маккейб-Локос, не произнося ни слова, играет Людовика Шевалье так, чтобы не оставалось сомнений: виновен. Во-вторых, на финал процесса мы вообще не попадем: увидим его лишь в новостях, на рисунках из зала суда.
Однако, когда адвокат во вступительной речи убеждает присяжных, что не существует свидетеля, который с уверенностью смог бы подтвердить вину подсудимого, — камера разворачивается и возвращается взглядом к героине. Ее зовут Келли-Энн. Она столь же непроницаема, как сам Шевалье, и глядит в мир, точно сквозь стекло его бокса. Ее не раз спросят: «Зачем ты здесь»? Ответ покажет, что и доказательство вины — задача, которая решается в «Красных комнатах» инструментами иного жанра.
Версии о происхождении понятия «красные комнаты» разнятся, есть среди них и «канадская», основанная на трансляциях из незабвенной красной комнаты в кроненберговском «Видеодроме». Сегодня, чтобы попасть на трансляцию, не выйдет случайно поймать сигнал — нужно обладать навыками хакера и желательно иметь капитал в биткоинах. Но охочих до экстремальных зрелищ все равно достаточно, чтобы на легенде могли, по крайней мере, наживаться мошенники.
Замысел же состоял в том, чтобы сюжет о популярности тру-крайм и маньяков объединить с сюжетом о киберпреступности
Когда в 2002-м Оливье Ассаяс в «Демоне-любовнике» перенес снафф-тему с домашнего видео в глобальную сеть, показанные там технологии еще проходили по разряду фантастики. С тех пор главный аргумент против существования «красных комнат» — слишком низкая скорость передачи данных в даркнете — уже утратил весомость. В 2012-м педофил Питер Скалли уже транслировал с филиппинского острова расправы над детьми в режиме pay-per-view и в 2018-м отправился отбывать пожизненное. Одно из его «творений» за это время само стало одной из самых темных легенд, гуляющих по видимой сети.
Если не брать в расчет дешевые ужасы, до сих пор мало кто брался дополнить сказанное в «Демоне-любовнике» или в самом «Видеодроме». Тем удивительнее, что взялся именно Паскаль Плант. За плечами у этого молодого канадца имелись трогательная подростковая драма «Временные татуировки» и спортивная драма «Надя, Баттерфляй». Ничто в этих работах не выдавало интереса к сложным и жестким темам, а лучшее, что в них было, — какая-то нежность прикосновения. Однако по словам режиссера на фоне изоляции и пандемийной депрессии идея «Красных комнат» родилась сама. Замысел же состоял в том, чтобы сюжет о популярности тру-крайм и маньяков объединить с сюжетом о киберпреступности.
Мир расслаивается на видимые и невидимые экраны
В «Демоне-любовнике» сайтами с пытками владели воротилы из Нью-Йорка, а весь лихо закрученный триллер в конце сводился к броскому выводу, что чудовищные человеческие страдания в век высоких технологий — это всего лишь дорогая игра, идущая фоном на компе прошаренного школьника. Суд над юношей Мэтью Грэмом, известным в определенных кругах под ником Lux, — основателем сети сайтов, для одного из которых Питер Скалли поставлял свой «контент», — показал, что темная паутина гораздо темнее, и управлять «империями» там могут сами школьники.
«Красные комнаты» не отсылают ни к каким реальным событиям, а Плант не задается вопросом, кто стоит за технологиями. На первый взгляд, его интересуют только сами технологии и процесс погружения в темную сеть того, кто стремится увидеть дно айсберга. На этом пересечении и возникает образ Келли-Энн — проводника между залом суда и экраном монитора.
Келли-Энн не похожа на прошаренную школьницу или тех мерзких богачей с потными ручонками, которых демонстрируют за просмотром запрещенки разные трешмейкеры. На «групи» она тоже не похожа. Такая есть в фильме: маленькая, грустная, нежная и немножко совсем безумная Клементина, влюбленная в Шевалье и горячо уверенная в его невиновности. Она увидела «что-то грустное» в пустом зеркале глаз Людовика, «что-то нежное», автостопом добралась до Монреаля, чтобы присутствовать на процессе, и теперь, хотя ей тяжело и она каждую секунду готова расплакаться, отчаянно отстаивает презумпцию невиновности Шевалье перед журналистами, божками-телеведущими и самой Келли-Энн, с которой успевает подружиться.
В синеве сумерек дрожит запредельное
Келли-Энн же — фотомодель и профессиональный игрок в онлайн-покер. Из элитного монреальского района она каждую ночь на метро приезжает к зданию суда, чтобы утром вовремя занять нужное место. Она живет в башне-небоскребе, в ее квартире завывает ветер, за панорамными окнами распахивается вид на город и на фантастическую расстекловку окон напротив. Внутри нет ничего лишнего, зато есть мощный компьютер с двумя мониторами. На рабочих столах светятся цифровые копии «Волшебницы Шалот» кисти Гримшоу. На стене мерцает фотография Алисы Лидделл. Келли-Энн столь уверенно использует даркнет для столь подозрительных целей, что сама напоминает маньячку. На черной горловине ее свитера поблескивает крест.
Непредсказуема в «Красных комнатах» сама материя кино
Жюльетт Гарьепи и Лори Бабэн обе получили национальные премии «Ирис» за роли Келли-Энн и Клементины, и первую половину фильма они создают прекрасный дуэт. Клементина вбирает в себя все уязвимое, болезненное и живое, что есть в человеке. Дистанция между ней и Шевалье вмещает любого, и Келли-Энн в присутствие Клементины обретает слишком человеческие черты. Поэтому поначалу можно предположить, что преступление и наказание в фильме тоже рассматриваются в человеческом, моральном измерении. Хотя мотивы главной героини по-прежнему туманны, даже когда она на фотосессии изображает Шевалье.
Понятна и этика режиссерских решений. Из всех точек зрения в суде отказаться от одной: точки зрения убийцы. Демифологизировать даркнет, сделав его предметом разбирательств и лишив двух главных составляющих мифа: анонимности и неуловимости. В момент демонстрации видео выйти из зала вместе с посторонними. Оставить крики, но не показывать то, что не должно быть увидено (или, как сказал бы прокурор, — не заставлять смотреть эти видео, поскольку это равносильно причинению боли, даже если кто-то готов платить). А когда окажется, что видео есть у Келли-Энн, и Клементина уговорит показать их, — оставить крики и красный отсвет на лицах. Показать лишь один кадр: тот самый, со взглядом убийцы в камеру.
Поэтому не стоит ждать от фильма «Красные комнаты» — «красных комнат», иначе вы будете очень разочарованы. Плант не покажет ничего.
Но и человеческое измерение — иллюзорно. С оператором Винсентом Бироном Плант создает ирреальный, по иному мифический мир вокруг Шевалье, чье имя значит «рыцарь». В синеве сумерек дрожит запредельное. Зал суда пуст, как чистилище. Стекло превращает людей в призраков. На башне-небоскребе Келли-Энн лежит проклятие Волшебницы Шалот. Вой ветра перекрывается монотонными репликами ее голосовой помощницы Гвиневры. Мир расслаивается на видимые и невидимые экраны и весь предстает как сумрачное зазеркалье, пребывает в разъятом и сомнамбулическом состоянии post mortem. Ночь мерцает дурными огнями. А барочная музыка Доминика Планта (брата режиссера), за которую его наградили на «Фантазии», будто ведет Келли-Энн в последнем танце наперекор тяжелой поступи смерти.
Нечасто в наши времена фильм, призывая в свидетели жертву, так по-базеновски отказывается быть непристойным
Когда Клементина освободится от наваждения и вернется в родной Тетфорд, Келли-Энн продолжит превращаться из проводника в двойника, но уже не маньяка, а жертвы. Тогда мир пойдет креном, границы невидимых экранов начнут размываться, точно от сбоя в видеокарте. Келли-Энн станет все труднее следовать правилам покера: не полагаться на удачу и не поддаваться эмоциям. Но в ее маниакальном стремлении заставить Шевалье ошибиться — обернуться и посмотреть ей глаза в глаза — зазвучит миф уже не столько о Волшебнице Шалот, сколько о Медузе Горгоне.
«Красные комнаты» — тот случай, когда не хочется раскрывать все карты. Речь не о спойлерах сценария, потому что никаких внезапных поворотов тут нет. В фильме, созданном на границе между судебной драмой, детективом и триллером, за два часа не вскроется ничего нового, кроме одного и так очевидного факта: третье видео с трансляций все же существует. Когда Келли-Энн окончательно откажется от своих имени и личности, по «багряным волнам» даркнета под ником LadyOfShalott она попадет на аукцион, где для покупки в биткоинах будет выставлен всего один лот:
Kamille 13 yo sad sad night.
И на втором мониторе начнется последняя партия в покер.
Непредсказуема в «Красных комнатах» сама материя кино. Как именно зыбкое время вдруг обретет точный отсчет. Как дрогнет лицо, когда закончится загрузка. Как оно расплавится от наслаждения красного цвета, от прикосновения зла. Как коротко вспыхнет листвой квебекская осень. Как двойник навсегда растворится в сумерках. Как обитатели стеклянного мира post mortem обретут утешение. Как на рабочем столе, на картине Гримшоу, художника лунного света, останется одна иконка — маленький, страшный кадрик, что стоит дороже смерти, выигрыш в ставке на взгляд.
Можно лишь сыграть свою мелодию — наперекор поступи смерти
Плант рассказывает о взгляде, который стремится ко дну айсберга, — но сам не подчиняется этому взгляду. И достигает того, чего на территории, больше подходящей для публицистики и псевдо-снаффа, достичь почти невозможно: здесь не будет никакого «разрушения Камиллы». Плант не позволит еще раз увидеть или даже услышать ее снятую на камеру смерть. Двойник же подменит ее утраченный образ. Нечасто в наши времена фильм, призывая в свидетели жертву, так по-базеновски отказывается быть непристойным. Это то, чего стоит ждать от «Красных комнат».
Завораживает и пугает, насколько, по сравнению с «Видеодромом» и «Демоном-любовником», изменился тон. Нет больше предупреждения, будто все уже давно свершилось. Можно лишь сыграть свою мелодию — наперекор поступи смерти. Ковидная депрессия для канадской истории кино не прошла бесследно: ни у кого из создателей «Красных комнат» эта мелодия не фальшивит.
Читайте также
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Оберманекен будущего — «Господин оформитель» Олега Тепцова
-
Дом с нормальными явлениями — «Невидимый мой» Антона Бильжо
-
Отменяя смерть — «Король Лир» Сергея Потапова
-
В поисках утраченного — «Пепел и доломит» Томы Селивановой