Поддержать «Сеанс»
Ольга Калинина
Ольга Калинина

Ларьки


Не буду врать, что помню тот дождь, после которого земля проросла бесчисленными ларьками: в ту пору мне было еще не до ларьков — я при всем желании не достала бы до окошечка, если вообще умела ходить. Не помню я и своей первой «ларечной» покупки. А помню вот что: серо-слякотная площадь возле рынка, ободранные будочки с замурованными продавцами и густая взвесь русской поп-музыки в воздухе. Витрины будочек-ларьков были разделены на две части: в одной — мрачные ряды зеленых и коричневых пивных бутылок, в другой — запыленные шоколадные батончики и выцветшие пакеты с чипсами. Казалось, эти витринные экспонаты скучают там долгие годы, от начала времен, и столько же томятся, не видя света, их несчастные продавцы за грязными окошечками. Туда мы отправляли такие же грязные, измусоленные в детских карманах деньги, чтобы в ответ рука невидимого продавца выложила на прилавок вожделенные вредные, перебивающие аппетит кукурузные «читос», шипучки «пять с плюсом» (снаружи леденец, а внутри какой-то взрывающийся во рту порошок), мармелад «фру-фру», жвачки «лав из» или шоколадные батончики под всевозможными именами. Если дело было после уроков, то мы, завладев добычей, торжественно отправлялись в ближайший двор и там на лавочке пировали. Но чаще рейды к ларьку совершались на переменах: быстрее схватить свою жвачку и успеть пожевать ее на обратном пути — примерно так в старших классах бегают курить. У ларька неизменно дежурил алкаш, которого
полагалось бояться. В школе дежурили учителя, которые не разрешали бегать к ларьку. Опасные, рискованные это были экспедиции — не в жвачке, разумеется, весь кайф, а в приключении и веселом выбросе адреналина. Когда ларек открыли внутри школы, это было уже не совсем то. Открыли его, конечно же, в урезанном
варианте, без алкаша и «взрослого» отдела витрины (да и вообще без витрины), но со всем интересующим нас ассортиментом. На уроках стоял вечный хруст: особым спросом пользовались сухарики «Емеля» — жирные, щедро сдобренные химическим «беконом». Родители тут же разделились на два враждебных лагеря: одни воинственно требовали немедленно убрать «эту дрянь» из школьного буфета, другие покорно ссужали чад деньгами «на сухарики» (те поначалу стоили три пятьдесят). Мне некоторое время «платили» по пять рублей за каждую пятерку, и, хорошенько потрудившись, скажем, в понедельник, можно было роскошно хрустеть до самых выходных.

А еще были палатки. Хотя считается, что палатки — это московские ларьки, а ларьки — питерские палатки, я бы не стала так обобщать. В моем детстве, например, палатки и ларьки сосуществовали. Палатка отличалась от ларька, во-первых, тем, что у нее был вход. Во-вторых, продавец в ней был не безликой механической «рукой» из окошечка, а живым человеком, который перемещался по тесному пространству, снимая что-то с полок и доставая из-под прилавка. В третьих, кроме пива и сникерсов, в палатке торговали еще и «настоящей» едой: хлебом, молоком, макаронами. В общем, там было больше жизни. «Было»? Почему-то и о палатках, и о ларьках теперь получается говорить только в прошедшем времени, хотя они до сих пор стоят, и глупая музычка так же льется из них по окрестностям, и «сникерсы» дежурят в их витринах. Но место, которое они занимают в жизни, сжалось — разве что иногда купишь там банку «колы» или жвачку. По пути в супермаркет, куда идешь за покупками для будущего пира, который будет уже не в соседнем дворе: то ли детство кончилось, то ли, и вправду, эпоха.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить