Частный случай — «Поцелуй» Билле Аугуста
На экранах — самый нежеланный фильм года. Что не так с экранизацией классического романа Стефана Цвейга о прихотливости чувств, сделанной датским классиком, лауреатом Канн и обладателем «Оскара» Билле Аугустом, рассказывает Алексей Васильев.
«Никому он не нравился, кроме русских, чьему мрачному национальному характеру он, возможно, отвечал», — так сказала историк культуры Британского Киноинститута Сью Харпер о романе Цвейга «Нетерпение сердца». Опубликованная в самый канун Второй мировой войны книга рассказывает о романе, оборванном на полуслове началом Первой. Слова Харпер парадоксальным образом обнадежили прокатчиков в России (третьей экранизацией, кстати, был российский сериал «Любовь за любовь», 2013), ведь до сих пор «Поцелуй» по результатам проката в четырех небольших европейских странах — включая саму Данию — собрал всего 1235 долларов.
Обращаться в современных обстоятельствах к книге, контекст которой связан с двумя мировыми войнами, — конъюнктура, отдающая не только дурновкусием, но и садизмом. Роман Цвейга расковыривает ту боль, которую нынешние люди предпочитают камуфлировать, прятать за дымовой завесой паники перед мировым пожаром: им лучше, чтоб весь мир полетел в тартарары, лишь бы не смотреть в зеркало. Билле Аугуст вслед за Цвейгом подносит это зеркало тактично, вертит так и эдак, когда моральные «родинки» и «царапинки» постепенно, с необратимостью терпеливо доказываемой сложной теоремы, складываются в свидетельство неизлечимой болезни, смертный приговор.
Им лучше, чтоб весь мир полетел в тартарары, лишь бы не смотреть в зеркало
Действие в фильме перенесено из Австро-Венгрии в Данию, удален обертон с еврейской темой, сегодня скорее отвлекающий от основного обследования, а так — все то же: лето 1914-го, юный социопат, чью мать и семью отец обрек на прозябание, получает приглашение поступить в драгунский полк, где служит цвет нации. Заняв у тетки денег на лошадь и обмундирование, герой его принимает. На учениях молодой лейтенант помогает застрявшей машине немощного старика, который оказывается бароном — в этой роли Ларс Миккельсен, вновь блеснувший своей фирменной змеиной харизмой. Барон приглашает лейтенанта на ужин в замок, где тот знакомится с его прелестной дочерью, покалеченной падением с лошади. Девушка не ходит, но, разумеется, помешана на балеринах.
Цвейг, а вслед за ним Аугуст, разворачивают психические покровы персонажей аккуратными движениями хирурга
Ей впервой внимание ровесника, а он, ведомый своей поверхностной добротой, все принимает и принимает ее приглашения на чай да на обед, пока курносые и светлочубые однополчане-аристократы испытующе спрашивают: «Ведь ты ж на самом деле не собираешься уронить честь гарнизона, связавшись ради состояния с калекой?» Им он врет, что «Да ни за что! Да за кого вы меня держите?!», а ей отвечает на поцелуй, страстность, влажность которого в аккуратно воссозданном тюлево-атласном мире стародавнего этикета производит, пожалуй, куда более подкожное впечатление, чем сегодня — самые разудалые крупные планы в порнофильме.
В кратком пересказе это звучит как гусарский анекдот, «Большие маневры». Однако Цвейг, а вслед за ним Аугуст, разворачивают психические покровы персонажей аккуратными движениями хирурга. Дают присмотреться, оправиться от шока, привыкнуть к новой глубине вскрытия, чтобы резать дальше. Аугусту в этом помогают хорошие актеры. Лейтенанта играет Эсбен Смед, буквально достающий прямо из архитектоники своего лица какую-то безвольность лепки, старческую вялость губ, какие прежде за ним не наблюдались. В прошлой ленте Аугуста, весьма успешном «Счастливчике Пере» (2018), он играл социопата рубежа прошлого-позапрошлого веков. Даже афиши двух фильмов зеркалят друг друга: только если на первой героиня перед поцелуем склонилась над запрокинувшем голову Смедом, здесь он сам нависает над Кларой Росагер, актрисой, беспокойством огромных глаз напоминающей Настасью Кински. Глаз эти живут слезами, но озаряются доверчивой улыбкой словно вопреки своему многолетнему опыту, когда лейтенант говорит героине что-то обнадеживающее про ее болезнь.
Но нам, отмахивающимся поверхностной добротой от незаживающих ран человека напротив, легче, если война, тогда с нас и взятки гладки
Постепенный, минималистский метод вскрытия извращенных психологических предустановок, определивших притяжение этих двоих, столь доходчив, что начинаешь узнавать себя, свои прежние отношения и поступки в обоих. Возникает не только доверие, но и интерес: как же при таких исходных данных можно разрулить подобную ситуацию, — с таким интересом мы обычно читаем дельный нон-фикшн о проработке тех или иных мешающих жить слабостей.
Увы, — и тут фильм следует роману — война врывается в столь правдиво закрученный рисунок мелодрамой, в ее самом неинтересном изводе. Как с Ромео и Джульеттой, которые весь последний акт становятся жертвами хронически не встречающихся сообщений. Аугуст еще и припечатывает этот обескураживающий исход собственной безвкусицей, переписывая сдержанный цвейговский финал: лейтенант, даже не знающий (в отличие от цвейговского), что его дева покончила с собой, идет из окопа на верную гибель, вытаскивая с поля раненого солдатика. Мутящимися глазами он смотрит в светлую даль и видит, как они с полюбившей его наследницей приходят в театр на ее любимый балет.
Удовольствие от его фильма зависит в полной мере от того, насколько вам близка литература, за которую он взялся
Однако публика столь единодушно отвернула нос от фильма не поэтому. Дело не в безвкусице прощального жеста. Просто трудно смотреть фильм тем, кто хватается за мужчину как за соломинку, отказываясь признать в себе калеку — оттого и длятся психотерапевтические сессии десятилетиями. А те, кто добренькими словами и обещаниями отмахивается от близких, оправдываясь «другими обязанностями» и давая понять, что любовь такая же обязанность, как казарма и конюшня, еще более сложный случай. О нас таких еще в начале 1980-х годов очень хорошо говорил болгарский журналист Калин Донков в своем публицистическом бестселлере «Частный случай». Правда, говорил он это в главе о дружбе, но ведь дружба и есть самое нежное, бескорыстное чувство. Донков писал: «Предложите ему свою руку, прежде чем предлагать ему свою кровь. И когда вы говорите: „Я — с тобой“, будьте готовы отвечать за свои слова». У Сент-Экзюпери про это тоже есть. Но нам, отмахивающимся поверхностной добротой от незаживающих ран человека напротив, легче, если война, тогда с нас и взятки гладки. Увы, легче и авторам казавшегося столь необходимым произведения. Причем, не только кинематографического пересказа, но и литературного первоисточника.
Для справки, необходимой, но как-то не вписавшейся в основное размышление: Билле Аугуст взял свои регалии и прославился в Америке длинными, нудными и эмоционально нейтральными лентами о человеческих страданиях — социальных («Пелле-завоеватель», 1988) и супружеских («Благие намерения», 1992) по произведениям, соответственно, Андерсена-Нексё и Ингмара Бергмана. Их успех был свидетельством наступления эры неоакадемизма, как определили ее в своих тогдашних диалогах на страницах журнала «Искусство кино» наши замечательные кинокритики Андрей Плахов и Кирилл Разлогов. Аугуст — никакой не автор, он — начитанный экранизатор, так что удовольствие от его фильма зависит в полной мере от того, насколько вам близка литература, за которую он взялся. Лично я из Аугуста предпочитаю «Снежное чувство Смиллы» (1997) по фантастическому детективу Питера Хёга.
Его первыми фестивалями были московские, где он показал дилогию о подростках начала 1960-х по роману Бьярне Ройтера «Заппа» (1983) и «Верность, надежда и любовь» (1984). За вторую картину Ларс Симонсен получил у нас приз за лучшую мужскую роль. В Дании этот фильм по сей день остается непревзойденным рекордсменом проката. И хотя жанрово эти работы укладывались в ложе популярных тогда школьных секс-алко-рок-н-ролльных трагикомедий, молодой Аугуст в этих фильмах-ровесниках книги Донкова искренне и заботливо объяснял куда более юному зрителю, как согревать душу, когда в ней бушует война, и сохранять дружбу, когда под ней, казалось, сожжены все мосты.
Читайте также
-
Цивилизация сосновой иглы — «Зло не существует» Рюсукэ Хамагути
-
Молчание вещей — «Пришелец» Ивана Соснина
-
Мой друг Фридрих Эрмлер — «Улыбнись!» Марианны Киреевой
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо
-
«Я — капитан» Маттео Гарроне — Песни радости и счастья