Лекции
Фестивали
Александр Сокуров
Александр Сокуров

Кинотавр-2014: Мастер-класс Александра Сокурова


 

О выступлении на открытии «Кинотавра»

Мое обращение было связано с тем, что в тюрьмах Российской Федерации сидит очень много молодежи, огромное количество. Я по общественным своим обязанностям бываю сейчас в колониях. Я вижу, что там происходит и кто там сидит. Я не сомневаюсь — я об этом говорил и президенту, и на разных общественных собраниях — что стране нужна серьезная реформа <тюремной> системы и реформа уголовного права, которая бы касалась форм и способов ограничения свободы для молодых людей. Я в этом уверен, и никто меня не сможет переубедить. Люди, которые сидят за самые страшные преступления наказаны Богом и свою чашу выпьют. Одновременно с тем я считаю, что большая часть статей уголовного кодекса, по которым граждане оказываются в тюрьмах, не соответствуют тяжести и масштабу наказания. Нет необходимости лишать людей жизненного права быть свободным. <…> Одно только хочу сказать — тюрьма не лучшее воспитание.

 

Об инженерных проблемах в кино

Большая часть проблем, которые включает в себя собственно проблему кино как искусства, конечно, технологические. Например, когда вы занимаетесь цветокорректировкой и сидите перед аппаратами или экранами, вы не найдете двух экранов, у которых будет одна и та же цветовая, колористическая составляющая. Даже если это экраны лучшего производителя. Всегда есть разница. Это большая, серьезная инженерная проблема. Вообще, инженерные проблемы губительны для кино как для искусства. Звук — категория, которая практически вышла из-под контроля художественных профессионалов. В одном кинотеатре одна настройка звуковых каналов, в другом — другая. В кинотеатрах коммерческого толка вам показывают визуальный товар, там значительно громче звук, чем вам необходимо и вообще переносимо нормальным человеческим ухом. Как для показа рекламы. Вопрос о звуковой культуре для фильмов — принципиальный. На мой взгляд, стереофония в кино, долби, принесла гораздо больше вреда, чем пользы, потому что развития у профессии звукооператора практически нет. Есть только решение вопроса динамики звука: громче — тише, частоты разнообразные, сочетание разных частотных характеристик, сочетание разных фонов. И вообще, рассыпание единого звука, анатомическое разложение единого звука — неправильно. Со стереофонией нужно обращаться крайне осторожно. Путь, по которому пошла современная культура звукооператоров, — создание анатомического произведения звука, демонстрация живых движений по сути трупа, раскладывание трупа на бесконечные составляющие, это, на мой взгляд, серьезно блокирует развитие звука в кино. И, конечно, это путь к коммерциализации кинематографа. Это еще одно из экономических, силовых и волевых решений. Ведь режиссера никто не спрашивает, нужна ли ему стереофония. Никто не спрашивает, нужно ли ему 3D. Актера никто не спрашивает нужно ли ему 3D. За нас с вами решает кто-то. За нас с вами решают те, кто шаг за шагом, превращают кинематограф в товар и создают дополнительные наполнители, ароматизаторы и так далее. Развитие звуковой культуры и художественного звука лежит за пределами и стереофонии, и долбированных систем. Потому что главный художественный результат, художественное впечатление от кинематографа, вы все равно получаете из каких-то двух-трех источников. Это, конечно, интонированный с определенными динамическими признаками, голос человека, то есть актер. И сочетание голоса актера с пространством музыки, которая сама по себе объемна. Любое серьезное музыкальное произведение представляет из себя огромный, объемный собранный мир. Все, о чем мы говорим, похоже на существование симфонического оркестра. Симфонический оркестр собирается из большого числа музыкантов, и внутри симфонического оркестра — рядом! — находятся самые разные инструментальные группы, контрастные, говорящие часто про разное и разным языком, но они сидят вместе, а дирижер осуществляет динамический баланс звучания каждой группы и каждого голоса. Вот в чем смысл звучания — не только эмоциональный, но и гармонический. Смотрите, какая удивительная культура существует внутри симфонического оркестра! Они знают, что нужно <сделать>, но только тогда, когда нужно. И эта нужность управляется волей дирижера, но в первую очередь волей композитора, который уже в партитуре все эти динамические компоненты разработал. И не дай бог кому-то встать на пути Бетховена, Моцарта, Бриттена. Но в кино это почему-то происходит сплошь и рядом. И очень многим режиссерам это нравится. Потому что звуковая партитура часто бывает защитой от беспомощности, бесcмысленности основного кинематографического действия. Украшая, выделяя, создавая дополнительные акценты при помощи современного звука, очень часто (не всегда, но часто) прикрывают усредненное, серое послание к человеку.

 

Об экспериментах

То, что я делаю, несовершенно во всех смыслах, и по звуку, и по изображению. У меня нет пространства для эксперимента. Я хочу попытаться добиться качественной нормы. У меня был опыт с живым звуком — постановка в Большом театре «Бориса Годунова». И когда были предложения солистов — давайте вот так, вот так — мне приходилось говорить очень часто: «Посмотрите, что у Мусоргского? Вы можете сделать так, как у Мусоргского?» Его практически не исполняют в мире, потому что у него самый сложный в музыкальном смысле материал. Может, у Бриттена есть что-то похожее. В первую очередь нужно найти решение каких-то базовых художественных проблем. Если кому-то что-то не слышно или не понятно, то, уверяю вас, в 90% случаев — это профессиональная ошибка создателя.

 

О доступности кинематографа

Кинематограф — это очень сложный современный технологический инструмент. Я всегда с тревогой наблюдаю за самодеятельностью в кино, за этой гигантской доступностью. В этом океане самодеятельности, в велеречивом, высокомерном отношении к созданию изображений, утонет наш интерес к визуальному искусству. Чем выше доступность средств культуры, тем сильнее они деградируют. Всегда должна быть высокая толстая стена между людьми и мастерами. Человек должен понимать, что он должен многое-многое сделать и многому научиться.

 

О высшем образовании художников

Я уже не однократно обращался — опять к президенту, мне больше не к кому, с просьбой отменить плату за высшее образование в творческих профессиях — первое, второе и десятое. Потому что имущественный ценз — абсолютно преступная вещь. В конце концов окажется, что образование будут получать люди, которые не очень к этому предрасположены, но просто им нужно провести время за деньги своих более состоятельных родителей.

 

О курсе в Нальчике

У меня режиссерский курс в Кабардино-Балкарском университете. Это большой университет, с большим количеством кафедр, и там решили открыть режиссерский курс, ректор создал все условия. Сейчас у нас двенадцать человек, серьезные люди, которые пришли на курс, слава богу, не зная, кто такой режиссер Сокуров, и не видя его фильмы. И сейчас по нашей договоренности они не смотрят. Никакого влияния как режиссер, надеюсь, я не оказываю на них. Они самостоятельны. У нас нет расслабленности, которая бывает обычно в российских вузах. Я приезжаю иногда по несколько раз в месяц, преподаватели <прилетают> из Петербурга и Москвы. Ребята снимают работы серьезные, свои. Никаких <тематических> ограничений на курсе нет, я прошу только не касаться тем религиозных. И еще мы не снимаем фильмы об агрессии, мы не снимаем фильмы о насилии. Задания были очень простые: «Мой брат», «Моя сестра», «Письмо к маме». Мы снимаем об отношениях людей. Кавказ — часть огромной страны, по крайней мере сейчас. Мы должны понимать друг друга и тянуться друг к другу. Я хочу, чтобы они жили со своим народом, помогали своим соотечественникам осмыслять свою жизнь. Помогали разобраться в том, в чем сейчас трудно разобраться, а с течением времени разобраться будет еще трудней. Я хочу, чтобы и там, в этой части этой стране, возникало сообщество сильных, образованных, умных людей, которые ничего не боятся.

 

О литературе

Наша задача — дать людям серьезное гуманитарное образование. У нас большой курс литературы, потому что я считаю, что литературная база — главное для снимающего человека. Литература — самый свободный вид культуры, а кинематограф — самый тоталитарный. Это стопроцентное насилие, стопроцентный тоталитаризм. И пока эта природа кинематографа не будет растворена в каком-то другом качестве, кино будет находиться далеко от искусства.

 

О мате в кино

Это вопрос сложный, и он касается глубины укорененности культуры в обществе. Среди тех, кто культуру формирует, формулирует и несет за пределы своего круга. Не знаю насчет курения, но у меня нет сомнения в том, что сквернословие на экране — это тупик.

 

О военном кино

Мне самому приходилось посидеть в окопах, побывать в окружении, и это у меня отбило всякое желание разговаривать об этом языком современного игрового фильма. Очень часто режиссеры, которые снимают кино про войну, не имеют ни малейшего понятия о сущности военного акта. Они не имеют ни малейшего представления о том, что там, где начинается бой, нет никаких каналов выхода на человека. Есть только канал выхода на смерть. Ни одной тропинки в сторону жизни. Нет никакой эстетики во время того, как происходит бой, и в том, что происходит после того, как все завершилось. Мне не приходилось видеть. Хотя я был в Чеченской республике и на границе Дагестана, где есть весьма и весьма привлекательные, даже романтические пейзажи. Мужчинам, которые никогда не держали в руках автомат, лучше воздержаться от создания такого кино. Игровое кино, в первую очередь американское, создает систему привлекательных признаков военного кино. Никогда человек, в которого попадает пуля, не говорит и не кричит то, что показывают нам в фильмах. Никогда человек, которого перевязывают, не ведет себя так, как вам показывают артисты из Москвы. Это не имеет ничего общего с актерством, с актерской природой проживания на экране. Когда я снимал во время боев, я всегда выключал камеру, когда понимал: сейчас подстрелят, и это ведь попадет куда-то; что будет, если отец, брат, сын погиб, и <его родные> увидят это? Надо думать об отдельно взятом человеке. Не надо думать о стране, не надо думать о народе — они сами о себе позаботятся. А отдельный человек — это наша грандиозная ценность. Поэтому создание развлекательного, привлекательного, философского образа войны весьма сомнительно. В документальном кино я видел образцы, которые дают представление о том, что это такое. В нашем документальном кино — «Чистый четверг». Блестящая, выдающаяся работа, в ней есть понимание того, чем живет человек… У меня есть ученица, которая была в Чеченской республике во время войны. Я никогда ее не спрашивал о том, что она пережила. И не буду спрашивать. Это не вопрос ненависти к войне вообще, это вопрос прекращения культивирования насилия как метода выхода из самых разных обстоятельств.

Записала Мария Кувшинова

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить