«Олег Каравайчук. Непойманный миром» — Фрагмент книги
В августе Фонд Каравайчука выпускает книгу «Олег Каравайчук. Непойманный миром», это биография легендарного музыканта, написанная режиссером-документалистом Сергеем Ландо, близко знавшим Олега Николаевича. С разрешения издателя публикуем фрагмент рукописи.
В поисках новых неожиданных тембров Каравайчук шел на самые экстравагантные, сумасшедшие решения. При создании музыкальной ткани фильмов он использовал и гробы (разных размеров для разнообразия тембров), и сырое мясо (по которому сам бил ладонями), и презервативы вместо сурдинок для духовых инструментов, и валенки, которыми он «глушил» струны рояля. Рассказывали, как он шел по студии «Ленфильм» с привязанным за веревочку металлическим хламом и вслушивался в этот душераздирающий звон. Но все злопыхатели, которых шокировал великий композитор, замолкали, когда в результате рождалась небывалая музыка. Эта музыка, возникшая, казалось бы, из сора, приподнимала картину и уносила ввысь, на ту высоту, о которой режиссер, приступая к съемкам, нередко и не догадывался.
Если по поводу признания Каравайчука Тарковским кто-то еще может сомневаться, то факт величайшего уважения Шостаковича к музыкальному дару Каравайчука засвидетельствован неоднократно. Однажды Шостаковича позвали на «Ленфильм», и молодой развязный администратор, сопровождавший композитора, решил завязать с ним «светский разговор». «Вот говорят, что Каравайчук — талант, — сказал администратор. — А я в этом не уверен». Шостакович приостановился и ответил: «Да, молодой человек, Каравайчук не талант. Он — гений». Кстати, в подтверждение уважительного отношения Шостаковича к Каравайчуку сохранились и ноты произведений Шостаковича с дарственными надписями Каравайчуку от автора.
В порыве музыкальной страсти способен испортить инструмент, как это однажды уже было, когда он разбил рояль
В 60-е годы на «Ленфильме» появилась плеяда великолепных молодых режиссеров, создавших новое ленинградское кино 60–70-х — Илья Авербах, Динара Асанова, Виталий Мельников, Семен Аранович, из Грузии приезжал Резо Эсадзе. Они сменили Козинцева, Трауберга, Хейфица… Вот с этой новой режиссурой и сотворил Олег Каравайчук свою лучшую киномузыку. К сожалению, почти все они уже ушли от нас. И первой ушла Асанова, с которой Каравайчук дружил, хотя не сделал с ней ни одного фильма. В то время «Ленфильм» был не только киностудией, но и своеобразным киноклубом, где нормой было спорить о достоинствах последних киноработ в студийном кафе или, например, у входа в директорский зал. Именно там нередко стояли Каравайчук с Динарой Асановой, оператором Валерием Федосовым и, например, Резо Эсадзе, образуя, так сказать, теневой худсовет. Каравайчук должен был писать музыку к дебюту Асановой «Рудольфио», но как-то не сложилось. Уже в конце 80-х он создавал музыку для фильма «Очень вас всех люблю» режиссера Игоря Алимпиева об уже умершей Асановой. Ей было немного больше 40. Вспоминал, что у нее были нежные руки арфистки, приглашал из Киргизии мастеров игры на национальных инструментах, сделал, как он говорил, кроваво-трагичную музыку. Но в фильм поставили музыку Грига. Еще один неосуществленный проект.
После фильма «Мама вышла замуж» Каравайчук снова стал очень востребованным композитором на «Ленфильме», и не только на «Ленфильме». Виталий Мельников работал с ним над замечательной «Женитьбой» по Гоголю. Олег Каравайчук написал пронзительную мелодию для документального фильма Семена Арановича «Люди земли и неба», которую сам же и насвистал. С этого фильма началось их сотрудничество, ознаменованное такими фильмами, как «И другие официальные лица», «Летняя поездка к морю», «Год Собаки».
Музыка Каравайчука не могла дойти до публики в полном объеме, и это его, несомненно, ранило
В 1970 году Резо Эсадзе пригласил Каравайчука на картину «Секундомер», где композитор, кстати, снялся в эпизодической роли букиниста. Озвучивал эту роль он сам, изгнав профессионального артиста за искажение образа. При озвучании Каравайчук отказался смотреть на отвлекавший его экран, для того чтобы попадать в губы на репликах. Вместо этого он несколько раз прослушивал черновую фонограмму и отворачивался от экрана. Само озвучание он сделал абсолютно точно, стоя спиной к экрану, что говорит о его феноменальной слуховой памяти.
На «Секундомере» Олег записал огромное количество музыки. Он импровизировал на рояле, в который для изменения тембра подкладывал под струны валенки (в тон-ателье стоял специальный рояльперсонально для Каравайчука, на котором разрешалось экспериментировать с тембрами). Он писал там большие куски на органе, а ведь орган — сложнейший инструмент, на котором Олег играть никогда не учился. Запись органа проходила в Капелле, и мастер-настройщик органа отказывался подпускать Олега к инструменту, потому что о Каравайчуке шла слава, что он в порыве музыкальной страсти способен испортить инструмент, как это однажды уже было, когда он разбил рояль. Правда, Олег, как человек богатый и великодушный, тут же купил вместо разбитого рояля другой. После игры Каравайчука на органе мастер-настройщик подружился с ним и проникся к нему глубочайшим уважением. И в этой же картине Олег наряду с органом использовал игру на расческе с куском газеты. Количество фортепианных импровизаций Олега превысило многократно все лимиты по магнитной пленке, отведенной для записи музыки, и режиссер Резо Эсадзе с большим трудом добился того, чтобы киногруппу не депремировали за ее перерасход.
Одарив группу всем этим музыкальным богатством, Олег занялся другой работой, а драгоценные музыкальные записи по законам советского производства безжалостно размагнитили. Благодаря производственной дисциплине мир лишился массы уникальных музыкальных записей. Музыка Каравайчука не могла дойти до публики в полном объеме, и это его, несомненно, ранило. Как-то Олег играл «для себя» на рояле перед записью на «Ленфильме», и один из случайных слушателей неосторожно сказал, желая выразить свое восхищение: «Олег Николаевич, в вас умер великий пианист». Каравайчук впал в ярость. Он-то отлично понимал, что великого пианиста в нем убивали.
Читайте также
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи
-
Опять окно — Об одной экранной метафоре
-
Территория свободы — Польша советского человека
-
Ничего лишнего — Роджер Эберт о «Самурае» Мельвиля