Первая зима блокады. Дневник блокадника — Павел Клушанцев
81 год назад закончилась блокада Ленинграда. И сегодня мы публикуем фрагмент блокадных дневников режиссера Павла Клушанцева. Издать их отдельной книгой «Сеанс» намеревается в 2025 году.
Свой блокадный дневник Павел Клушанцев вел с 17 сентября 1941 года по 28 февраля 1942 года; в 1993 году он сделал его машинописную копию, снабдив пояснениями и озаглавив «Первая зима блокады (дневник блокадника)».
Запись 27.IX.41
Последние дни все «ОЖС» и, особенно, «ОВО» («ОВР»?) сводились к тому, что немцев отодвинули повсюду под Л-дом. Однако случаи артиллерийского обстрела мелкими снарядами продолжаются. Налеты ежедневные, но бомбежки не особенно сильные, ограничиваются каким-либо одним районом. Сегодня «ОВР» было даже о переговорах с Германией о мире. Малоправдоподобно.
Столовая пуста, тарелки накрыты. Это команды убежали на посты. Тревога.
Ночь. Сирена. Спим одетые. Жанна1 лягается. Быстро валенки, пальто, и через две минуты внизу. Холодно. Дрожь.
1 Жанна Клушанцева (1936 — 2020) — дочь Клушанцева. Окончила географический факультет СПбГУ, работала во ВСЕГЕИ. С 1960 по 1998 год работала на «Леннаучфильме» ассистентом режиссера.
Темно, тихо. Потом медленно нарастает гул. Точно самолет висит над головой, не уходя. Его не видно.
При первых выстрелах зениток сотни голубей тучей взлетают с мельницы2. Один предприимчивый дежурный на крыше мельницы во время тихой тревоги ловит голубей в западню.
2 Напротив студии «Лентехфильм», где работал Клушанцев, находился Мукомольный завод им. В. И. Ленина.
Скучная картина — воздушный бой. Кружат, кружат, как комары, снятые рапидом. Некоторые утверждают, что научились отличать выстрелы от разрывов и наши истребители типа И-200 — от «мессершмиттов». Не верю. Я не умею различать.
Заколачивают окна в домах и на предприятиях. Зимние рамы вынул. Темно, холодно. Из-за тревог никуда вечером нельзя сходить, да и усталость. 36 часов в пальто иногда приходится быть. В садиках мелкими группами учат военных. Во дворах и садиках разбиты красноармейские кухни, ремонтные мастерские и т. д. Обмундирование не стандартное.
Пояснения к записи 27.IX.41:
«ОЖС» — «Одна женщина сказала», «ОВР», если не ошибаюсь, — «Один военный рассказывал». Так все, делясь новостями, обозначали источник информации.
[…]
Запись 1.X.41
Деньги потеряли цену. Ведь ничего не купишь поесть. Спекулянтов нет, неоткуда привозить, осада. Дальше окраин города опасно вылезать (если считать, что в пределах города безопасно).
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/Lentehfilm.-Voronka-ot-bomby-vo-dvore-kinostudii.-Foto-Vladimira-Grebnyova.-1941.-Iz-arhiva-Viktora-Grebnyova-2.jpg)
Выдали новые карточки. Говорят, что и обеды в столовых будут по этим же карточкам. Тогда конец. Сейчас только на столовой и держимся. В ресторанах можно было пообедать, но говорят, что стояли по четыре часа в очереди. Слышал еще, что люди встают рано и в пять часов (час, с которого можно ходить по улицам) бегут к ресторану, получают номерок на очередь, потом идут досыпать. А днем обедают уже почти без очереди.
Двери хлопают, как зенитки, машины шуршат по асфальту, как бомбы, самовар поет, как самолет вдалеке
Говорят, что в Волховстрое гниют несколько эшелонов овощей для Ленинграда.
Где немцы? Говорят, в Пушкине, в Пулкове, в Стрельне, кто их знает. Говорят, что сильно разбомбили Кронштадт. Сейчас весь день непрерывная стрельба и разрывы, здание вздрагивает, но с вышки ничего не видно3. По-видимому, опять идет интенсивный обстрел какого-либо района города. По вечерам в последние дни с началом темноты прилетает несколько (мы их не видим) самолетов, и начинается пытка. В подвалах и под лестницами, в убежищах и щелях4 люди ждут своей участи. Когда гул самолета приближается, а этот гул, заунывный, монотонный, с подвыванием, теперь знают все, и выстрелы зениток становятся громче, люди смолкают. Когда слышен свист бомбы, я прижимаюсь к стенке. О чем я думаю в этот момент? Ни о чем. Я слушаю свист и облегченно вздыхаю, когда слышу разрыв, который убил кого-то другого, а не меня. Только сердце колотится после того, как слушаешь свист бомбы.
3 Клушанцев был признан негодным к военной службе и зачислен в запас как младший лейтенант (специальность: «Фотография»). На студии Клушанцева назначили начальником службы наблюдения и связи гражданской системы ПВО. Вышку для наблюдения построили на крыше съемочного павильона
4 «Узкие, но глубокие рвы (окопы), в которых можно было укрыться от осколков близко разорвавшегося снаряда, бомбы» — пояснение Клушанцева к записи от другой даты.
У многих галлюцинации. Слух всегда напряжен, и в тишине всякий шум, самый невинный, кажется «тем» шумом. Двери хлопают, как зенитки, машины шуршат по асфальту, как бомбы, самовар поет, как самолет вдалеке.
Сегодня в столовую (на студию5 ) привезли только суп. Прогоняли его через себя два раза, как гоняет кит морскую воду, выдавливая планктон и рыбешки. Кое-что осело в желудке. А вообще вода. Говорят, что это только сегодня, в связи с переходом столовых на карточки. О еде говорят много, люди уже явно голодные. Норма хлеба сейчас для рабочих 400 г в день, а для всех прочих по 200 г, мяса в месяц рабочим 1500 г, а иждивенцам — 400 г.
5 Студия «Лентехфильм» (с 1946 года — «Леннаучфильм») находилась по адресу Мельничная улица, дом 4.
Ужасный вид принимает понемногу город из-за обилия выбитых окон и окон, забитых чем попало.
Отбой, звук трубы отбоя, сейчас ставят выше лучшей музыки. Хоть на несколько минут можно быть спокойным, впрочем, бывали перерывы: между тревогами всего по пять минут. После отбоя так приятно вернуться в комнату, сесть за стол, доесть остывший суп, снять ботинки, полежать в дремоте до следующей тревоги. Полтора месяца не раздеваемся.
Нет сил по пять-шесть раз в ночь соскакивать с постели, надевать ботинки, пальто и катиться вниз, где холодно и даже негде посидеть
Во время тревоги бабки ведут своеобразные разговоры, конечно, в основном либо о еде, либо о бомбежках. Одна, когда засвистели бомбы, закричала: «Ой, запишите скорее мой адрес!» Некоторые из подвала бегают посмотреть за оставленным самоваром или керосинкой, некоторые — в уборную. Некоторые прячутся не там, где безопаснее, а там, где не слышно бомб, т. е. запираются в какой-либо квартире в нижних этажах.
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/S-docheryu-ZHannoj-Klushantsevoj.-2.-Iz-arhiva-Pavla-Klushantseva.jpg)
Когда мы дежурили 28-го на вышке, я заметил, как Чечулин, когда началась бомбежка, занял место на верхней ступеньке лестницы люка и как он стремительно скатился по лестнице вниз, когда удары раздались близко. Так же стремительно прыгающих вниз я видел и стоя в подъезде у себя дома. В эти минуты люди перестают быть самими собой, лица вытянуты, глаза широко раскрыты, поведение инстинктивно и уверенно.
Пояснения к записи 1.X.41
Чечулин — один из операторов нашей студии.
Запись 7.Х.41
Стоят возмутительно ясные дни и ясные лунные ночи, так что светло как днем. Несколько ночей немцы бомбили напролет с наступления темноты до утра. Тревоги сменяли одна другую с перерывами в десять-двадцать минут. Первая ночная тревога в последнюю неделю ежедневно бывает всегда ночью в одно и то же время, в 7:30 вечера, когда еще даже не потухла заря. Одна бомба попала в мельницу рядом со студией (не в мое дежурство). Несколько ночей, проведенных почти без сна, вымотали, раньше я аккуратно на каждую тревогу спускался ночью вниз под лестницу. Теперь я только одеваюсь и лежу в пальто. Для чего? Официально я отвечу, что, когда стрельба и шум самолетов приближаются, я пойду вниз, но идти бессмысленно. Если самолет бросит бомбу на мой дом, то она упадет раньше, чем я услышу ее приблизившийся шум. Но все равно. Нет сил по пять-шесть раз в ночь соскакивать с постели, надевать ботинки, пальто и катиться вниз, где холодно и даже негде посидеть. Многие вымотались настолько, что остаются дома. «А все равно».
По улицам (уже давно, как только фронт приблизился к Л-ду) снует много замаскированных машин (сетями, окраской, грязью, зеленью) и много заграничных машин, пригнанных, очевидно, из Эстонии, трофейных.
Такой сухой ясной осени я не помню в своей жизни. Вот дьявольски везет немцам
Фаня Вязменская рассказывает о безобразиях, которые сейчас происходят в части переселения и прописки населения. Переезжать к родным не позволяют, а только туда, куда переселяется данный район, и т. д. Я успел познакомиться с этими жилотделами и милициями месяц назад, когда целый месяц хлопотал о прописке! Сколько слез проливается сейчас зря, только по тупости. Сколько лишних рогаток понаставлено на пути людей в такое тяжелое время. Зачем людей лишили личных телефонов, зачем так усложнили прописку?! А зачем надругаются над желанием людей жить с теми, с кем хочется, над желанием людей сохранить имущество, с таким трудом за двадцать лет накопленное? Вообще понятия «чуткость» и «внимание к человеку» перестали существовать. Они сменились бесчеловечностью. А впрочем, когда у нас была чуткость?
О Пушкине6 ничего не знаю. Говорят, что он наполовину наш и что город и даже дворцы разрушены. Где немцы? Ничего не известно. Иногда они обстреливают Л-д, значит, не далеко. По всем «ОЖС» и «ОВР», их отжимают, подходят какие-то армии и вообще дела немцев плохи. Однако дороги все закрыты, есть нечего, бомбят и все по-старому.
6 С 1938 года и до начала войны семья Клушанцевых жила в Пушкине: Жуковско‑Волынская улица, дом 5; здание не сохранилось.
Хвалят Жукова, который, кажется, сейчас командует Ленинградским фронтом. Упоминают с похвалой еще каких-то Голикова и др. Говорят о каких-то реформах, реорганизациях, о переломах к лучшему в нашей армии, обороняющей Л-д, и т. д. Много разговоров о наших отношениях с Англией и Америкой. По-видимому, помощь начала поступать. Говорят об их самолетах и даже об их летчиках, в большом количестве вливающихся в нашу армию. Закончилась конференция трех держав в Москве. СССР, Америка и Англия. Всем интересно знать, были ли предъявлены нам требования политических реформ, и какие, и приняты ли они. Ведь о них столько было разговоров.
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/Lentehfilm.-Foto-Vladimira-Grebnyova.-1942.-3.-Iz-arhiva-Viktora-Grebnyova.jpg)
На днях меня вечером застала на улице тревога, и я три с лишним часа простоял в подъезде на Литейном. Кромешная тьма, много народу, на улице луна. Две женщины после двух часов сидения не вытерпели и, не имея возможности никуда выйти, позвонили в две-три квартиры и, не получив ответа, отправили свои естественные потребности тут же, в уголке шикарного подъезда шикарного дома. По звуку их «преступление» заметили, и поднялся ожесточенный, горячий спор, все разделились на две половины. Одни их обвиняли, другие защищали. А действительно, как быть?
[Оборонительные] окопы все еще копают. Иногда наши копщики приезжают в сапожищах, в каких-то невероятных пальтищах, грязные, загорелые. Трудно разглядеть в них интеллигенцию.
Теперь хорошей погодой называется пасмурная, и наоборот. Люди расцветают от радости, когда тучи
У Макса родители остались в Петергофе. Он копал в Рыбацком, а теперь в Петергоф нельзя попасть, он хочет пробраться, узнать. Ночью, где пешком, где ползком. Фаня его удерживает.
Почему в Л-де не оказалось запасов продовольствия? Ведь нам всегда говорили, что продуктов не хватает потому, что делаются запасы на случай войны.
Почему у нашей армии не хватает самолетов и вообще вооружения, ведь мы двадцать лет жертвовали деньги, строили и всегда слышали, что наша армия вооружена лучше всех?
Зачем Лозовский так наивно ссылается на конституцию, говоря о церкви? Эх, если бы наша жизнь шла по конституции. Наша студия даже простого указа о компенсации за отпуск не может выполнить.
