Berlinale

Про сломанность и нежность — «Кухня» Алонсо Руиспалашиоса

В конкурсе 74-го Берлинале показали «Кухню». О черно-белой мексикано-американской драме про Вавилон в пределах одного нью-йоркского ресторана рассказывает Ирина Марголина.

Шумят долгой выдержкой волны, чернеют птицы в небесах Нью-Йорка. Мелькает подземка, за кадром звучит пространно-философская речь темнокожего уличного проповедника где-то у Таймс-сквер. В первых же минутах фильма Алонсо Руиспалашиос концентрирует его суть: тут вам и мечты об Америке, и американские мечты. Следующие два часа суть эта фрактально разрастается — в одном рабочем дне на кухне огромного туристического ресторана «Гриль». Именно туда съезжаются иммигранты из десятка стран, потому что туда их возьмут: для этого адского труда не нужны документы — всего-то душа, проданная за пустые обещания натурализации. Сделка совершена, из кухни не убежать. Руиспалашиос показывается принятие на работу как каторгу. По длинному коридору — и за решетку светотеней направляется полная решимости Эстелла (Ана Диас), она только что приехала из Мексики с одним только рюкзачком за спиной и адресом «Гриля» в руке. Чудом прошла собеседование и сразу за работу — скоро открытие.

Забвения можно искать в дзене, можно — в ярости, мечтах и сексе

Руиспалашиос перенес на американскую почву одноименную пьесу Арнольда Вескера 1957 года о работе одного крупного лондонского ресторана, правда, маршрут преемственности нью-йоркского «Гриля» вышел посложнее. Вескер вот, прежде чем взяться за пьесу, работал в ресторане Парижа, сам Руиспалашиос задумал экранизировать пьесу, работая уже в лондонском кафе. Но главное, все эти бесконечные переносы то ли опыта, то ли места действия, пошли фильму на пользу — словно бы подготовили географический палимпсест для усиления смыслов. Невидимые страны — для «невидимых» работников ресторана, а еще лучше — видимые. На максимальных скоростях повара приступают к готовке. Соусы, овощи, мясо, масло, слезы и пот разлетаются по рабочей панели, и тут начинается бранная перекличка. Каждый выдает всевозможные матерные фразочки на всех доступных языках, и нет в этом никакой повестки. О национальности, эмиграции и расовых распрях мы еще поговорим, спокойно и со смыслом. Обмен грязными ругательствами сакрален. Нет здесь больше местных и неместных, все — везде и сразу, обретшие свой обсценный дзен. Правда, в перепалку вмешивается «белый» парень, и какое-то время слышны только кухонные шумы. Но это ненадолго.

Зал наполняется клиентами, официантки разносят заказы, ломается кран с Cola Cherry, весь кухонный пол заливает липкой жижей, и никто не останавливается ни на секунду. Растет звук, растет напряжение. Еще в кассе не досчитались денег, и теперь босс пытается выяснить, кто украл часть позавчерашней выручки. Но позавчера было вечность назад, и, кажется, что сегодня не закончится никогда. Забвения можно искать в дзене, можно — в ярости, мечтах и сексе. И все это тоже благополучно случается в «Гриле» за предстоящую смену. Будь фильм в цвете и в жанре — он бы даже напомнил недавний сериал «Медведь». Но фильм черно-белый, за абсурдом там следует трагедия, фуд-порн превращается в абстрактный экспрессионизм, а американская мечта оборачивается американским кошмаром (о нем нам подробно рассказывает одна из официанток в исполнении Руни Мары).

А можно просто сидеть и сопереживать. Без теории и практики

Выбор цветовой гаммы был для Руиспалашиоса очевиден, но продюсерам такой самоубийственный ход как черно-белое кино нужно было обосновать, и он даже придумал, а на пресс-конференции повторил бодрый спич про высшие и низшие слои общества и про парадную и заднюю часть ресторана, то есть того самого общества в миниатюре. Но все это, вкупе с критикой капитализма и авторасизмом — в одном из диалогов парень из Латинской Америки активно доказывает, что белая женщина была задумана Богом как идеал, — легко прочитывалось в драматургии и диалогах, цвет тут был ни причем. А вот где он действительно сработал, так это в ревизии колониализма.

В колониях Нового света вопрос называния встал еще в середине семнадцатого века. Европейские поселенцы и африканские рабы жили рука об руку, и колониальные власти перепугались, что если эта мультиэтническая рабочая сила объединится — будет революция. И начали разъединять. Сначала пробовали от «негров» отделить «христиан» и «англичан», но работало это плохо, многие рабы перешли в христианство, да и англичанами дело на континенте не ограничивалось. В итоге было решено запретить смешанные отношения по принципу цвета кожи, и колонисты стали просто «белым». Бинго! Черно-белый цвет фильма идеально вписался в разговор о том, кто белее, кто чернее, и кто на каких уровнях в этой вертикали. Собственно, ровно поэтому, сколько бы хаоса ни сеяли повара, сколько бы ни ругались матом, они так и останутся частью этой иерархической системы. Если только, конечно, там не появится цвет-анархист.

Конечно, не удержался Руиспалашиос и от парочки цветовых аттракционов. Воспользовался (и правильно сделал) и тем, что каждый черно-белый фильм максимально дистанцируется во времени — выводит историю на некий универсальный уровень. А еще сложно поработал со звуком, монтажом, движениями камеры (оператор Хуан Пабло Рамирес невероятно крут) и городскими сумасшедшими. Если началось все с уличного проповедника, то ближе к концу, после закрытия ресторана, на кухне появился бездомный финансист. Он попросил еду, попутно рассудив мировую экономику и попеняв на то, что упаковка на вынос будет разлагаться следующие пятьсот лет.

Можно постараться, и отыскать в фильме отсылки на ранние фильмы Билли Битцера и анти-эйзенштейновский звуковой принцип. Можно не стараться, и все равно Руашпаладос умудрится дать парочку дельных советов по обновлению киноязыка. А можно просто сидеть и сопереживать. Без теории и практики. И будет вам история про «сломанность и нежность», как описала ее Анна Диас. Технично исполненная, сложно придуманная, хореографически поставленная и актерски отточенная история про то, каким яростным и хрупким бывает человек.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: