Ключ ко всей моей работе — это понимание того, что кино всегда объективно…
Из интервью журналу Cahiers du Cinema, перевел Михаил Трофименков.
Нельзя говорить о реализме, когда речь идет о моих фильмах, но «Чем я это заслужила?» был, конечно, ближе других неореализму. Героини фильмов «Чем я это заслужила?» и «Кика» одинокие женщины.
СЕАНС – 10
Конечно, в социальном плане Кика гораздо выше персонажа Кармен Мауры, и может создаться иллюзия, что ее жизнь легче, хотя это совсем не так. Ад клубится вокруг обеих женщин, но в «Чем?…» он осязаем в многочисленных конкретных и проработанных деталях. Это ад отношений с мужем, детьми, свекровью, соседями, улицей, работой.
В «Кике», напротив, это абстрактный, а значит, более тяжелый, более агрессивный ад, поскольку его границы невозможно очертить. Напряжение — в самой атмосфере, гораздо более гнетущей именно потому, что фильм менее реалистичен… «Кика» повествует о дурной жизни в больших городах, и я хотел передать эту дурную жизнь, которую вдыхаешь вместе с воздухом. Вот почему город почти не виден в моем фильме, как почти не виден Лос-Анджелес в фильме «Бартон Финк», где только и говорится что об адской жизни в этом городе.
Я не собираюсь становиться капризным режиссером-мегаломаном, который тратит дикие деньги на собственные изыски.
В «Кике» не видны улицы, а когда появляется город, то это всего лишь имитация, как декорации в передаче «Reality Show», которую ведет Андреа. Но агрессивность все равно физически ощутима, ее нельзя не почувствовать. Снимать на улицах Мадрида теперь очень сложно, практически невозможно. Соседи по дому объединяются, чтобы запретить снимать на улице, и никак не получить разрешение остановить уличное движение, с которым и так хватает диких проблем. Можно снимать украдкой, что я и делал, когда работал на «Супер-8», но если работаешь со съемочной группой, это становится очень сложным. Мадрид из тех городов, где нет никакой солидарности с кинематографистами, начиная с мэрии, которая больше не выдает разрешения на съемку. На студии же, где ставишь камеру куда хочешь, где можно возводить и сносить стены, чувствуешь себя совсем свободно. Для «Кики», с ее абстрактной атмосферой, съемки в павильонах были более чем логичны и очень плодотворны. В студийной работе меня интересует возможность манипулировать всеми приспособлениями, сантиметр за сантиметром придумывать декорации. Но теперь меня занимает прямо противоположное: собрать исчерпывающую и подробнейшую документацию о натуре и подлинных интерьерах. Я совсем не знаю, о чем будет мой следующий фильм, но я точно решил снимать его на натуре. […] Мне хочется устроить что-то вроде сафари в реально существующих домах. Я буду действовать, как при социологическом опросе, переходя из дома в дом. И люди, живущие в этих домах, будут относиться к самым разным социальным слоям.
Не мне судить, придумал ли я новый жанр… «Кика», конечно, мой самый не поддающийся классификации фильм. […] Структура фильма подобна структуре коллажа или самой радикальной «puzzle», что означает вовсе не отсутствие собранности, а, скорее, то, что коммуникация между различными элементами совершается через двери, окна, этажи особняка. В этом мире нет ни прошлого, ни настоящего, а есть только мгновение. Объективное, почти материальное мгновение. Например, когда я возвращаюсь назад, флэшбэк происходит благодаря личному дневнику, очень материальному элементу настоящего. Существует любовная связь между Николасом и женщиной, которую играет Биби, но я не хочу о ней рассказывать, я рассказываю лишь то, что видят герои, только их настоящее.
Когда я работаю, я думаю только о себе самом как режиссере и человеке, но когда приходит время представлять фильм, слово «рынок» обрушивается на меня, и начинается головокружение. Я не собираюсь становиться капризным режиссером-мегаломаном, который тратит дикие деньги на собственные изыски. Это совсем не значит, что я никогда не аплодировал некоторым мегаломанским экзерсисам типа «От всего сердца» — тотальному стилевому упражнению, которое меня завораживает. Но я не хочу, чтобы такое случилось со мной, не хочу никого разорять.
То, что сделал Коппола, было потрясающе, но его ситуация меня пугает, потому что обычно такого рода стилевые упражнения обречены на непонимание, хотя потом становятся важны для осознания эволюции кинематографического языка. Но у меня нет желания делать дорогие фильмы, и «Кика» — мой самый дорогой фильм. Я сильно рисковал с «Кикой» и хочу продолжать рисковать, но делать это с небольшими деньгами, тогда я буду чувствовать себя спокойнее и свободнее. Я множество раз перерабатывал этот сценарий. […] Я сочинил подробные истории каждому из персонажей, и каждая из них могла бы стать фильмом. Но из всех написанных версий я выбрал самую рискованную…
Иногда мне становится страшно: я не знаю, принадлежит это желание режиссеру или человеческому существу.
Мой главный секрет, если он существует, ключ ко всей моей работе — это понимание того, что кино всегда объективно, изображение состоит из конкретных, реальных элементов и всегда должно поддерживаться натуралистической игрой. По этой причине я постоянно окружаю своих героев предметами, предполагающими многочисленные отсылки. Предметы не просто служат эстетике, выбранной для фильма, но и наводят зрителей на след персонажей. Например, в комнате Рамона и Кики левая половина постели, где спит Кика, кишит предметами, поддерживающими ее: статуэтки святых, любимые животные, фотографии ее с друзьями, вещи, которые ее успокаивают и одновременно подчеркивают, насколько она одинока. Я очень тщательно отбирал все предметы, и если они и не объясняют моих героев, то во всяком случае что-то о них подсказывают. Благодаря этим деталям и натуралистической манере игры сцена становится гораздо более правдоподобной и позволяет при этом смешивать абстрактные и материальные вещи. Что касается сцены изнасилования, в фильме Кика сначала борется с Паоло, но, как только он приставляет ей нож к горлу, она становится практической женщиной и старается убедить его, что у него полно проблем, в решении которых она может помочь. Это вовсе не означает, что она получает удовольствие, она остается пассивной, но подчеркивается ее оптимизм, это демонстрация силы, которой обладают женщины в напряженных и даже предельных ситуациях. […] Если бы я показал только первую часть изнасилования, сцена была бы просто-напросто жестокой. Надо представить, что это длится не двадцать минут. Паоло Баззо лежит на Кике по меньшей мере три часа, и ситуация успевает измениться. Речь совсем не об ужасе насилия: на тебе лежит восьмидесятикилограммовый мужчина, и через какое-то время у тебя начинает чесаться нос, тебе хочется пипи, ты начинаешь думать о покупках, которые надо бы сделать, и о телефонных звонках, обо всех повседневных проблемах. А юмор всегда рождается из обыденного.
Кика для меня — идеал поведения, но у меня нет ни ее беззаботности, ни ее невинности… Я очень хотел бы быть, как она. Но уже пятнадцать лет вся моя жизнь обращена к кино, что подразумевает определенный эгоизм, поскольку, когда все твое время целиком посвящено весьма конкретной вещи, прочее почти исчезает. Конечно, это всего лишь одиночество и эгоизм художника, но эти одиночество и эгоизм давят на меня, и мне хочется раскрыться. Иногда мне становится страшно: я не знаю, принадлежит это желание режиссеру или человеческому существу. Может быть, мне просто необходимо рассказывать какие-то другие истории. Но для этого я должен их прожить.
Перевод Михаила Трофименкова
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»