Пишу, сидя на вышке. Около семи часов. Смеркается. Небо чистое. Скоро начнется. Такой сухой ясной осени я не помню в своей жизни. Вот дьявольски везет немцам. Ни одного дождя, ни тумана, редко облака. Это ведь сухие аэродромы, это лунные ночи. Население проклинает погоду. Теперь хорошей погодой называется пасмурная, и наоборот. Люди расцветают от радости, когда тучи. Люди молят бога о дожде, тумане, слякоти. Лишь бы выспаться, отдохнуть. Но нет. Вечером как будто собираются облачка, а к ночи опять все разгоняет, и над головой — чистое звездное небо, наглая ярчайшая луна и монотонный подвывающий гул немецких самолетов. Аэростаты теперь почему-то не поднимают. Зенитки стреляют мало, особенно под утро. Очевидно, снарядов мало. Зато как будто бы начали летать ночные истребители, их иногда слышно по ночам. Вообще наши истребители отличаются невероятным ревом моторов, в отличие от тихого и мягкого шума «юнкерсов».
Почему власти не рассредоточили продукты по разным складам города?
Директором назначен Галкин. Ждем оживления производственной жизни и появления здравого смысла. Хотя Галкин еще далеко не то, что нам нужно.
Продолжается общегородская охота за ракетчиками. Иногда ловят, но по ночам все равно ракеты летят все время.
Пояснения к записи 7.X.4I
Фаня Вязменская — работала тогда в мультицехе студии художником, потом режиссером.
Макс — художник студии по фамилии Максимов.
Запасы продовольствия — это трагедия Ленинграда. К началу войны в городе действительно было много продовольствия. Но все оно хранилось в одном месте, в так называемых Бадаевских складах в центре города. Немцы, конечно, об этом знали, разбомбили его, и все, что там было, сгорело, это был совершенно небывалый, грандиозный пожар, чем-то напоминающий взрыв атомной бомбы. Темно-коричневый «гриб» дымом затмил небо над городом. Почему власти не рассредоточили продукты по разным складам города? Почему вообще не было принято никаких мер защиты складов? Почему допустили такую катастрофу? Не будь этого пожара, не было бы зимой 1941–1942 года голода в Ленинграде. Чье это головотяпство, я не знаю.
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/Nadezhda-Klushantseva-s-docheryu-ZHannoj.-Ser.-1930-h.-2.-Iz-arhiva-Pavla-Klushantseva.jpg)
Аэростаты — это еще одно дорогостоящее, но не оправдавшее себя грандиозное мероприятие военных и городских властей того времени. Дело в том, что теоретически самолетам врага безопаснее летать «бреющим» полетом, низко над землей, появляясь неожиданно из-за домов и стремительно проносящихся над головой артиллеристов. Когда они летят высоко, то их гораздо легче заметить, прицелиться и сбить зенитной пушкой. Так вот, чтобы исключить возможность «бреющих» полетов, в разных точках города на крепких стальных тросах поднимали в воздух надутые легким газом огромные баллоны. Вертикально натянутые тросы были расположены над городом так, что пролететь, не зацепив крылом за какой-либо трос, было невозможно; самолет упал бы на землю. Немцы от этого, в сущности, ничего не потеаряли. Они летали высоко, но там их наши зенитчики так ни разу и не сбили. И бомбардировки с воздуха принесли городу огромный ущерб. Хорошо, что их больше не поднимают. Дорогое это было дело.
Слышал ли я свист, не помню, по-моему, нет. Я слышал легкий стук, розоватые искры
Галкин — один из режиссеров студии, по образованию — врач, снимал только научно-популярные картины на медицинские темы. Человек был умный, очень энергичный, активный, общественник, деловой.
Ракетчики — предатели, которые сигнализировали немецким самолетам, чтобы помочь им ночью ориентироваться в полете над городом, погруженным в темноту, и находить заданные для бомбежки районы и объекты. Такие подлецы сигнализировали двумя способами. Один — сигнальные ракеты. Второй — более хитрый и трудный для обнаружения и поимки изменника. Эти люди помещали лампы в дымоходы своих печей. Огни этих ламп, естественно, были совершенно не видны с земли, но были хорошо видны с самолетов. Сигнализирующие, прикрывая и открывая лампы, «мигали» каким-то особым способом, чем-то вроде телеграфной азбуки Морзе, имея, по-видимому, каждый свой «код», и таким образом показывали летчикам, где какое место в городе.
[…]
Запись 14.X.41
На днях (11-го) к нам во двор, на Чайковской7, упала зажигательная бомба. Обычно их падает на один дом по десять-двадцать штук, но к нам залетела только одна. Только что была дана тревога, и мы с Мироном, сонные и дрожащие от холода, стояли внизу в крыльце, было часов двенадцать ночи. Слышал ли я свист, не помню, по-моему, нет. Я слышал легкий стук, розоватые искры и, выскочив во двор, увидел на асфальте эту игрушку, килограммную, она уже разгорелась белым огнем, разбрасывая капли белого расплавленного металла. Я не мог почему-то сразу сообразить, что делать. Мирон оттолкнул ее ногой от стены на середину двора, потом побежал, принес лопату песка, с другой стороны дворники прибежали и еще кто-то, было светло. Тремя лопатами песка бомбу мгновенно затушили. Я бегал во время тушения кругом и не мог сообразить, где лопаты, где песок, хотя знал, где песок.
7 До эвакуации семья Клушанцевых жила на улице Чайковского в доме 69. Приблизительное расстояние до «Лентехфильма» — 5 километров пешком.
Женщинам в убежище стало худо. Крику и беготни было много. Это от одной зажигательной, а что было бы от фугасной или многих зажигательных?
Жанна просила принести ей кусочек бомбы. Я принес ей лепесток обгоревшего шлака из песка, саму бомбу кто-то уже спер. На другой день Жанна старательно раскапывала кучку песка, искала воронку. Она ведь слышала, что бомбы делают воронки. Если бы все бомбы были такими, была бы не война, а оперетка.
Двенадцатого, в воскресенье, немцы вдруг оставили нас в покое. В обычное время, в двадцать минут восьмого, дали тревогу на двадцать минут, и после этого вся ночь прошла спокойно. Это было так необычно и приятно. Решили, что немцы перебросили все самолеты на московское направление. Но вчера они опять сделали несколько больших налетов. Лунные ночи кончаются, но погода все сухая и ясная.
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/Zdanie-kinostudii-Lentehfilm.-1933.jpg)
Наши сдали Орел, сдали Брянск, все это удручает и непонятно. Такого позора Россия еще никогда не испытывала.
Вернулся из армии Хмельницкий. Говорит, что Пушкин целиком занят немцами, что он очень сильно разрушен, особенно припарковая часть. Екатерининский дворец разрушен тремя бомбами. Пулковская обсерватория совершенно сметена с земли. Чудовищное время.
