Уроки фатализма — «Самурай» Жан-Пьера Мельвиля
Умер легендарный Ален Делон. Чтобы познакомиться с его жизнью — возьмите изданную «Сеансом» книгу Зинаиды Пронченко. А знакомство с его фильмографией совсем скоро по странному стечению обстоятельств можно будет начать в кинозале: в российский прокат выходит один из самых известных фильмов с участием актера — «Самурай». О ленте Жан-Пьера Мельвиля рассказывает Егор Семахин.
Наемному убийце Жефу Костелло (Ален Делон) не откажешь в профессионализме: он стабильно обеспечивает себе алиби, не оставляет следов, не углубляется в изучение личности потенциальной жертвы, мысленно уже взятой на курок. Он просто выполняет свою работу, методично и хладнокровно. Как говорят, на совесть. За это Жефа ценят воротилы преступного мира, нуждающиеся в его услугах. Каждый раз, перед делом, он бросает взгляд в зеркало, поправляет шляпу и, прижав руки к бедрам, выбирается на мокрые парижские улицы. Но однажды Жефу не везет: после безупречного убийства владельца клуба он сталкивается в дверях с темнокожей пианисткой Валери (Кати Розье). Ошибки искупаются кровью. Как правило, тех, кто их совершает. Жефу не удастся уйти от ответа. Охоту на него уже начали заказчики и стражи порядка.
«Самураем» началось продуктивное сотрудничество Мельвиля с Делоном, которое будет продолжаться до смерти режиссера в 1973 году. А до «Самурая» Делон отказался от участия в «Армии теней» (роль Жеребье досталась Лино Вентуре), поинтересовавшись, не будет ли для него другого предложения. Так что сценарий «Самурая» была написан специально под актера. Читка прошла у Делона дома. Как позже вспоминал режиссер: «Упершись локтями в колени, закрыв руками глаза, Ален слушал, не шевелясь, и вдруг поднял голову, посмотрел на часы и перебил меня: „Вы читаете семь с половиной минут, и до сих пор не было ни одной строчки диалогов. Мне этого достаточно. Я согласен“».
Герои Мельвиля не оставляют ни себе, ни другим никакого другого выбора, кроме как идти до конца
В фильмах Мельвиля действительно говорят мало. Тем ценнее каждое сказанное слово. Сюжет «Самурая» разворачивается в практически полном безмолвии, с перерывами на пение канарейки в квартире главного героя и тревожный закадровый саундтрек, намекающий на фатальную развязку. В этом безмолвии разлито напряжение, стремительно, на контрасте тихой сосредоточенностью и ледяной невозмутимостью Жефа в исполнении Делона накаляются страсти.
Невербальная коммуникация успешнее в передаче беспокойства. «Взгляд — это слабина человека», — писал в дневниках Вальтер Беньямин. Никакого красноречия не хватит, чтобы выразить то уязвимое чувство, что пробегает между Эдуардом и Кати в финале «Полицейского». Не подобрать лучшего слова, чтобы описать гремучую смесь страха и облегчения во одном взгляде Симоны Синьоре за мгновения до гибели. Не нуждается в комментарии взгляд героя Ива Монтана в «Красном круге», обращенный на простреленный замок, как на последнюю большую победу в жизни. Развязка «Самурая» решена предельно минималистично, скреплена несколькими репликами, расслабляющим джазом и холодной решимостью в глазах Делона перед решающим поединком.
Война и культ насилия наложили глубокий отпечаток на кинематографическое наследие Мельвиля
Упомянутый Беньямин в своих заметках о творчестве Франца Кафки подчеркнуто цитировал одно умозаключение автора: в этом мире бесконечно много надежды, но только не для нас. Молчаливо храня в себе это знание, герои Мельвиля, недвусмысленно принявшие в главной экзистенциальной дилемме сторону небытия, не оставляют ни себе, ни другим никакого другого выбора, кроме как идти до конца. До той самой точки, когда затянувшаяся трагедия жизни разрешается катарсисом: освобождением через смерть.
Мельвиль, добровольно примкнувший к Сопротивлению в начале войны, лучше многих знал, какой ценой ковалась победа. И как свидетель преступлений компатриотов, послушно присягнувших оккупантам, не раз задавался вопросом: не была ли она слишком высока? Волю этим мыслям режиссер задним числом дает в «Армии теней», предельно мрачном портрете партизанского подполья. Обладающие заурядной внешностью офисных клерков и университетских преподавателей эти отчаянные люди безжалостны к врагам, предателям и, в конце концов, к самим себе, поскольку убеждены: пока есть вещи, за которые стоит умирать (а значит и убивать), обязанность каждого — принести себя в жертву во имя общего дела.
Воля — худшая из тюрем
В дебютном фильме Годара «На последнем дыхании» Мельвиль появился на пару минут в роли румынского писателя Парвулеско, прообразом которого по словам режиссера послужил Набоков. На вопрос о главной цели в жизни его герой остроумно импровизировал: «Стать бессмертным, и потом умереть». Подчиняясь эффектному bon mot, в «Армии теней» он воскрешает прошлое и тех, кто однажды стал его частью, чтобы наградить оживших призраков бессмертием, а затем похоронить вместе с идеалами юности в братской могиле истории.
Война и культ насилия наложили глубокий отпечаток на кинематографическое наследие Мельвиля. Война — это не отклонение от нормы, а ее единственно возможная альтернатива. Выход из партизанского подполья на мирные парижские бульвары означает лишь смещение линии фронта, размытие и без того призрачной границы, разводящей по разные стороны не антиподов, а двойников. Два мира в культовой трилогии с Аленом Делоном — преступный и полицейский — лишь на первый взгляд кажутся противоположными друг другу. При ближайшем рассмотрении различия правонарушителей и правоохранителей несущественны. В последнем фильме, разжаловав самурая в шпика, Мельвиль их и вовсе стирает.
Ничего лишнего — Роджер Эберт о «Самурае» Мельвиля
Завязку «Полицейского» предваряет афоризм, приписанный Мельвилем легендарному Эжену Франсуа Видоку: «Если люди и вызывают у полицейского какие-то чувства, то это неопределенность и насмешка». Неопределенность — это и есть насмешка судьбы. Персонажам Мельвиля, независимо от их отношения к закону, судьбу не обмануть, не опередить и уж точно не обезвредить. Лишь судьбе разрешено выторговать у вечности немного времени, чтобы совершить победный бросок. А люди — сколько у них на то хватит сил и терпения — будут сопротивляться, оглушать ее издевательский хохот перестрелками и ревом только что угнанного автомобиля.
Помимо стойкости Жан-Пьер Мельвиль наделяет своих героев фатализмом — убежденностью в том, что жизнь рано или поздно оборвется, и память о тебе умрет вместе с тобой. Вопрос лишь в том, сколько потребуется ждать? Выпорхнуть на волю канарейке не позволяет клетка. Но как бы не было тесно и одиноко в клетке прогнившего мира, именно воля — худшая из тюрем. Из нее выход один — насквозь.
Читайте также
-
Шепоты и всхлипы — «Мария» Пабло Ларраина
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Оберманекен будущего — «Господин оформитель» Олега Тепцова
-
Дом с нормальными явлениями — «Невидимый мой» Антона Бильжо