Игорь Мациевский,

Татьяна Клявина,

Анатолий Загулин,

Кирилл Разлогов,

Евгений Майзель,

Михаил Брашинский,

Анжелика Артюх

23 / 11 / 2020

Памяти Якова Борисовича Иоскевича

Сегодня в Петербурге простились с Яковом Борисовичем Иоскевичем, выдающимся ученым, киноведом, исследователем аудиовизуальной культуры. О Якове Борисовиче вспоминают его ученики и коллеги.

Яков Борисович Иоскевич родился 4 января 1926 в Ростове-на-Дону. Ветеран Великой отечественной войны. В 1951–1961, после окончания отделения романо-германской филологии историко-филологического факультета РГУ, работал учителем, завучем, директором школы в Калининской обл. и Карельской АССР. В 1962–1965 преподавал в РГУ на журфаке; обучался в заочной аспирантуре ЛГИТМиК на секторе кино; занимался организацией кинолюбительства. В 1966 защитил кандидатскую диссертацию «Идейно-художественные тенденции в новом французском кино»; начал работу на секторе кино НИО ЛГИТМИК. Преподавал в ряде вузов Ленинграда — Петербурга. В 1992–1996 работал приглашенным профессором в Университете города Метц (Франция), преподавал в парижской ESEC (Высшая школа кинообразования). Публиковался во Франции, Болгарии, Венгрии. В 1992 защитил докторскую диссертацию «Социокультурное функционирование кинематографа». В 1980–1990-е принимал участие в телевизионных программах в Ленинграде, Нанси, Риме.

Автор книг: Методология анализа фильма. Становление системного подхода в киноведении (1978); Социокультурные условия рождения и эволюции кинокомедии (1982); Комплексное исследование кинопроцесса (Сб. науч. трудов, 1989; отв. ред.-сост. и авт. 2-х ст.) Современный художественный процесс: методология комплексного подхода (1992); Экранная культура и новые технологии (2002); Интернет как новая среда художественной культуры (2006); 100 лет аудиовизуальной культуры Франции. Ч. 1, 2 (2009–2011).

---

Кирилл Разлогов

Яков Борисович — один из последних представителей классического киноведения, для которого Франция была не только родиной кино, но и местом осмысления его художественного и цивилизационного значения. Нас с ним сближали идеи европейского приоритета экранной культуры и ее теории, опора на интеллектуальное философское кино, с одной стороны, и расширение океана аудиовизуальной коммуникации — с другой. До самых последних лет жизни Яков Борисович смотрел вперед и был более прозорливым и чутким к нововведениям, чем многие его молодые коллеги. Отсюда включение интернета в сферу экранной культуры. Талантливый исследователь, энциклопедист, Иоскевич неустанно передавал свой опыт молодым, которые и впредь смогут многому научиться, обращаясь к его работам. Светлая память.

Евгений Майзель

Яков Борисович Иоскевич прожил 94 года. Светлейшая душа, он был глубоко порядочным и жизнелюбивым человеком, образованнейшим профессионалом, щедрым и заботливым преподавателем. Ему были присущи, пожалуй, все качества, составляющие облик настоящего интеллигента. Его идеалом был мир, в котором война уступает игре, а конкуренция — сотрудничеству и содружеству. Все свои силы Иоскевич отдавал не борьбе с советской или постсоветской властью, а просвещению тех, кто оказывался в сфере его интеллектуального влияния. Бóльшая часть его жизни пришлась на советскую эпоху, с ее железным занавесом, но Иоскевич всегда жил так, словно никаких государственных границ и идеологических запретов не существовало. Могу только вообразить, какой ценой ему это удавалось, но и это он делал играючи.

Человек средиземноморского темперамента, он с юности стал франкофоном и франкофилом. Защитил первую в СССР диссертацию о Годаре; устраивал показы фильмов «новой волны»; преподавал историю французского кино; всегда стремился быть в курсе самых передовых идей своих западных современников. Обнаружив, что государство выписывает и хранит в специальных архивах наиболее значительную западноевропейскую литературу и прессу, Иоскевич добился разрешения пользоваться этими архивами и так годами отслеживал и новые искусствоведческие и киноведческие труды, и даже свежую (или сравнительно свежую) парижскую периодику. Содержимое наиболее интересных материалов он обычно пересказывал коллегам, продолжавшим жить, как все, — отрезанными от свободного мира.