В кулуарных разговорах вопрос об исходе войны вообще уже почти не обсуждается. Говорят о том, какую форму примет наше поражение
В воскресенье я встал в пять часов и пошел на рынок поискать картошки или спекулянтского хлеба. Был на четырех рынках, всюду одно и то же. Почти все закрыто, кроме нескольких ларей, торгующих по карточкам, около них небольшие очереди. На колхозных базарах я видел на всех рынках по одному мешку капусты и громадные шумные очереди около них. По требованию хозяек продают по килограмму, но все равно хватит сотне, не больше. Видел на Клинском рынке одну молочницу, и тоже около нее драка и толчея. Видел клюкву, и тоже очередь, и все. Даже намека на картошку нет. Смотрел [на] идущих с поезда на Московском вокзале: не несут ли картошки, нет. Хлеба ворованного, продаваемого по 15 руб. за кило (при казенной цене 1 руб. 20 коп.) из-под полы, тоже не встретил. Ходил четыре часа, вернулся ни с чем.
В столовой на студии без карточек можно получить одну тарелку супа, иногда кисель какаовый, изредка какой-либо сюрприз — вроде омлета или оладьев по специальным фабкомовским талонам, на которые сбегается вся студия. Я почти все время голоден, иногда до того, что трудно работать. Норму по карточкам еще сократили. Керосину не хватает, электроэнергия лимитирована, и запретили пользоваться нагревательными приборами. Дров нет. Мирон привез четыре кубометра бревен от разобранного сарая.
Однако, честно говоря, мы еще далеко не побеждены
Фаня Мурова (уволенная месяц назад со студии) вернулась с окопов, куда ездила от жакта своего домохозяйства. Жили две недели в хлеву, на полу на соломе, не мылись, ели один суп раз в день и чай. Работали по одиннадцать часов. Это куда похуже нашей жизни. Правда, зато они не знают бомбежек и тревог.
Пояснения к записи 14.X.41
Мирон — муж Надиной8 тетки [Маруси Пиастро], в чьей квартире мы жили.
8 Надежда Клушанцева (урожд. Калинина, 1912–2000) — жена Клушанцева. Окончила Рабфак Академии художеств, с 1934 по 1972 год работала на студии «Леннаучфильм» художником‑мультипликатором.
Хмельницкий — тогда, при [директоре] Матусове, был зам. директора студии.
Фаня Мурова — монтажница студии.
Запись 16.X.41
На улице уже два дня лежит снег, не много, но лежит и не тает. Сухо. Мороз. Осень прошла без единого дождя. Небо и сегодня голубое, лишь немного с алмазами. Две ночи спим спокойно, без тревог. Очевидно, немцы все силы бросили на Москву, похоже, что наступил очень невыгодный перелом в течении событий в их пользу. Сейчас они прорвали фронт и бьют на Москву или на окружение Москвы. В кулуарных разговорах вопрос об исходе войны вообще уже почти не обсуждается. Говорят о том, какую форму примет наше поражение. До какого места они дойдут. Что будет дальше. Однако, честно говоря, мы еще далеко не побеждены. Зима на носу, немцы к ней не подготовлены, и, если они не завершат свои планы сейчас, то зима может изменить соотношение сил. Бои идут где-то в районе Калинина, а южнее Москвы — не знаю.
«Наплевать, что будет, тому и быть»
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/S-zhenoj-Nadezhdoj-Klushantsevoj.-Ser.-1930-h.-Iz-arhiva-Pavla-Klushantseva.jpg)
Холодно. Все начали думать о дровах, до сих пор было не до них. Но дров нет. Кое-где домохозяйства достают организованно. Наше — нет.
С питанием плохо. Люди стоят в очереди за клюквенным квасом и делают из него кисель, едят воду от макарон и картошки, платят любые деньги за ворованные продукты, и я был бы рад, да где их найти?
Творческим работникам дали пропуски в ресторан «Бристоль». Надя вечером ходила туда. Там можно кое-что получить без карточек, суп, иногда какао и омлеты, но последнее трудно застать. Надя притащила овсянки в бидоне домой, я ее утром похлебал и был весь день работоспособным человеком.
Антипин невыносим. Сидит в своих бурках и пальто и читает книгу. Когда просишь что-нибудь сделать, говорит: «Да брось ты, все равно война, люди гибнут, города отдают, а ты выдумал, кому это надо?» И т. д.
Голодно. Едим суп, суп и еще суп, и при том мало супу
До сих пор самым тихим районом считался Васильевский остров, и туда многие переехали, но в последние разы и ему доставалось. Антипин — макетчик Отдела комбинированных съемок студии.
Окопные работы все продолжаются. Производственная жизнь несколько оживляется у нас на студии, но все это еле-еле. Холод, да есть хочется.
Режиссеры хлопочут о первой категории, а то пока ее имеем только мы, операторы.
У многих матерей и детей начались простуды от холодных сырых убежищ. У многих, кроме того, появилась апатия — «Наплевать, что будет, тому и быть».
Пояснения к записи 16.X.41
Антипин9 — макетчик Отдела комбинированных съемок студии.
9 В других текстах Клушанцева — Антипов.
Запись 19.X.41
На улицах довольно плотно лежит снег, на дорогах и крышах он немного постаял, а в садах лежит, несмотря на оттепель. Сегодня ночь прошла спокойно. Пасмурно. Осеннюю ленинградскую мразь мы встречаем восторженно.
Говорят, что немцы иногда «острят». Будто бы они сбросили на Сенной сверток с белыми булками с насмешливой запиской, а еще где-то — даже корзину с бутербродами. Сперва, конечно, был страх, а потом драка. Говорят, что они вместо листовок побросали продуктовые карточки и что прошедшая сейчас перерегистрация карточек вызвана этим.
Люди уже объели и аптеки, всякие витаминосодержащие пилюли, таблетки, сиропы
Каково положение на фронте, не знаем. Днем и ночью слышим канонаду. Как всегда, люди настороженно опрашивают, к нам это или от нас. Чаще — от нас. Но весьма нередко — к нам. Говорят, что немцы под Л-дом перешли к обороне. Очень хорошо укрепились, зарыв танки и забетонировав нами же выкопанные траншеи. Где они на Карельском, не знаю, во всяком случае, за Токсовом. До Мги их тоже нет. Пушкин, кажется, в их руках, а Петергоф, кажется, наш. Не знаю. Говорят, что в Л-де стоит войско, по одним слухам, 1½ — 2 миллиона, по другим — даже больше, но сомнительна даже первая цифра. Во всяком случае, школы и многие общественные здания заняты под казармы и госпитали.
