Интервью
Никита Смирнов
Никита Смирнов

Иван И. Твердовский: «Зритель должен играть по моим правилам»


 

Актер Денис Власенко и Иван И. Твердовский на съемках фильма «Подбросы»

 

— «Подбросы» завершают трилогию «русской аномалии»?

— Я никогда не формулировал эти фильмы как трилогию, просто они встали в один ряд. Не исключаю, что в этом ряду будут и четвертая, пятая, десятая картина. Но когда начинал снимать «Класс коррекции», планов на длинный забег не было, да и сейчас их нет. А как это обозначать — скорее вопрос к вашему департаменту.

— Международное название фильма — Jumpman. Такое ощущение, что оно возникло где-то на сценарной стадии, потому что герой в вашем фильме не только бросается под колеса: он прыгает на кровати от радости, скачет по капотам припаркованных машин в отчаянии. В русском названии эта связующая нить пропадает.

— Соглашусь с вами. Первоначальное название такое и было, «Подбросы», оно менялось на разных стадиях, например, на «Подброс». А потом продюсер Наталья Мокрицкая спросила меня: «Что это за название такое? Как ты его собираешься переводить?» И мне вспомнилось слово jumpman. Это была серия кроссов у «Найка». А еще первый Super Mario назывался Jumpman [персонаж игры Nintendo по имени Jumpman считается не то ранней версией Марио, не то его отцом — примеч. ред.]. Но такого супергероя нет, и я подумал: здорово, что это рифмуется, что получается такой комикс. Только у нас скорее антисупергерой, который не столько воплощает, сколько пародирует качества супергероев.

При этом название «Подбросы» мне тоже нравится: ассоциацией с отбросами, своим непонятным звучанием и тем, что оно не переводится. Для меня это два независимых названия, и нельзя сказать, что какое-то из них получилось более точным. Глупо было бы ехать на фестивали с фильмом Podbrosy, а в российский прокат выпускать фильм «Джампмен».

 

 

— Jumpman звучит как название комикса, этот мотив в фильме очевиден и без названия, но на «Кинотавре» вам пришлось отвечать на поток критики, которая сводилась к каким-то подробностям коррупционной схемы или устройства города. Эти критические вопросы обращают внимание на определенное противоречие в вашем методе: вы берет брутальную действительность, узнаваемо показываете ее, но внутри конструируете что-то сугубо вымышленное. Что вы преследуете этой рельефностью материала?

— Когда человек приходит в зал, он должен играть по моим правилам. На «Кинотавре» мне было очевидно, что люди порой путают игровое кино и документ, в котором другие правила. Сейчас я делаю большую документальную работу про полицию. Много вещей пересекается с «Подбросами», и глупо было бы ровно с этой темой уходить в игровое кино, повторять там то же самое. И наоборот: в документальном пространстве мне не хватило какого-то сгущения, плотности высказывания. Я видел разные цепочки, механизмы того, что происходит, но хотелось объединить их в локальную историю: вот есть семья, их близкие друзья — и все вместе они представляют органы власти. Разумеется, это вымысел, и поэтому мне кажется странной критика из разряда «в жизни не так». При этом в жизни происходит такое количество абсурда, который мы еще вчера не могли себе представить!

— Вам не кажется, что последние картины Звягинцева, при всей разности почерка и мотивов, устроены похожим образом?

— Скорее я не вижу чего-то общего между его и моими фильмами. Но мы живем в такое время, когда государственная машина и присущие ей символы стали очень близки, и этот неотъемлемый слой находит выражение в кино. Государство и его символика — это герой сегодняшнего дня, страшный Мефистофель.

— А насколько вам интересно показать этого Мефистофеля? Все-таки «Класс коррекции» содержал скорее социальную критику, а «Подбросы» посвящены болезненной для нашей власти теме коррупции.

— В первую очередь мне хотелось выйти за рамки плакатной, однозначной позиции, потому что кино требует определенной отстраненности. Но мы не можем не включать героя в сюжеты, которые происходят вокруг, особенно если они касаются полиции и государственных институтов. Если героя выключить, то несовпадение с реальностью, которое мне навешивают критики, будет как раз еще большим.

— Вы сказали, что может быть еще пятая, седьмая картина в ряду, который критика обозначает как «русскую аномалию». У вас есть какое-то сознательное желание пойти в другую сторону?

— Я же дегустатор! Каждая история, каждый сценарий требуют нового языка. С каждой картиной у меня начинается новая жизнь. Мне кажется, что я кардинально двигался от «Класса» к «Зоологии», от «Зоологии» к «Подбросам» — а вы говорите, что это всё в одной линеечке. Так что у нас с вами здесь разное мнение. Посмотрим, может четвертый фильм будет совершенно другим.

 

 

— Не так давно у нас был текст Юрия Сапрыкина о молодости в многоэтажках. О том, что для сегодняшних двадцатилетних, и особенно это слышно в музыке, действительность спальных районов становится одновременно и точкой приложения ненависти, и объектом любви. Пока русское кино селит героев в двухуровневые квартиры, красивые дома и больницы с отдельными палатами, у вас — обшарпанные спальные районы, железные дороги, гаражи. Каково ваше отношение к этой фактуре?

— Выбор фактуры продиктован историей: в «Подбросах», например, люди не живут в спальных районах, во всяком случае, мы этого не видим. Те полицейские, с которыми я лично встречался и за которыми наблюдаю, на моих глазах переезжают из регионов и окраин в центр Москвы, едва у них появляется возможность. Поэтому все зависит от материала. Если это герои Монеточки, там будет одна фактура, если это полицейский, который получал 30 тысяч, а начал получать 350 тысяч — совсем другие места его будут притягивать.

— В первых двух фильмах вы снимали Наталью Павленкову в образе такой «обычной женщины», у которой всё, кроме тягот, в жизни уже позади. Откуда возник этот интерес к персонажам, которые вам по всем признакам не близки?

— Наталья Николаевна спасла меня в какой-то момент, когда пришла сниматься в дипломную работу. У нас завязалась дружба. Мне сразу хотелось задействовать ее в «Классе коррекции», «Зоологию» я писал уже строго под нее. Так что эти персонажи связаны с нашими взаимоотношениями. При том, что она ровесница моих родителей, говорим мы на одном языке, без дистанции — и есть вещи, которые она чувствует гораздо лучше нас с вами.

 

Наталья Павленкова в фильме «Зоология»

 

— А насколько трудно бывает находить актеров на все эти роли кабинетных тетенек и дядечек, учителей коррекционной школы — и найти общий язык с ними?

— Актеры идут, потому что хотят работать, и работать на проекте, где режиссер хотя бы подходит и объясняет, что происходит в кадре. Все уже привыкли, что на телевидении режиссер даже не встает из-за плейбека. Другое дело, что часто артисты приходят и просто читают текст, или придумывают что-то, что потом не вышибить. Или у них нет интереса. В таких случаях совершенно безжалостно расстаемся на пробах. Для меня не такого: ой, пришла народная артистка, какая она была прекрасная в фильме 1965 года! Имен и величин нет, важно, что происходит здесь и сейчас.

— «Подбросы» снимал оператор Денис Аларкон-Рамирес, до этого вы делали «Зоологию» с Александром Микеладзе, а «Класс коррекции» — с Федором Стручевым. Часто у режиссеров есть «свой» оператор. Вы намеренно уходите от этого?

— Некоторые режиссеры меняют операторов в зависимости от поставленных задач. Как я уже говорил, мне казалось, что я довольно разные задачи ставил на этих трех картинах, поэтому были нужны разные операторы. Я понимал, что «Подбросы» не снимет ни Федя, ни Алик — так мы познакомились с Денисом, и всё пошло как надо.

— В фильме герой прыгает на машины. Как вам опыт съемки трюковых сцен?

— Это сложно технически: я люблю смотреть в монитор и видеть 90% того, что в кадре. А тут у тебя натянутые зеленые простыни, метки, каскадеры, тросы. Всё это я не очень люблю, но что поделать.

 

 

— Вы говорили о том, что уже несколько лет работаете над документальным фильмом про полицию. Почему на это требуется много времени, из-за масштаба?

— Во-первых, это большая история с разными персонажами, во-вторых, она связана с длительным наблюдением, то есть история вызревает. Некоторые линии у меня давно завершены, а где-то самое интересное только сейчас происходит. В принципе, картина готова, у нас есть монтаж, но нет финансов на пост-продакшн, этим мы сейчас активно заняты. Фильм по-прежнему называется «Сегодня на дорогах будет туман» — он про ДПС в основном.

Другой момент: не знаю, когда ее выпущу, потому что люди там абсолютно реальные, и они доверили мне свою историю, впустили в свою семью, погрузили в свой быт. А это среда, где очень часто происходят разные нарушения. Люди подставляют себя участием в этом фильме, и если он будет в свободном доступе, то они потеряют работу — в лучшем случае. Нужно выждать время, когда картина будет безобидна для моих героев. Я не могу позволить себе подставить этих людей, хотя в документалистике это считается обыденным делом. Здесь — нет. Есть границы. Которые я не могу перешагивать.

— Почему вы взялись за этот проект?

— У меня была старая машина, и поскольку я веду ночной образ жизни, меня все время останавливали, постоянно продували, возили сдавать мочу. В итоге я не выдержал: понял, что это взаимодействие отнимает много времени моей жизни. При этом однажды я видел другую сторону их работы, когда они действительно спасают людей, а счет идет на минуты. И мне просто стало интересно, что это за люди. И я начал снимать.

— Героя в «Подбросах» зовут Денис Полянский. В этом стоит видеть отсылку, или это просто фамилия?

— Это отсылка к человеку, которому я таким образом передаю привет. У меня это часто случается с героями: я называю их вслед за людьми, которых уже нет в моей жизни, они даже вряд ли смотрят мои картины. Но они получают такой привет. Чаще этих людей уже нет в живых.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить