Йоаким Триер: «Ужас теплится в теле, в мыслях человека»
— «Тельма» прекрасным образом сочетает в себе хоррор и историю первой любви. Как вы решились на такой жанровый эксперимент?
— Я взялся за триллер, потому что вырос на жанровых фильмах. Еще в детстве я посмотрел все фильмы Брайана де Пальмы. И я решил опробовать на себе традиции триллера, саспенс Хичкока, де Пальмы, Поланского. В то же время хотелось обратиться к современной теме и перенести сверхъестественное в тело человека, изучить — что это такое: потерять контроль над собой. Как часто бывает в хоррорах, экзистенциальный ужас теплится в теле, в мыслях человека.
— Сравнения с «Ребенком Розмари» Поланского неизбежны: вы тоже рассматриваете пугающее в первую очередь точки зрения стиля, ищите формальные приемы, чтобы показать странность происходящего в повседневном.
— Да, это, конечно, не ужастик в современном понимании, нет монстров, и кровь не льется рекой. Выйди «Ребенок Розмари» сегодня, его бы назвали не хоррором, а психологическим триллером. Мне очень нравится, когда режиссеры, которых принято считать авторами, берутся за жанровое кино. Поланский — хороший пример, но ведь и Тарковский! «Сталкер», «Солярис» — на них я тоже вырос.
— Тельма, как и Сталкер, больше всего боится своих желаний…
— Да-да, этот мотив я как раз оттуда взял. Очень приятно, что вы увидели эту параллель! Я задавался вопросом, как было бы страшно, какими мы были бы страшными людьми, если бы все наши желания исполнялись.
— С любимыми классиками все ясно. А кого бы вы выделили из современных режиссеров? Кажется, вы хвалили Шона Бейкера?
— Шон Бейкер — подлинный автор с очень ярким стилем. Я еще не видел его последнего фильма — «Проект Флорида» — но его «Мандарин» обожаю. Еще Миа Хансен-Лёв и ее «Эдем». Недавно я посмотрел «Квадрат» Рубена Эстлунда, и он тоже произвел на меня сильное впечатление, очень красивый и очень смешной фильм, я рад, что он победил в Каннах.
— В «Тельме» есть очень яркие сцены, исполненные настоящего хичкоковского саспенса. Одна из них — в Оперном Театре.
— Я ее обожаю. Сцену в Опере я старался сделать такой же напряженной, как сцена на горе Рашмор у Хичкока. Кажется, никто до этого не снимал в Оперном Театре Осло. А мне показалось, что публика в театре — прекрасная метафора общества, которое подавляет, унижает индивидуальность. Это вечная борьба: ты боишься быть выскочкой, но и хочешь понять, кто ты такой, кого и что ты на самом деле любишь. В пространстве спектакля можно обострить эту дилемму. Героине стыдно, она хочет слиться с публикой и не может. А Тельме вдвойне стыдно признать то, что ей нравится девушка, — она ведь из очень религиозной семьи.
— Вам пришлось довести родительский диктат до гротеска: Тельма буквально исповедуется папе каждый день по телефону. Для вас такая довлеющая консервативная мораль — художественный прием, чтобы обострить истерию героини, а для России — едва ли преувеличение реальности.
— Я очень рад, что вы подняли эту проблему, и я могу высказаться. В Норвегии, к счастью, законодательно запрещено ущемлять сексуальный выбор человека. Также и многие священники в Норвегии сегодня венчают гей-пары. Но часть населения остается очень консервативной, они агрессивно относятся к либеральным ценностям, к правам человека. Я уверен, что обязанность общества — расширять и защищать права человека. Кто кого любит — личное дело каждого, и мы не в праве вмешиваться в этот выбор. И потому мне особенно больно, что в российской культуре, которая подарила великую литературу и кино, повлиявшие в том числе и на меня, сегодня процветает и поощряется на политическом уровне негативное отношение к геям. Я очень рад, что «Тельму» увидят в России. Если фильм сможет поднять дискуссию, переубедить хоть кого-то из зрителей, это будет победой для меня.
— Еще одна холодящая душу сцена — в бассейне. Кажется, что снимать ее было довольно опасно.
— Снимали мы ее долго, в нескольких бассейнах. Я немного волновался, так как Элли Харбоа [исполнительница главной роли] вызвалась сама исполнить все трюки под водой, но вообще на площадке, конечно, опасного мало. Элли большая молодец — ей пришлось играть пограничные состояния психики и в то же время — подростка, это ведь не только триллер, но и фильм о взрослении. А сцена в бассейне еще раз иллюстрирует: самое страшное — то, что кроется в нашем бессознательном. Я хотел показать, насколько разрушительным может быть подавление собственного «я», и стихия воды тут хорошо помогла — попадая в воду, мы оказываемся в непривычной стихии, где давление извне ослабевает.
— В «Тельме» природная стихия — носитель опасности. Все эти медленные наплывы на шумящую листву, упирающиеся в горизонт ледяные пустыни. Человек среди такой громады — песчинка.
— Да, тут норвежская чувствительность очень близка русской: у нас с вами очень много лесов. В Норвегии мы очень гордимся нашей природой, выбираемся в лес при каждой возможности, но при этом в наших сказках, в мифологии лес — носитель чего-то неизвестного, тревожного: соблазнительные красавицы, живущие в озерах, дивные чудища — в лесах. Тельма боится естественного, природного, что произрастает в ней, потому что это что-то неведомое.
— «Тельма» — ваш четвертый игровой фильм, а каким будет следующий?
— Мы с братом готовим документальный фильм об Эдварде Мунке. Это фильм о последних не самых известных, но очень плодотворных годах художника. Покажем много малоизвестных работ художника, и снова будет немного мистики. Надеюсь, вы увидите эту картину в начале следующего года.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»