Голодно. Едим суп, суп и еще суп, и при том мало супу. Надя ходит в «Бристоль» и по пропуску получает несколько супов, приносит домой, едим их вечером и утром. Хлеба не хватает совершенно. На деньги купить ничего, кроме пайка, нельзя, а менять только на керосин и спирт. А где их взять? Керосина нет. С трудом сделал маме печечку10. Теперь надо дрова.
10 Мать Вера Клушанцева (урожд. Тиц) жила у брата, Ивана Тица. Оба погибли в блокаду.
Вечные мысли о еде удручают. Дома сразу после обеда, набухавшись чаю, заваливаюсь спать, чтобы не проголодаться, хотя и после обеда, конечно, не сыт, но хоть тяжесть в желудке на полчаса создает иллюзию. Вообще же я вечно и всегда голоден.
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/Web_Photo_Editor.jpg)
На работе холодно, сидим в пальто и шапках, у нас в отделе 5—6°C. Внизу кое-где тепло.
До чего оригинальны разрушения от фугасных бомб
Идет сбор теплых вещей для армии. В магазинах вдруг исчезло все носильное и мануфактура, да и многое другое постепенно исчезает. Многое, по-видимому, из магазинов мобилизовано для армии, и, кроме того, люди, увидев, что на деньги все равно не поешь, бросились покупать вещи. Разбомбят и так, с вещами, а не разбомбят — так вещи всегда ценность, даже и при немцах. Некоторое время в магазинах дрались за каждую тряпку, даже шелк расхватывали, а сейчас в магазинах вообще пусто. Мыло пропало, даже вазелин пропал. Кстати, в поисках пищи люди уже объели и аптеки, всякие витаминосодержащие пилюли, таблетки, сиропы и т. п. уже пошло для чая вприкуску и так просто. Гематоген и прочее уже доедается, все сладковатое на вкус идет в употребление как еда. Одеколон тоже пропал, его пьют. На спирт сейчас можно иметь все (краденое, конечно).
Иногда на студии появляются наши окопники, они все еще копают. Сейчас где-то недалеко, на правом берегу. Угрюмые, в сапожищах, закутанные в шарфы, темные не то от загара, не то от грязи. Кто половчее, пристроились к штабу, там и спать теплее, и вторую тарелку супа иногда можно получить. Вид у них усталый и голодный, живут в холоде и голоде, работают по одиннадцать часов.
Люди стараются шутить и шутят много, люди — молодцы
Впрочем, устали все, многие бросили ходить ночью на тревогу вниз и остаются дома, многие назло даже раздеваются и спят, что бы ни было. Устали и аварийщики. Рассказывают, как они меланхолично заворачивают цигарку около завала, когда им кричат, что под завалом люди и они еще живы. Отупение. Ну, живы, ну, откопаем, как сможем, устали. И откапывают вместо нескольких часов два дня, и, конечно, находят уже мертвецов.
До чего оригинальны разрушения от фугасных бомб. В некоторых домах разрушены верхние этажи, уцелели нижние. В некоторых — срезаны все этажи до земли. В некоторых нижние этажи пострадали больше верхних. Иногда заваливается все внутри, остается коробка. Иногда, как платье, падает вся штукатурка, иногда заваливаются стены и остается нутро (у водокачки). Иногда дом раскалывается на куски, которые сдвигаются один относительно другого, иногда дом изгибается, как мягкий, перекашивается.
Сдали Одессу. Этого ожидали давно. Неужели такая же участь постигнет и Ленинград? Если нечего будет есть — возможно. Говорят, что немцы всех мужчин забирают в концлагеря, а женщин заставляют хоронить трупы. Не знаю. Во всяком случае, в покое не оставят, заставят работать на самой тяжелой и опасной работе.
Люди эгоистичны, они радуются, когда бомбят не их район
Удар немцев под Калинином как будто задержался.
Из Л-да все время понемногу люди уезжают. Кое-кто — на самолетах, кое-кто — по Ириновской дороге до Ладожского озера, через озеро на пароходах или баржах, не знаю. И дальше по железной дороге. Последний путь через озеро позволяет взять больше вещей, но опаснее и очень тяжел физически. Право на выезд, говорят, дается орденоносцам и с большим трудом через Ленсовет или как-то в этом роде. Одним словом, всякий желающий не выедет. Куда ехать? Говорят, основываясь на письмах, что немцы бомбят Пятигорск и Сталинград, т. е. Кавказ и Волгу. Сибирь? Но, пожалуй, и там сейчас тесно, столько там беженцев. На сколько в Л-дe осталось продовольствия? На всю зиму? Или на месяц? Боюсь, что последнее.
Люди стараются шутить и шутят много, люди — молодцы, привыкли, только бы пережить это время, только бы остаться в живых, сохранить в живых семью. Люди эгоистичны, они радуются, когда бомбят не их район.
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/S-docheryu-ZHannoj-Klushantsevoj.-1.-Iz-arhiva-Pavla-Klushantseva.jpg-2.jpg)
По утрам в вестибюле рассказы, кто, где, что видел, где побросал, где наковырял, где тушили и как тушили зажигательные, где и как «дом качался, как на рессорах» и т. д.
Мы пока живы, может быть, последний день, последний час, последние мгновения
Я живу с Надей и Жанной у Маруси, мама — у Зины. Сосед по квартире уезжает, семья его уже давно уехала, предлагает нам перебраться в его квартиру, там просторнее, есть радио, пианино. Если достану дрова, переберемся. Пианино. Кажется, несмотря ни на что, сил и времени сейчас хватает только на студию, на еду и спанье, все же попытаюсь немного посамоучиться. Продолжать занятия немецким11. Я с начала войны бросил из-за недостатка времени, мечтаю продолжить, но, конечно, не сейчас, а вот пианино, хотя это и труднее, я, кажется, попробовал бы.
11 Клушанцев изучал немецкий еще в Ленинградском фотокинотехникуме; свою родословную по материнской линии возводил к фамилии Месинг.
Частные телефоны все выключены, никуда по знакомым, конечно, не ходим и ничего ни о ком не знаем. С работы торопимся домой, чтобы не застала тревога. Все же надо сказать, сейчас тревог много меньше. Иногда целые дни проходят или без тревог совсем, или с двумя-тремя тревогами. Так же и ночи. Бывают ночи в три-четыре тревоги, но бывают и без тревог вовсе.
В кармане у меня завернуто 100 г хлеба, взятого за завтрашний день. Это пытка. Я голоден, хотя только что пообедал и хожу с хлебом в кармане, так хочется его съесть, но надо оставить на вечер.
[…]
Запись 3.XI.41
Ходят разговоры о борьбе за Северную [железную] дорогу. Катя уехала 20 августа. Это были последние эшелоны, прорвавшиеся под бомбами. Немцы не только разрушили дорогу, они, говорят, увезли рельсы.
Говорят, что через Ладожское озеро все время поддерживается в некотором объеме снабжение, даже некоторый подвоз.
На студии началось производственное оживление, добились будто бы даже получения от «Ленфильма», который бездействует, пленки.
Дом мой трясло, лампа слегка качалась
Вчера Мирон достал овес, и мы его осваивали, мололи в сухом виде, сеяли, делали блины, а из остатков — суп протертый. Изумительно. Впрочем, мне все кажется изумительно вкусным.
Немцы почти ежедневно обстреливают и делают по один-три налета. Убежища привели к распространению эпидемических заболеваний. Жанна больна коклюшем. По тревоге мы прячем ее в ванной, либо, если ночью, вообще не трогаем, а обычно и сами спим, не обращая внимания. Все надоело, холодно, все устали. В нашем районе сравнительно тихо, и мы привыкли к тому, что слышим только зенитки, шум самолета да далекие разрывы. Кто-то гибнет, мы пока живы, может быть, последний день, последний час, последние мгновения. Эта мысль уже стала привычной и потеряла остроту.
Темнеет в 6 часов, около 6:20 начинаются обычно тревоги. Спешим с работы добежать домой засветло. Работы много, и нас обязали в случае необходимости оставаться до восьми часов вечера.
Пояснения к записи 3.XI.41
Катя — вторая Надина тетка.
Запись 6.XI.41
Канун 24-й годовщины [Октябрьской революции]. Погода сухая и довольно ясная, особенно по ночам, когда луна полная, светит вовсю. Немцы активны. Каждый вечер — несколько налетов, большое количество фугасных бомб. На днях Мирон, стоявший внизу, в течение каких-то 20 минут, пока длилась бомбежка, насчитал 29 бомб, которые были слышны со свистом, т. е. падают где-то в радиусе не более километра. Зажигательных бросают меньше. Зато почти непрерывно идет артобстрел какого-либо района.
Любой конец, лишь бы быстрее
Вчера снаряды рвались где-то недалеко от моего дома на Чайковской, сегодня даже по радио объявлено, что по Володарскому району всему населению укрыться в щелях и убежищах и прекратить движение ввиду обстрела района. Взрывы слышны с перерывами в несколько минут, где-то недалеко от студии. Вчера вечером сильно бомбили. Дом мой трясло, лампа слегка качалась. Потом потускнела, и погас свет во время одного из ударов, и мы весь вечер, ночь и утро провели со свечкой. Я весь вечер молол в котлетной машинке овес, который пожертвовал мне Мирон. Надя сидела в коридоре с Жанной и просила не шуметь, чтобы прислушиваться, а я все молол, чтобы не слушать. Думал, будем живы, поедим лепешек, есть хотелось безумно, как всегда, бомбы трясли дом.
Своеобразная эта тряска. Звук долетает не громкий, но земля и дом точно сдвигаются, туда-сюда несколько раз в течение доли секунды. Именно несколько раз, несколько ударов, мгновенно следующих один за другим, почти сливающихся в один, но все же дающих сотрясению некоторую протяженность.
Жанна больна коклюшем, и в убежище ей нельзя. Сидит дома. Капризничает
За последние дни было раза два, что я был сыт. Надя наварила похлебки из овса, протертого через решето, и я ел ее три-четыре тарелки, потом без конца [заваривал] чаю и был сыт. Сейчас я вновь ослаб. Слабость в ногах, особенно почему-то в бедрах. Ноет даже. Хочется лежать.
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/Untitled-Project.jpg)
Мы дома перебрались в квартиру П. через площадку. Там просторнее и свободнее, но холодно. Дрова тают, но в комнате не выше 14—15°C. Сегодня я мерз всю ночь, хотя и был одет под одеялом и под пальто.
Я уже три месяца с лишним не раздевался для сна.
Меня одолевает уныние. Иногда мне кажется, что я либо заплачу, либо сойду с ума. От вечного ожидания нелепой смерти, от вечного голода, от вечного невероятного напряжения для любого действия, так как делать надо многое, а слабость одолевает, от сознания колоссальности горя, которое разливается сейчас по человечеству.
Любой конец, лишь бы быстрее. Ожидают решающих боев, по-видимому, под Москвой, но, возможно, и под Л-дом.
Рассказывают много случаев, когда снаряды убивают людей, стоящих в очередях, едущих в трамваях, просто идущих по улице.
Интеллигенция в унынии, рабочие зло молчат, старухи причитают, домохозяйки осунулись и тянут свою лямку.
Жанна больна коклюшем, и в убежище ей нельзя. Сидит дома. Капризничает. Надя нервничает. Мама ходила в октябре обедать по моему пропуску в «Бристоль». Брали там, кроме супа, еще и второе, по крупяной карточке, и были довольны. В этом месяце ее не пустили, потому что не ее пропуск. Я все не застаю директора, чтобы уладить. После работы нет желания заезжать туда. Суп дают — одну воду, зато можно не успеть до тревоги домой добраться.
Процветает кража продуктов. Ведь купить, кроме нормы, абсолютно ничего нельзя. Все причастные к распределению продуктов, работники столовых, магазинов и так далее, воруют, меняют, продают из-под полы, но я был бы рад купить, да негде, все шито-крыто между своими, чтобы не попасться. Говорят, что цена буханки хлеба дошла до 70 рублей, при ее нормальной стоимости 1 руб. 55 коп. и при моей зарплате, номинально 1200, и при вычетах 785 (!). Хозяйки спорят, что выгоднее, взять ли на мясную карточку свинину копченую, которой дают 75% нормы, или колбасу, в которой половина муки, или стоять полдня за свининой, из которой зато можно сала натопить, или брать мясные блюда в столовых и т. д. По кондитерским талонам мы можем получать на декаду 500 г, Надя хочет взять десять пирожных (вместо хлеба с маслом), я хочу 200г какао и 100 г конфет, а остальное — пирожные.
Какао мы разбалтываем в кипятке и пьем без сахара. Сытно.
Фаня сохранила каким-то образом консервы — крабы, полученные вместо рыбы, — и варит из них студень с желатином, но многие едят и один желатин в виде студня, это, кажется, последнее, что было без карточек.
Ответственные работники обжираются
Люди как-то вымачивают горчицу и пекут из нее лепешки, одним словом, идет в ход все, хоть как-то съедобное.
Слабость. Надо работать, но нет сил, да и настроения, по правде говоря, нет.
На студии оживление, снимаются несколько короткометражек. Директор Галкин. Все боятся возвращения Матусова, он все еще на окопах, которые все еще копаются. Наших там осталось
человек двадцать.
