Два детства. Русское кино в Берлине
Человек, наблюдающий за русским кино, подобен одинокому рыбаку, плывущему в шторм на мигающий огонек маяка: если не твердая земля под ногами, то хотя бы мерцающее присутствие смысла — уже хорошо.
? ? ?
В «Пионерах-героях» Натальи Кудряшовой, отобранных в берлинскую «Панораму», при всех несовершенствах, интересна постановка вопроса, попытка деконструкции мифа о счастливом детстве поколения «1976-1982» — последнего советского, или первого постсоветского, а скорее всего (и фильм во многом об этом) травмированного именно своим промежуточным положением. Это фильм, при просмотре которого ровесникам Кудряшовой, 1978-го г. р., неоднократно станет не по себе — из-за болезненного узнавания обстоятельств, о которых хотелось (и вполне удалось) забыть.
Три бывших одноклассника — две женщины и мужчина, всем за тридцать, продолжают крепко дружить, поддерживая друг друга в безнадежной борьбе с протяженной, неотпускающей фрустрацией, истоки которой авторы фильма предлагают — флешбэками — искать в их позднесоветском детстве.
Были уже и «Громозека» (2011) Владимира Котта, и «Сумасшедшая помощь» (2009) Бориса Хлебникова, в которых бывшие советские подростки копошились на руинах сгинувшей цивилизации. Был «Первый отряд» (2009), подвергавший миф о пионерах-героях изобретательной перекодировке, был и «Груз 200», приподнявший одеяло над телом этой цивилизации, разлагающимся заживо. Вряд ли работа Кудряшовой может претендовать на внимание, сравнимое с интересом к 11-му фильму Алексея Балабанова, но их (помимо продюсера Сергея Сельянова) объединяет общий импульс — нарушение табу не ради одного только нарушения, а из-за невозможности промолчать.
Пионеры-герои. Реж. Наталья Кудряшова, 2015
Так или иначе, ни один из перечисленных и уже существующих фильмов на близкие темы никогда не говорил о психосексуальной травме ребенка, выросшего среди исполинских, давящих позднесоветских монументов, в ситуации постоянного сверлящего напоминания о ровесниках-пионерах, принявших (и принимающих в длящемся религиозно-идеологическом континууме) мученическую смерть.
Одна из героинь, сыгранная самой Кудряшовой, описывает психоаналитику обстоятельства своего первого оргазма в четыре года: в своих фантазиях она побывала в фашистском плену, вернулась в бинтах, ее окружили товарищи… Кудряшова (помимо прочего походя нарушающее еще и современное табу, связанное с детской сексуальностью) явно знает, о чем говорит. Кал в спичечных коробках на краю парты для анализов, плесень в банках, сладостный садомазохисткий морок детсадовского тихого часа не менее узнаваемы, чем самокаты из подшипников, варежки на резинках для трусов, пирожки с повидлом, авоськи за форточкой и прочие элементы быта, которые теперь — задним числом —превращены в источник гордости за настоящее и уверенности в будущем (вспоминается, что и половой акт в старшей группе детского сада описывался в тревожной лексике военного эпоса: «ложись на поле боя, звони в колокола»).
Проблема репрезентация секса в русском кино по-прежнему не решена, как не решена и проблема вербализации эротического опыта в русской культуре вообще. «Пионеры-герои», хотя они и не целиком посвящены этой теме, продолжают линию, заданную Натальей Меркуловой и Алексеем Чуповым в «Интимных местах» (2013): пока разговор о сексе в русском кино — это в первую очередь разговор о фрустрациях и травмах, его невозможно начать без иронического отстранения, но он совершенно необходим, как были необходимы годы блуждания в потемках условности и немоты, чтобы сегодня, после двадцати лет безуспешных попыток, герои на экране говорили человеческим языком и существовали в правдоподобных обстоятельствах.
