Ничего лишнего — Роджер Эберт о «Самурае» Мельвиля
18 августа умер Ален Делон, а с 23 августа начинаются спецпоказы «Самурая» — одного из главных шедевров в фильмографии актера. Публикуем сделанный Русланом Ахметовым перевод рецензии Роджера Эберта, включавшего фильм Жан-Пьера Мельвиля в число лучших за всю историю кино.
Комната кажется пустой. В полумраке видно человека, который лежит на кровати. Он закуривает сигарету, дым от нее тянется к окну. Немного погодя одетый в костюм мужчина встает и идет за шляпой. Он надевает федору, аккуратно поправляя поля, и выходит на улицу.
Режиссер, подобно музыканту или художнику, парой штрихов способен продемонстрировать свое мастерство. Мельвиль, завлекая нас в магию фильма «Самурай», обходится без единого слова. Он делает ставку на цветовую гамму: свет холоден, будто рассвет в ненастный день. Оттенки варьируются между серым и голубым. Также на первый план выходит действо, не нуждающееся в словесном сопровождении.
Герой садится в машину и едет по пустынной улице вплоть до гаража, где его ждут, и заезжает внутрь. Там его ждет механик, меняющий номерные знаки. Герой коротает время, куря сигарету. Закончив дело, механик открывает ящик и подает ему документы. Герой протягивает ему руку. Для рукопожатия, думаете вы? Нет, чтобы взять револьвер. Далее он платит механику, садится в машину и уезжает, не произнеся ни слова.
Я расстроился, узнав, что Мельвиль выдумал ее под видом выдержки из «Бусидо»
Главного героя по имени Жеф Костелло сыграл Ален Делон, смазливый «крепыш» французского кино. Когда снимали фильм, ему было 32 года, и он был настолько хорош собой, что мог обходиться непроницаемым выражением лица. Порою кажется, что он играет будто во сне, не замечая собственного присутствия в кадре. «Прекрасный ангел, разносящий насилие в уличной тьме», — так говорил об этом персонаже критик Дэвид Томпсон.
Костелло — наемный убийца. Фильм дотошно описывает его путь: вот он обеспечивает себе алиби, затем убивает владельца ночного клуба, потом переживает допрос в полицейском участке и предательство со стороны нанимателей, а после этого играет в кошки-мышки с полицией посреди парижского метро. При этом он едва ли выражает эмоции.
Его алиби подтверждают две женщины. Одна из них, ее зовут Жанна, наверняка его любит, хоть и имеет богатого любовника (Жеф знает об этом). Она сыграна Натали Делон, супругой актера на тот момент. Другая женщина, темнокожая пианистка Валери (Кати Розье), во время проведении опознания лжет о том, что якобы никогда не видела Жефа. Она солгала ради желания помочь ему? Быть может, она знает нанимателей Жефа, которым выгодно, чтобы тот был на свободе? Эти мысли занимают разум Костелло после предательства со стороны работодателей. Он идет к пианистке, которая, хоть и может погибнуть от руки Жефа, не выражает ни малейшего страха. Женщины в жизни Костелло будто бы отражают его экзистенциальное отчуждение. Он ас в своей профессии и обходится без моральных ценностей и чувств к кому-либо.
Отдельное удовольствие от «Самурая» заключается в том, как набирает, в своей бесстрастной манере, обороты сюжет
Фильм начинается с цитаты о том, что «нет более глубокого одиночества, чем одиночество самурая, разве что, может быть, одиночество тигра в джунглях». Я расстроился, узнав, что Мельвиль выдумал ее под видом выдержки из «Бусидо». Но эта «цитата» и весь образ героя наводят на мысль о том, что его действия продиктованы неким уставом. Но, как верно подметил в своей рецензии кинокритик Стэнли Кауфманн, «самурай не брал заказы на убийства исключительно ради денег: во главе угла всегда стояли честь и профессиональная этика».
Что касается Жефа, то его честь и профессиональная этика сфокусированы на верности самому себе. Самурай был готов положить жизнь за своего господина, тогда как Жеф работает сам на себя. Возможно, ему бы больше подошла подлинная цитата из кодекса «Бусидо», чья история восходит к XVI веку (и которой вполне бы мог предварить свой фильм сам Мельвиль).
Самурай должен, прежде всего, постоянно помнить, что он может умереть в любой момент, и если такой момент настанет, то умереть самурай должен с честью. Вот его главное дело.