Молодежь весела. Интеллигенция в унынии, рабочие зло молчат, старухи причитают, домохозяйки осунулись и тянут свою лямку. Ребята хулиганят, собирают коллекции осколков и зажигательных бомб.
На днях стали заниматься старшие классы школ.
Театры (не все) функционируют и полны. Это понятно. Люди читают самую отвлеченную литературу, ходят в театр, ведут философские споры, лишь бы забыться и не думать, не слушать, не знать.
Устали от напряжения, нужна разрядка.
[…]
Запись 21.XI.41
Пишу, как обычно, сидя на вышке. Сейчас 8:15 утра. Еще только светает, и я с трудом пишу, не разбирая написанное.
Сегодня ночь прошла без тревог. Этого не было давно. Последние два-три дня бомбили по вечерам где-то далеко, а перед этим дня два-три наш район, Чайковскую около Литейного, Рылеева и т. д. Было страшно. Надя с больной Жанной (у нее температура и приступ коклюша) запирались в тамбуре, Жанна, выхваченная из постели, укутывалась в одеяло и пальто.
Некоторые честно голодают и работают. Некоторые нагло воруют и не работают
Вчера я подал заявление Галкину с просьбой дать мне шесть дней отпуска, которые набежали у меня с сентября, так как я истощен недоеданием настолько, что совершенно не могу работать, он заявление вернул и предложил сперва попытаться получить [больничный] бюллетень. Попробую. Я так слаб, что еле поднимаюсь по лестнице и почти не работаю, а только сижу.
Кончилась декада, а Надя, бегая ежедневно, не выкупила еще всех полагающихся продуктов. Магазины пусты. Вчера опять сбавили хлеб, 250 г рабочим и 125 г всем остальным.
Утром, уходя из дома, я теперь почти никогда не ем суп. Голый чай с несколькими крохотными лепешками или с 30–50 г хлеба, и все. На студии иногда только чай со 100 г хлеба, а иногда и без хлеба, и только в дни дежурств позволяю себе суп, а дома по вечерам две тарелки супу и капельку какого-либо второго, и потом чай до одурения.
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/Nadezhda-Klushantseva-s-docheryu-ZHannoj.-Ser.-1930-h.-1.-Iz-arhiva-Pavla-Klushantseva.jpg)
Хлеб продают часто подмоченный, и мы получаем его еще в полтора раза меньше.
Ответственные работники обжираются. Оказывается, существует неопубликованный порядок, по которому они официально получают несколько карточек, две-четыре и до шести на одного. А сколько еще ворованного! Воровство сейчас приняло гигантские размеры. Все стоящие у прилавков сыты, меняют, копят, а остальные голодные. О ходе «прорыва» ровно ничего не слышно. В то же время говорят, что немцы взяли Тихвин. Для чего же тогда прорываться? Сдали Керчь. Бои за Калинин. Сводки ровно ничего не освещают.
Сейчас можно выделить типы.
Ну, упадет бомба. Не обязательно же на голову. А убьет — значит, все сразу и кончится
Матусов, Ауре, Воронин — стопроцентные сытые господствующие, газетно-агитирующие и продающие все и всех. Галибина — энтузиаст, общественник, отдающая все силы всем, не анализируя обстановки. Интеллигенты и обыватели, охающие, критикующие, анализирующие, еле влекущие ноги. Некоторые честно голодают и работают. Некоторые нагло воруют и не работают.
«Я не украду, все равно другой украдет, а за то, что я помру с голода, мне никто спасибо не скажет» — такова философия многих.
Тоска и слабость растут с каждым днем. Кажется, еще десять дней, и слягу от бессилия и отчаяния. Надя держится лучше.
Пояснения к записи 21.XI.41
Матусов — директор студии.
Ауре-Паулус — начальник отдела кадров студии, человек, обладавший тогда огромной властью. Жестокий, мстительный, властный, его все боялись.
Воронин — начальник первого отдела студии (местное ГПУ).
Галибина — кажется, ассистент режиссера.
Запись 28.XI.41
Последние дней пять немцы бомбят днем. Начинают в 12–12:15 и до 5–6 часов вечера без перерыва. Тревога длится ежедневно по пять-шесть часов, зато вечер и ночь проходят тихо. Дома сидим в темноте. Свет включают только на время тревоги и ночью с двенадцати часов, а то и позже, и до шести часов утра, так что весь день, весь вечер и утро темнота. Керосину нет, свечей нет. У Фани оказалось припасено три кило воска, и мы делаем коптилочки. На днях у меня украли дрова, те самые, с таким трудом и риском добытые. Разобрали стенку сарая и унесли почти все, оставив три охапки. Жжем дрова Вениамина Аркадьевича, мокрая гнилая осина, да и ее ненадолго [хватит], меньше кубометра. Новая забота. В комнате еле-еле держим 13—14°C. Жанна выздоравливает от коклюша. Мама живет у нас, не прописана пока. С продуктами плохо. У Нади, а она ежедневно с пяти-шести часов утра и весь день бегает и стоит по очередям, еще не все выкуплено по карточкам за ноябрь. Даже то, что положено, нельзя получить. Дают заменители. Вместо крупы — картофельную муку 1:1 или яичный порошок 1:¼, вместо мяса — шпиг 50%, да и того нет. Самое главное, крупы до сих пор мы не получили даже за вторую декаду. Едим супы, и те — одна вода и в сильно ограниченном количестве. Хлеба получаем 125 г на иждивенцев и детей и 250 г на рабочих. Я лично ем хлеба не более 100 г в сутки, остальное Жанна. Я стал есть желатин, снятый с пленки, в виде желе с горчицей. Я вечно, всегда голоден. Хожу и работаю с невероятным трудом. Иногда подступают тошнота и головокружение. Уставать есть от чего. Ходить на работу и обратно приходится, как правило, пешком, или большую часть дороги пешком, или в невероятной давке ехать. Трамваи еле ходят и переполнены. Руки обычно заняты, я везу всегда с фабрики полный портфель досочек для печки, а их надо заготовить. Дома колка дровишек, изготовление коптилочек.
Хочется любого конца. Тишины, покоя и есть, есть, есть!
Хождение по улицам во время тревоги запрещено. Штраф до ста рублей. Однако многие ходят. Очень многие лавируют, но ходят. По улицам иногда идут сплошной массой, особенно когда тревога затягивается. Рискуют. Но идут. Я ходил много раз. Вчера шел в темноте с работы. По Шлиссельбургскому валят целые толпы. Все молчаливые, торопливые. Ведь у всех дома, семьи, заботы, разве можно ждать? Ну, упадет бомба. Не обязательно же на голову. А убьет — значит, все сразу и кончится, не придется беспокоиться ни о чем. Трамваи стоят, люди идут, темно, скользко, песком не посыпано, торопятся скорее-скорее домой.
Что на фронте? Немцы яростно лезут к Москве. Как дела на нашем фронте? Не знаем, ничего не знаем. Иногда проходит слух, что то или другое место под Ленинградом отбили у немцев и даже будто бы очистили Северную дорогу и восстанавливают ее, но в то же время в газетах ничего, а артиллерийский обстрел города повторяется ежедневно, причем обстреливают и центр, и окраины, и очень много жертв.
Настроение тяжелейшее. У нас на студии тридцать с лишним человек мобилизовали на обучение минометному делу с последующей отправкой в части. Меня пока миновало. Рассказывают про немцев всякие ужасы. Надоело. Хочется любого конца. Тишины, покоя и есть, есть, есть!
Сидеть больно, ведь сидишь на костях
Пояснения к записи 28.XI.41
Желатин, снятый с пленки, — в то время ели все, что могло перевариться в желудке и дать хотя бы какое-то ощущение сытости. Звук в то время записывался оптическим способом (записи на магнитной пленке тогда еще не было). Пленка, на которой писался звук, ничем не отличалась от той, на которой снималось изображение. Только чувствительность ее была меньше. Записанный звук после проявки и фиксирования выглядел как тонкая зубчатая линия по краю пленки, занимающая не более 3% площади. Эмульсия, которой покрыта пленка, как известно, состоит из желатина, содержащего бромистое серебро. При проявке и фиксировании фонограммы в желатине оставался чистый желатин, содержащий всего 2–3% серебра, что совершенно безопасно для человека. Я брал негатив фонограммы, размачивал его в воде и, когда желатин набухал, соскабливал его ножом. Его клали в воду и варили прекрасное желе.
Фабрика — в те года наш «Техфильм» еще назывался «кинофабрикой» и лишь потом, постепенно, стал называться «киностудией».
[…]
Запись 9.I.42
Сегодня поднялся раньше обычного, в 7:30, остальные спали, с трудом оделся, разогрел себе на печурке судочек супа, оставленного мне с вчерашнего дня с тремя лепешечками, и в 9:30 ушел к своему еврею на Охту. Мороз усиливается. Постепенно я разошелся и дошел довольно легко. У него было только мясо, у меня — 900 г спирта. Выторговывать у него невозможно. Он отхлебнет, смеряет и говорит, что даст столько-то. Дал мне 1 кг 400 г мяса. Обещает, что, когда будет мука, вернет недовес. Обещает достать масло и картошку, а также дрова по 250 руб. кубометр. Сговорились, что приду 13-го. Мясо ходили вешать с его женой в ближайший продмаг, благо там пусто и продавцу нечего делать. Надя за мясо ругала, ошметки и с длинной шерстью, она боится, что собачье. Но что я могу сделать? Он ведь говорит: «Не хочешь — не надо». Назад я дошел уже с трудом и как сел у печки, так вот и сижу, не вставая, до сих пор, а сейчас три часа, а я пришел в начале первого. Пообедали овсяным супом с хлебом. Сейчас Надя побежала в диспансер, мама моет посуду, Жанна рядом со мной рисует, а я блаженствую у печки. Впрочем, сидеть больно, ведь сидишь на костях. Скоро стемнеет, ловлю дневной свет, коптилки удручают.
Когда человек изголодается, он забывает законы нормальной человеческой жизни
![](https://seance.ru/wp-content/uploads/2025/01/V-evakuatsii.-Novosibirsk.-1942.-Iz-arhiva-Pavla-Klushantseva.jpg)
Надя молодец, бодра. Она моется каждое утро (я нет, потому что холодно и слабость), сейчас она даже вытерлась одеколоном и рубашку переодела, для меня это непостижимо. Вчера она, кроме того, что сготовила у плиты обед на два дня, еще вечером стирала Жанне. Устала, раскашлялась, опять было немного крови, я испугался, но сегодня она опять бодра и как будто здорова. Битый битого везет. Мама то валится с ног, то везет.
Добавление к записи 9.I.42
О сомнительном мясе, приобретенном на Охте. Я тоже подозревал, что это мясо или собаки, или кошки. Старался убедить Надю, что это не так. Съели. Не отравились. Как я должен был поступить? Отказаться от мяса и прийти домой пустым? Но ведь они, голодные, ждали меня. В то время в Ленинграде уже были съедены почти все кошки и собаки, не стало голубей. Когда человек изголодается, он забывает законы нормальной человеческой жизни, становится животным. А у них один закон: съедобно — ешь.
Наряду с геройством военных на фронтах и тружеников тыла процветало и беспардонное ограбление своих
Животная «беспринципность» проявлялась и в других формах. Мне после войны пришлось побывать в квартирах ленинградских дворников, переживших всю блокаду. Мне попадались квартиры, напоминающие магазины антиквариата. Стены вплотную увешаны картинами, дорогая мебель, много хрусталя. Висит роскошная одежда, много дорогих безделушек. Откуда? Да они и не скрывали. Кругом умирали целыми семьями богатые люди. Родных у них не было. Дворники приходили в эти квартиры и брали все, что хотели. Принцип: я не возьму — другой возьмет. Сколько было обогатившихся на смерти других! Один из операторов нашей студии (не буду называть фамилии) в 1942 году приехал в [эвакуацию] в Новосибирск с несколькими чемоданами, набитыми совершенно новым мужским и женским бельем, мужскими рубашками, женскими платьями. Продавая и меняя их на рынке, он роскошно прожил в Новосибирске все военные годы. Откуда у него все это было? Источник один — опустевшие комнаты умерших.
В то время наряду с геройством военных на фронтах и тружеников тыла процветало и беспардонное ограбление своих. Мне кажется, что и продажа собачьего мяса, которое выдавалось за говядину, и собирание имущества умерших — поступки одного ряда. Они беспринципны, безнравственны, и это не лучше, чем, например, выламывание зубов с золотыми коронками у убитых. Геройство и грязь шли тогда в Ленинграде параллельно.
Читайте также
-
А вы читали книги Александра Клюге?
-
Пробег Кино-Глаза — Из книги «Жизнь врасплох. История создания „Человека с киноаппаратом“»
-
Главное. Сестра Хайд. Двусмысленность — Из книги «Катрин Денёв»
-
Предподготовка. Эскизы — Из книги «Придумай мне судьбу»
-
Милость к падшим и суд Линча
-
Кафка смотрит на взрыв — «Твин-Пикс», третий сезон