«Голос Луны» — Сенильное небо
В прокат выходит «Голос Луны» — последний фильм Феллини (премьерный показ состоится 20 января в «Октябре»). Главную роль там исполнил Роберто Бениньи. О финальном аккорде маэстро написала Дарья Серебряная.
СЕАНС – 74
Что мы знаем о Луне? Луна — это охота, как Артемида. Холод, серебро, женщина, кошка. Луна для плебеев и для рабов, для тех, кто молился Диане в ее праздник, тех, кто сияет чужим отраженным светом. Луна для безумцев, волков, чтобы выть. Японская фея Луны Амэ‐но Удзумэ — богиня счастья, любви и радости — основоположница театрального искусства. Она танцует, в руках ее — маска. Луна — серебряная лодка египетского Тота, по ночному небу за горизонт этого мира она везет души умерших. А потом появляется снова. Шумерский бог Нанна родился в подземном мире, а затем поднялся на небо. Лишь в новолуние Нанна спускается в нижний мир. Ведийская луна Сома — и бог, и дождь, и напиток, приготовляемый из стеблей некоего растения. Он изменчив. Китаянка Чан‐э, жена великого лучника И, тайком приняла снадобье, ей обещали бессмертие, и вот она на Луне. Говорят, будто там она превратилась в трехлапую жабу‐чань. В честь Луны скачут всадники с факелами из Афин и Переи. Селена в длинном хитоне цвета шафрана, море при ней охвачено беспокойством: катит волны на берег. А если ты смертный, при виде Луны твоя участь — томленье и грусть. Однажды отвергнутый нимфами Пан предложил прокатить Селену на спине. Селена согласилась. С тех пор в Аркадии — майские оргии при Луне, жрица седлает избранника. Луна — туфелька, которая подходит всем женщинам сразу. Луна — это Феллини. Седой, усталый, изменчивый и неизменный, готовый к переходу, но вновь и вновь выныривающий из‐за горизонта, чтобы соблазнить лунного Иво Сальвини (Роберто Бениньи позднее шутил, что поработать с Феллини для него было все равно, что для какого‐нибудь плотника пилить со святым Иосифом), он давно решил не отличать грез и фантазий от реальности («Видите, Луна бросает в меня серебряные тарелки? Не видите?»). Поманить параноидального хозяйственника Гонеллу («Среди гербовых бумаг я находил кусочки сыра и ливерной колбасы!»). Или превратиться в самую настоящую трехногую жабу, что растирает в своей ступке снадобье вечной жизни. Или снадобье воспоминаний, своей прежней жизни. «Куда девается огонь, когда он гаснет? Куда девается музыка, когда она смолкает? Куда улетают мысли, которые затухают, как искры? Как мне нравится вспоминать! Гораздо больше, чем жить!» Над всей Италией — сенильное небо и подсматривающий серебряный глаз в нем. Луна шпионит за нами уже тысячи лет.
Он не то чтобы безупречен. Но в качестве финальной точки фильмографии завораживает.
«Голос Луны» — последний фильм Феллини, превратившийся, а точнее, превращенный им в неразгадываемый иероглиф. Настоящий сон, не требующий толкования. Испаряющийся с первыми же утренними лучами солнца, шипящий в голове, как таблетка аспирина в стакане. Он не то чтобы безупречен. Но в качестве финальной точки фильмографии завораживает. Из‐за своей беззащитности и одновременно радикальности, театральности и в то же время безграничности, старческой беспорядочности и фантастической сосредоточенности, даже назойливости. Феллини неотступно следует за своей целью — только вот какой: воспеть сны? Или избавиться от них? Вселиться в чертоги памяти или наконец покинуть их? Иди туда, не знаю куда. Как Сальвини в исполнении Бениньи идет за небесным телом. Поставленный по «Поэме лунатиков» сорокалетнего тогда Эрманно Каваццони, «Голос Луны» словно и не имеет никакого литературного первоисточника, настолько органично вплетены в тело фильма личные аффекты и одержимости Феллини. Адаптировал роман для экрана давний соратник режиссера Туллио Пинелли.
«Голос Луны» — это 20 миллиардов лир бюджета (не много, 16 миллионов долларов на тот момент), двести экранов и совершенная неуверенность в результате. Что это было? Лучше всего эта самая неуверенность чувствовалась из‐за границы (неважно чего: не страны, так экрана). Например, в американской прессе: «Феллини — единственный режиссер, которого зовут в Италии „Маэстро“, его фильмы, как божоле нуво для французов, после выхода обречены на общенародное обсуждение»… Что‐то не то сквозило в журналистских реляциях, какая‐то лунная изменчивость, недоверие к себе и собственным глазам. Этим недоверием, впрочем, пропитаны и отзывы простых зрителей, которые приводили в своих заметках после премьеры особенно усердные репортеры: «Не уверена, что поняла полностью все увиденное, наверное, это шедевр, по крайней мере, будет шедевром через десять лет». Или зритель постарше, мужского пола: «Этот фильм — великая метафора человеческой жизни». Метафора ли? Скорее, знак. Загогулина. Что говорить о критиках! Они, конечно, как обычно, славословили, но с какой‐то опаской. Многолетний соратник и исследователь кинематографа Феллини Туллио Кезик признается: «Мне бы, наверное, следовало посмотреть фильм еще раз». Или Морандини: «Признаюсь, я не буду писать об этом фильме, не пересмотрев его». «Неужели больше нельзя сказать ни одного плохого слова об очередном фильме Феллини? Куда ушли времена споров о „Восьми с половиной“, „Сладкой жизни“, „Ночах Кабирии“, „Репетиции оркестра“?»
Нужно сделать телевизор потише.
Хочется ответить на это отчаяние фразой из фильма: «Ад похож на трубу: иногда она такая узкая, что приходится ползти по ней, как змее». «Надо мне спуститься посмотреть, у меня получится», — храбрится в ответ герой Бениньи, но его не пускают. Скоро рекламная пауза, которую объявит сама Луна, уходя на новый цикл перерождения. Феллини работал с рекламой, сотрудничал с телевидением, он знает: пауза — это важно. Нужно сделать телевизор потише. «Если немного помолчать, то, наверное, можно понять, к чему это все», — этой фразой Феллини завершает свою карьеру в кино. Голос отделяется от тела и растворяется во тьме. Луну не поймаешь, сколько бы ни тешили себя надеждой на такой поворот праздничные люди на главной городской площади.
Луна — не реальность и не данность, а лишь возможность, и ее голос, звучащий свыше, слышен не каждому. На премьерах Феллини цитировал стихи Джакомо Леопарди. Тот тоже писал о Луне:
Луна‐подруга, жизнь моя скверна,
Ничто в ней к лучшему не изменилось.
Но мне отрадно вспоминать былое
И прошлым бедам скорбный счет вести.
О юности куда милее память,
Когда надеждам был открытый путь.
Он обернулся для меня печалью —
Таков мой жребий. Я не жду иного.