Режиссер демонстрирует мастерское владение стилем и управлением актерской игрой. Отстраненному и веющему холодом Делону Мельвиль противопоставляет комиссара полиции в исполнении Франсуа Перье, руководящего операцией по поимке Жефа. Тот прекрасно понимает, что Жеф лжет, но доказательств своей правоты не имеет. В довольно гадкой сцене комиссар пытается шантажировать Жанну, чтобы та выдала Жефа. Тем временем движимый чувством мести Костелло ищет своих нанимателей.
Отдельное удовольствие от «Самурая» заключается в том, как набирает, в своей бесстрастной манере, обороты сюжет фильма. Скупые диалоги перемежаются с экшн-сценами (большинство из них лаконичны), конструируя схему, в которой Жефа ищут одновременно полиция и криминальный мир, в то время как он воплощает в жизнь свой собственный план, параллельно взаимодействуя с обеими женщинами.
Зачем ему такая птица?
Фильм — яркий пример того, как действо убивает саспенс вместо того, чтобы нагнетать его. Лучше просидеть весь сеанс в ожидании чего-то (если, конечно, нас интересует исход события), нежели смотреть фильм, где раз за разом случаются ситуации, до которых зрителю нет дела.
Конструируя эффект саспенса, Мельвиль делает ставку на персонажей, а не действо. Достаточно вспомнить сцену, когда наемник приходит извиниться перед Костелло и предложить ему новый контракт, а тот смотрит на него безжизненным взглядом.
— Нечего сказать?
— Я не веду беседы с теми, кто держит меня на прицеле.
— Это правило?
— Привычка.
Мельвиль по-настоящему очарован происходящим в фильме. Сцена, где в подземке Жефа преследуют полицейские, стала источником вдохновения для других режиссеров. Копы поджидают его на каждой станции, но Костелло водит их за нос, лавируя между вагонами и станциями. Наряду с этим в фильме есть искусно срежиссированная сцена, в которой полицейские устанавливают прослушку в квартире Костелло. И, наконец, финал картины, когда Жеф снова приходит в ночной клуб, в котором он совершил убийство. Он готов распутать все сюжетные нити и манифестировать себя, оставаясь при этом совершенно бесстрастным.
«Самурай» — фильм, доведенный до ума настолько, насколько это возможно
Томсон писал о том, что фильм «настолько суров, что его бесстрастная романтика не просто завораживает, но и балансирует на грани комизма». Некоторые из комических моментов легко не заметить. Вспомните хотя бы про птицу, которая обитает в унылом жилище Костелло. Птица серая, ничем не примечательная, ее голос звучит неприятно. Зачем ему такая птица? Она принадлежит ему, или досталась вместе с жильем? Голос птицы становится источником забавной развязки. Полицейские устанавливают прослушку и какое-то время устройство записывает лишь щебетание. Помимо птицы, в помещении находятся личные вещи Костелло: его плащ, шляпа, сигареты и бутылка минеральной воды. В какой-то момент он подходит к шкафу, и, к своему восторгу, я увидел аккуратно расставленные бутылки из-под воды и сигаретные пачки. Это радует, потому что таким образом режиссер тайно передает вам послание с помощью таких деталей.
Жан-Пьер Мельвиль (1917-1973), урожденный Грюмбах, взял псевдоним в честь американского писателя. Он был героем французского Сопротивления. После войны он основал собственную кинокомпанию, и, снимая низкобюджетные фильмы, по сути, проложил дорогу французской «новой волне». Как-то он заявил, что способен лишь на черновые наброски. Но на самом деле «Самурай» — фильм, доведенный до ума настолько, насколько это возможно.
Элементы картины, включая наемного убийцу, полицейских, преступников, женщин и кредо, стары как мир. Мельвиль с любовью относился к голливудским криминальным фильмам 1930-х и внес немалый вклад в развитие современного нуара. Если «Самурай» и способен чем-то удивить, так это авторской подачей материала. Мельвиль умел отрезать лишнее. Надуманные концовки и искусственное нагнетание действа не в его стиле. Из цветовой палитры фильма он вычеркивает цвета, а у персонажей — вырезает целые диалоги. В конце фильма нас ждет сцена, которая, по голливудскому канону, требует драматической и многозначной концовки. Мельвиль же заканчивает фильм предсказуемым финалом, а затем погружает в тишину. Главное дело своего героя режиссер крепко держал в уме.
Chicago Sun-Times, 8 июня 1997 года.
Перевод Руслана Ахметова.
