Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли…
До 28 апреля еще можно успеть в KGallery на выставку «MELANCHOLIA. Памяти Аркадия Ипполитова». О ее герое и экспонатах пишет Евгений Авраменко. Организаторы экспозиции — Санкт-Петербургская Новая Академия и KGallery, кураторы — Сергей Николаевич и Ольга Тобрелутс.
Вот «Нахимовское училище», прелестная ранняя работа Тимура Новикова: абрис здания выведен уверенно, жирно, но очень нежно, стволы деревьев — это черные палочки, словно нарисованные детской рукой, крыши — это вырезки из газеты, а на белом небе холодно сияет розовый кружок солнца. Рядом дивное тондо Беллы Матвеевой: живописный лик с закрытыми глазами, щедро обрамленный нитками бус, ракушками и стекляшками, монетками и запонками, посверкивающими пайетками, обломками бижутерии, которую можно накупить на Апрашке, и все это «параджановское» великолепие — словно оклад для бледного андрогинного лица. А это оптическая иллюзия Егора Острова по мотивам дюреровской «Melencolia I», в которой видят и неизбывный трагизм познания, и воплощение раненой души одинокого гения…
Герой экспозиции представлен не как собиратель, но как мыслитель
Эти работы встречают посетителей KGallery на необычной выставке. Она посвящена Аркадию Ипполитову — историку искусства и писателю об искусстве, куратору и публицисту, многолетнему сотруднику Эрмитажа и тамошнему хранителю итальянской гравюры XV-XVII веков… Искусствоведу. Вот, пожалуй, подходящее объемлющее слово. Искусствоведам посвящают выставки крайне редко. В современном петербургском контексте ничего аналогичного и не приходит в голову. Хотя уже давно в музейно-выставочной жизни города очевидна тенденция ставить во главу угла имена не художников, но коллекционеров, историю собирания и владения произведениями искусства. За последние годы наберется много проектов, выстроенных вокруг собирателей, дарителей и покровителей искусства. От российских императоров-коллекционеров до маркиза Кампаны, именем которого была осенена совместная выставка Эрмитажа и Лувра; от юбилейной экспозиции даров, сделанных Русскому музею за всю его историю (экспозиции совершенно циклопической, охватившей все его дворцы), до выставок, связанных с Щукиным и братьями Морозовыми… Супруги Людвиг и братья Ржевские, петербургские собиратели Палеевы, Наумовы, Березовские (детищем которых и является KGallery)…
Но выставка Ипполитова — все же совсем другое, хотя здесь и показаны вещи, принадлежавшие ему («Меланхолия» Егора Острова висела в рабочем кабинете). Герой экспозиции представлен не как собиратель, но как мыслитель. Как писатель, претворяющий искусствоведение в искусство. Ученый и архивный муж, тем не менее, не выключенный из светской жизни, с современными художниками дышащий одним воздухом. Выдержки из текстов Ипполитова, сопровождающие все эти произведения, воспринимаются как их продолжение, прирастающая к ним плоть. Кажется, что иначе ту или иную картину воспринимать уже и нельзя. «MELANCHOLIA» в KGallery — не тот случай, когда выставку осенили именем покойного, но она и без этого выглядела бы вполне самостоятельно. Убрать имя Аркадия Ипполитова, героя выставки, отсюда — как вынуть черепаху из панциря. Герой этой выставки и есть ее сюжет. Если искать к ней аналогии, то ближе всего оказывается экспозиция художников дягилевского круга, несколько лет назад триумфально прошедшая рядом, на этом же берегу Фонтанки, в Шереметевском дворце. Там сам круг представленных персон материализовал дух великого импрессарио, делая осязаемой вдохновленность одного человека другим, процесс примагничивания.