Пионеры-герои. Реж. Наталья Кудряшова, 2015
Советская реальность в «исторических» эпизодах «Пионеров-героев» аккуратно воссоздана на уровне деталей, а на уровне атмосферы обострена до гротеска: так, девочке снится сон, в котором она приходит в огромное здание с симптоматичной табличкой «Органы», чтобы сдать властям своих родителей-самогонщиков и без мук совести вступить в пионеры. В этом сне нетрудно разглядеть то, что в начале 1980-х создавало жизненный фон: разложение, регулярно умирающие вожди, постоянно умирающие пионеры времен войны и еще один пионер из более раннего периода — Павлик Морозов, убитый собственным дедом за показания против отца-кулака.; фрустрация и доносы, которые по привычке казались страшными, но на деле уже почти ничего не значили.
Прошлое в фильме реконструируется с любовью и всякой гадостью, настоящее менее внятно и не столько гротескно, сколько схематично; фрустрация героев — актрисы, пиарщицы и политтехнолога — ближе к финалу оказывается конфликтом между теперешней рутиной, цинизмом, погоней за личным комфортом с одной стороны и стремлением к героической мученической смерти — прошивкой, которая поставлялась в комплекте с детством, проведенном в мире геронтократов и окоченевшего властного дискурса. Каждый из них (из нас) хочет и не может совершить подвиг; cилу этого желания, силу гипноза — чтобы разорваться в клочья и чувством выполненного долга отдать пионерский салют в раю — ровесники Кудряшовой легко могут испытать на себе, просто произнеся что-то из хорошо знакомых, но забытых формул (например, «смерть на баррикадах»).
Что ж, вот еще одно, не первое и не последнее, объяснение тому, что уже происходит и будет происходить в ближайшие годы, когда последние пионеры в силу естественных демографических причин продолжат принимать дела у последних комсомольцев.
? ? ?
В своем фильме «14+» (попавшем — как в яблочко — в подростковую берлинскую программу Generation 14plus) режиссер Андрей Зайцев с позиции старшего брата или даже отца вглядывается в светлые лица школьников сегодняшнего дня, у которых от рассказов о детских фрустрациях родителей вытянулись бы лица. То, что это «папино кино» становится очевидно в финале, когда совсем еще нестарая мать-одиночка застает своего сына спящим вместе с девушкой, и в мертвенном оцепенении обводит взглядом коллажи из фотографий на стене: сначала она, совсем маленькая, в детском саду — потом он, такой же маленький, неотличимый от матери карапуз; вот и жизнь прошла.
Все, что случится в этой картине до — восторг и упоение взрослого человека от доступности подросткового мира, каким он явлен в социальной сети «ВКонтакте». Зайцев (как это все чаще случается в нашем кино) легко справляется с фактурой — ни быт городской окраины, ни игра юных актеров, ни диалоги, ни музыка на саундтреке не вызывают ни раздражения, ни протеста; они правдоподобны, легки и удобоваримы как для отечественной, так и для международной фестивальной аудитории.
14+. Реж. Андрей Зайцев, 2015
Как и в случае с Кудряшовой, в связи с фильмом «14+» имеет смысл упомянуть Балабанова, который для современных российских кинематографстов, кажется, постепенно становится отцовской фигурой, как, например, для шведского кино отцовской фигурой является Бергман, а для нашего ею мог стать, но так и не стал Тарковский. Если Юрий Быков, склонный к лобовым решениям, щедро и прямолинейно посвящает Балабанову целый фильм «Дурак», то у Зайцева оммаж аккуратно упакован в ткань повествования: во-первых, юный герой любит Данилу Багрова, также как он любит Супермена и Человека-паука (и в этом нет ничего неправдоподобного); во-вторых, саундтрек «14+» нашпигован любопытной музыкой — тем, что Балабанов называл «попсой своего века».
Но по-настоящему хорошо Зайцеву удается изобразить именно существование подростка на границе реального и виртуального мира: что может быть скучнее окна браузера на киноэкране, но заходы главного героя в профайл его пока еще далекой возлюбленной в «14+» превращаются едва ли не в психологический экшен. Первая любовь, утверждает умудренный и умиленный режиссер, всегда остается первой любовью, а «ВКонтакт» ей помогает, мешает, не помогает и не мешает одновременно — эх, ребята, мне бы ваши годы.