Ипполитов представлен в KGallery исключительно теми художниками, чьим современником он был. Здесь нет ни старинных гравюр, ни работ рубежа XIX-XX веков — периода, которому посвящена его последняя лекция «Начало нового столетия. От декаданса к авангарду», изданная «Сеансом» сразу после смерти Ипполитова отдельной книжечкой. Классика возникает на выставке в отражении. Архангел Гавриил авторства Понтормо — в интерпретации Егора Острова. Летний сад и Арка Новой Голландии, гениальный образ русского зодчества, арка, через которую невозможно пройти, — в объективе Бориса Смелова. Греко-римской античностью дышит то, что связано с художниками «Новой академии», круга Тимура Новикова, в частности, с Костей Гончаровым — так рано умершим, легендарным уже дизайнером одежды, около которого начал складываться свой культ. Этот Антиной девяностых годов, «строгий юноша», как с оглядкой на фильм Абрама Роома назывался Гончаров, представлен здесь гуашевой эмблемой (обнаженный юноша как на вазописи), выполненной Сергеем Спицыным для модного дома, названного также по роомовской картине, и фотографиями коллективного проекта «Золотой Осел». Ипполитов (говорят, так любивший пальто авторства Кости Гончарова, что вещь пришлось выбросить — настолько она была изношена) написал к каталогу этого проекта текст. В нем прослежена визуальная история Психеи — поведанный «выжившей из ума пьяной старушонкой», вставной сюжет апулеевского романа, где рассказывается о преодолении ослиного (плотского) естества и обретении божественной благодати. Сквозь волшебный ипполитовский текст по-особому смотришь на тот проект (куратор — Екатерина Андреева).
Здешним художникам к лицу петербургская замкнутость, мужественность, «строгий, стройный вид»
Выставка в KGallery — своего рода путеводитель по кураторской деятельности Ипполитова и его текстам о современном искусстве. Диптих «Посвящение Мэпплторпу» (1990) Беллы Матвеевой, которую герой экспозиции уважительно назвал «большим мастером кэмпа», напоминает об эрмитажной выставке «Роберт Мэпплторп и классическая традиция. Искусство фотографии и гравюры маньеризма» (2004–2005), где скандальный американский фотограф был соотнесен со старыми североевропейскими мастерами. Заставляет остановиться возле себя «Портрет Юлиана Отступника» (2006) Ольги Тобрелутс, одного из кураторов «MELANCHOLIA» (вместе с Сергеем Николаевичем). Младенец, уверенно стоящий на крепких ножках, распростер руки так, что парадоксально напоминает Того, чьим антагонистом воспринимается герой полотна, отсылающего к выставке Тобрелутс «Кесарь и Галилеянин». Для ее каталога Ипполитов написал текст о феномене увлеченности России античным императором, пытавшимся возродить язычество. Причем Апостат у него не столько ретроград и антихристианин, сколько реформатор, увидевший ту возможность сосуществования разных религий, что близка нашему времени. Ипполитов новейшее искусство воспринимал через прошлое, выявлял генетику той или иной традиции, а говоря о прошлом, выходил к сегодняшнему моменту. Это придает его текстам, написанным в разные годы по разным конкретным поводам, удивительную жизнестойкость.
«Девиантность», но скрытая за «нормативностью»
«Маска, свеча и зеркало — вот образ Венеции XVIII века», — определил Павел Муратов в книге «Образы Италии». Выставка в KGallery тоже фиксирует определенную атрибутику своего героя. При входе публика видит фотографию Дмитрия Сироткина: в Отделе гравюр Эрмитажа Аркадий Ипполитов сидит спиной к нам. Ему так идет это «Невы державное теченье» за окном, этот шпиль Петропавловской крепости в отражении стекла, этот «Словарь русских иконописцев XI-XVII веков» на мониторе, этот отпечаток благородной тяжести в интерьере, куда не проникнешь так легко, как в KGallery, взлетев по лесенке с Фонтанки. «Понтормо — Пармиджанино — Пиранези — Палладио», — так и слышишь, смотря на это фото. Классика, основы, школа, школы. Но, как заметил в изданном к вернисажу роскошном сборнике Василий Успенский, коллега Ипполитова, «не случайно, несмотря на целый ряд проектов и текстов, посвященных классической традиции, в центре его внимания всегда были девиантные маньеризм-рококо-модерн-постмодернизм, а не противостоящие им нормативные ренессанс-барокко-классицизм-модернизм».
«Девиантность» искусства, представленного в KGallery, скрыта. Характерно, что здесь среди художников круга Новикова отсутствует Владислав Мамышев-Монро: тут была бы чужда его бьющая наотмашь травестия, бурлеск гендерных перверсий, открытый разворот на зрителя. На мой взгляд, чужеродно смотрится и посмертный портрет «Аркадий» авторства Ольги Тобрелутс — манерный, открыто чувственный. Здешним художникам к лицу петербургская замкнутость, мужественность, «строгий, стройный вид». Конечно, и новиковское «Нахимовское училище», и брутальные гребцы Георгия Гурьянова исполнены обаяния и нежности не напоказ. Так же мужествен и интровертен облик Петербурга (по крайней мере, здесь), где ранимость и беззащитность прячутся за внешней высокомерностью и снобизмом. Так же мужественна профессиональная деятельность героя «MELANCHOLIA», будто вопреки тому, что слова «искусствовед» и «критик», «хранитель» и «учитель», «эссеист» и «журналист» в нашу эпоху имеют иной гендерный окрас.
«Девиантность», но скрытая за «нормативностью», за размеренной регламентированной формой, — словно в расиновской «Федре» (почему-то возникает такая ассоциация), где запретная испепеляющая страсть мачехи к юному богоподобному пасынку, тема искаженной и раненой человеческой природы — все это выражается в жестком, неуклонном размере и ритме александрийского стиха. О первой части имени «Аркадий Ипполитов» (которое так неправдоподобно мифологично, что можно подумать, будто это псевдоним), то есть об «Аркадии», неоднократно сказано и написано. Аркадия — утопическая местность, воплощенный рай на земле, впрочем, «подпорченный» напоминанием о смерти. Реже обращают внимание на фамилию, а ведь Ипполитом звали того самого пасынка из мифа о царице Федре, любимца Артемиды, которого растерзало морское чудовище, посланное Посейдоном. Тем Посейдоном — Нептуном, который стал одним из символов нашего города и которого видишь на инсталляции Дмитрия Сироткина «Конец истории», разместившейся на втором этаже экспозиции. А еще «Ипполит» означает «распрягающий коней», а конь — воплощение благородства. И близость моря очень важна что в том мифе, что в расиновской трагедии, что на этой выставке. И может, к тому морю, откуда вышло чудовище («Неукротимый бык! Неистовый дракон!»), текут наши северные реки, которые видишь через мостовые решетки-парапеты, украшенные нимфами и гиппокампами.
На этой выставке хочется цитировать Мандельштама
Кураторы выставки составили одноименный ей увесистый сборник, который продолжает ее, развивает заданные на ней мотивы. На обложке — монохромный портрет Даны Сапаровой: Ипполитов сидит на стуле на набережной плещущейся Невы, сидит спокойно и замкнуто, полузакрыв глаза. Учитывая, что другая фотография, сделанная из эрмитажного кабинета, стала эмблемой выставки, можно сказать, что обложка обыгрывает смысл «иного берега», переправы.
Интересно, как такие разные внешне издания, это и «сеансовское», образуют свое притяжение — отталкивание и свою «драматургию». Тяжелый твердый «кирпич», который будешь читать разве что сидя за столом и вряд ли возьмешь с собой в метро, и небольшая мягкая книжечка, которую удобно положить в карман. На одной обложке Ипполитов в статике, на другой — в движении (идет по улице). В издании KGallery собраны тексты, известные в довольно узком кругу и «разбросанные в пыли по каталогам», а также воспоминания друзей и коллег. И конечно, там собственно визуальное содержимое выставки, определенное кураторской волей. «Сеанс» же выпустил в свет последний текст Ипполитова, присланный в редакцию, а точнее, на почту Любови Аркус: лекция предполагаемого цикла встреч по истории изобразительного искусства в школе «Сеанса»; иллюстрации подобраны самим автором. Символично, что эта лекция, первая и последняя (можно сказать, чудом обретенный текст, который воспринимается сейчас как рукопись, найденная в бутылке), посвящена европейскому искусству рубежа XIX-XX веков, периоду не устойчивости, но перелома, тектонических сдвигов, когда ветшающие формы уходят в прошлое, а новые нарождаются.
Выставка получилась о трагической недосягаемости. О дистанции, с которой воспринимается большой человек, оказавшийся по ту сторону
Список кораблей
Разные по всем параметрам, от замысла до материальной оболочки, эти издания прекрасно дополняют друг друга, объединенные любовью к Аркадию Ипполитову, подобно тому, как на выставке одна музыка Леонида Десятникова продолжается другой его музыкой, совсем иной по характеру. Ностальгическую, теребящую душу фортепианную мелодию — играет Алексей Гориболь — слышишь, подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж. Мелодия эта сопровождает работу «TRISTE», сделанную на основе фото и видеомонтажа с использованием кадров из фильма 2008 года «Список кораблей» Любови Аркус и Алексея Гусева, где Ипполитов читает лекцию об образе корабля в искусстве. А поднявшись по лестнице, слышишь завораживающее мистическое пение, очень высокий (а высокое означает прекрасное, чем выше, тем прекраснее: знание, впечатанное в нас с эпохи Возрождения), поистине ангельский, голос, оплакивающий что-то на английском. Перед входом в последний — в маршруте посетителя KGallery — зал висит текст Кристины Березовской, напоминающий о кураторском проекте Ипполитова в этих самых стенах. Пару лет назад здесь состоялась мощная ретроспектива Георгия Гурьянова, певца атлетических мужских фигур. И теперь эти же живописные «гребцы», ключевой символ той выставки, образуют коридор, через который мы, освещенные свисающими лампами в траурных абажурах, совершаем переправу на «иной берег». В этом узком коридорчике визави повешены два больших полотна, вроде бы требующих иной дистанции рассмотрения (не так близко!); и этот визуальный дискомфорт работает на сдвиг восприятия; ты буквально в одной лодке с этими безликими (вообще-то недописанными, но можно подумать, и стертыми Временем) мускулистыми парнями, коллективным Хароном. Войдя в совсем темный зал, уподобленный маленькому кинотеатру, можно сесть на один из мягких диванчиков и смотреть на видеоинсталляцию, авторы которой Максим Еруженец и Антон Горланов взяли за основу ту фотографию Дмитрия Сироткина (Ипполитов в Отделении гравюр Эрмитажа), что встречает на старте экспозиции. А звучит, оказывается, камерное вокально-инструментальное сочинение Леонида Десятникова The Leaden Echo («Свинцовое эхо»), посвященное Ипполитову задолго до его кончины. Пропевая стихи Джерарда Мэнли Хопкинса, поэта и священника викторианской эпохи, контратенор тоскует о невозможности удержать красоту, гибнущую от времени.
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли
в мире неизвестный узел, лента, шнур, крючок,
ключ, цепь, замок, засов, чтоб удержать
Красоту, сберечь ее, красоту, красоту, чтоб не уходила
бы от нас?
На одной из стен зала висит старый кожаный портфельчик Ипполитова, выхваченный из мрака вырезом света. «Портфель» — это может быть про литературный труд, про хранение архива или, если угодно, про благородно-старомодные манеры, но есть в этом слове и нацеленность на будущее. «Какие пьесы (или там актерские лица) есть в твоем портфеле?», — спрашивают режиссера. Это и про запас идей, материалов, которые могут всплыть, когда настанет час. Кто знает, что и когда извлечется на свет из этого потертого портфеля.
Лестница этого зала ведет на галерею, которая всегда используется на выставках как экспозиционное пространство, но в этот раз она — впервые на моей памяти — так обескураживающе пуста, так содержательно черна. Все же выставка получилась о трагической недосягаемости. О дистанции, с которой воспринимается большой человек, оказавшийся по ту сторону. О том, что живя в одном городе с ним, мы могли жить в разных параллельных измерениях, разных по сути городах. И город, который мы видим на фотографиях Бориса Смелова, не тот город, где мы живем. И Летний сад совсем не тот Летний сад. На этой выставке хочется цитировать Мандельштама. Не только «список кораблей», окликнутый работой «TRISTE», но и «Я не увижу знаменитой Федры…», «Я не слыхал рассказов Оссиана…», «Я тебя никогда не увижу, близорукое армянское небо…». Эта выставка о том, что мы всегда опаздываем, и в этом трагичность наших отношений с искусством. О том, кто жил, казалось, совсем рядом, но теперь нам остается им любоваться-смотреть-погружаться-открывать, стоя на другом берегу.
Читайте также
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»
-
Голос Ирины Рубановой
-
Киномеханик — К 80-летию Анатолия Загулина
-
Уроки радости и боли Динары Асановой — О выставке в Доме культуры «ГЭС-2»
-
Синефильская Россия — Десятка лучших в моменте
-
«Учиться воздуху» — О последней мастерской Сергея Соловьева