Не желая замыкаться в киноведении, Иоскевич задумался о медиатеории, когда в России еще не знали такого слова. В сюжетах Барта, Бодрийяра и Бурдье (называю лишь авторов на букву «б») Иоскевич прекрасно разобрался задолго до того, как их переведут на русский. Бум компьютерных технологий и так называемого современного искусства Иоскевич встретил во всеоружии хорошо подготовленного теоретика.

Созданную Иоскевичем глобальную концепцию аудиовизуальной культуры кроме него самого не понимал, кажется, никто. И неудивительно, поскольку она была скорее представлением о будущем, в котором сбылись утопии самых дерзких визионеров XX века. Представлением, объединившим тотальное кино и сферические экраны, трехмерное моделирование и электронный гипертекст в осмысленную реальность, в актуальный союз всех искусств, наук и технологий.

Внезапное для многих исчезновение с политической карты мира Советского Cоюза и последовавшее за этим рождение нового демократического государства, мыслившего себя гармоничной частью мирового сообщества, ретроспективно выглядит триумфом тех научных, гуманитарных и либеральных ценностей, олицетворением которых Иоскевич служил независимо от перестройки и задолго до нее. Глобальные процессы последнего десятилетия XX века — такие, как распространение интернета и формирование мира без границ (например, в виде ЕС), — казались не только очередными победами добра и разума, но и, не в последнюю очередь, кумулятивным результатом усилий именно таких ученых, как Иоскевич, — пусть сам Яков Борисович и не занимался никогда ни политикой, ни кибернетикой. Нельзя сказать, что новая власть и постсоветское общество достойно отблагодарили стареющего ученого, однако, несмотря на возраст, Иоскевич продолжал интенсивно работать. А в новом столетии начались и вовсе тревожные процессы.

Бродячий афоризм «В России надо жить долго» обычно приписывают Корнею Чуковскому, хотя то же самое говорили и Вениамин Каверин, и, гораздо раньше, Федор Сологуб, и, совсем давно, А. Н. Островский. Эту фразу обычно понимают так, что, мол, коли угораздило тебя родиться и жить в России, то надо набраться выдержки, терпения, здоровья, чтобы, переждав темные времена, все-таки увидеть в один прекрасный день реабилитацию забытых или оклеветанных имен, дождаться восстановления попранной справедливости и хотя бы стариком порадоваться запоздалому, но все же торжеству возвращенной правды. Видимо, это правильная интерпретация, и не случайно Корней Иванович произнес эти слова в оттепельном 1962 году, когда был опубликован «Один день из жизни Ивана Денисовича». И когда, несмотря на обострение холодной войны, советские граждане все-таки верили, что будущее сулит им если не обещанный Хрущевым коммунизм, то хотя бы, по более позднему выражению Вайнеров, «эру милосердия».

Привыкший все делать на совесть, Яков Борисович не просто выполнил, но перевыполнил наказ Чуковского. Пережив сталинизм, Оттепель, застой, Перестройку и противоречивые девяностые, с их призрачным обетованием новой и, как хотелось верить, более светлой эпохи, он стал свидетелем и двух последних десятилетий. С их ползучим реваншизмом, постепенно окутавшим всю страну. С их невесть из какого пыльного угла вынутыми духовными скрепами и риторикой победобесия. Наконец, с их курсом изоляционизма, несовместимым ни с современной наукой, ни с образованием, ни со здоровой общественной обстановкой. На закате жизни Иоскевичу суждено было увидеть перечеркнутыми все надежды, с которыми образованные люди страны и планеты встречали миллениум. Так судьба старого еврея саркастически уточнила выстраданную мудрость русских литераторов. Оказалось, что в России жить, конечно, надо долго, но лучше — не слишком долго. И уж совсем не приведи вас Бог — стать настоящим долгожителем в трезвом уме и ясной памяти.

Татьяна Клявина

По праву коллеги, проработавшей с Яковом Борисовичем Иоскевичем бок о бок больше тридцати лет, хочу сказать несколько слов об этом удивительном человеке.

Иоскевич — доктор культурологии, профессор, один из мэтров Российского института истории искусств, любимый учитель многих известных ныне деятелей отечественной культуры. Являясь автором десятка книг, бесчисленных научных статей, учебников, новаторских прикладных исследований, он в последнее десятилетие увлекся новыми пространствами и форматами художественно-эстетической деятельности в культуре рубежа XXI тысячелетия. За техническими возможностями он, в отличие от многих коллег и современников, сразу увидел не просто неизбежность обновления инструментария художественной деятельности, а предпосылки глобальных цивилизационных сдвигов.

Иоскевич сам обозначил жанр своей последней работы, изданной в 2019 году, как развернутой служебной записки по поводу дальнейшей коллективной монографии над проблемно-тематическим сюжетом, который он собрал для нас всех.

Шаг за шагом, статья за статьей, книга за книгой, он выстраивал новую систему исследовательских подходов, думал о терминологии, критериях обобщения и классификаций, искал платформы для систематизации всего, что не укладывалось в привычные рамки искусствоведческого анализа. Он стал нашим провайдером, не боялся быть непонятым, искал и находил учеников.

В конце 60-х годов в научно-исследовательском отделе ЛГИТМиКа (под таким именем выживал тогда когда-то знаменитый Зубовский институт) группа энтузиастов под руководством А. Н. Сохора стала заниматься актуальными проблемами современной культуры. И выходило все у них интересно, необычно. Люди подобрались прекрасно образованные, владеющие языками, с широкими взглядами. Как уж им удалось институализироваться, стать сектором социологии и эстетики, я не знаю — еще в школу ходила в те годы, но факт остается фактом. Я. Б. Иоскевич — из отцов-основателей этого научного объединения, которое с годами стало называться «сектор актуальных проблем современной художественной культуры». Именно отсюда стартовали в научную, педагогическую и художественную жизнь Г. Суворова, В. Дианова, С. Добротворский, М. Трофименков, И. Вдовенко, Д. Голынко, С. Савицкий.

Я пришла на этот сектор в 1980 году, окончив аспирантуру на секторе театра. И то, что М. Н. Любомудров не захотел работать со мной как сотрудником, — мой счастливый билет. Через несколько лет коллеги выдвинули меня, самую младшую, на должность заведующей — сектора актуальными проблемами современной художественной культуры. Ученый совет ЛГИТМиКа, несколько ошалев от такого поворота, единогласно проголосовал. И хотя сферы наших научных интересов напрямую не пересекались, очень многое в моей судьбе, как и в судьбах десятков молодых людей, определил именно Иоскевич.

В XX веке, если вы родились в 1926 году в Ростове, ваше будущее, впрочем, как и сама жизнь, окружены большими вопросами. Ангел-хранитель, личная воля, обстоятельства семейные и государственные: в пятнадцать лет просто выжить в узеньких пространствах этих жерновов — уже победа, уже несказанная удача. А впереди, слава Богу, долгая, насыщенная, полная достоинства и благородства, постоянного интереса к окружающему миру и людям жизнь. Эвакуация, бездомье, голод, армия, тяжелейшее ранение, год госпиталей, романское отделение Ростовского университета, где язык был выучен так, что, когда в 1989 году Иоскевич впервые попал в Париж, богатство его лексики стало предметом восхищения местных коллег. А еще — школьное директорство в Карелии, аспирантура сектора кино НИО ЛГИТМиКа, увлеченность Годаром, кандидатская, докторская. Но это всё внешние приметы.

За более чем двадцать лет работы в директорской должности я повидала много научных, псевдонаучных, околонаучных судеб. Яков Борисович в этой моей коллекции — феноменальный пример научного бескорыстия, открытости, даже жадности ко всем новым формам функционирования культуры, бесконечной готовности формировать научную среду, поддерживать, двигать молодых. Ау, ребята, скольким из нас он дал путевку в жизнь, подарив свои контакты, свое время, поддержав в завиральных мыслях, вовремя подбросил идею?.. У него был редкий для искусствоведа дар видеть общее в частном, размышлять планетарно тогда, когда все еще только запрягают коней в своем местечке. Он часто раздражался на нас, коллег по сектору, за научный индивидуализм, как ему казалось, сегодня совершенно неуместный. Но, видит Бог, Яков Борисович, мы Вас очень любили и понимали, что просто не доросли. А как он умел заметить людей, разглядеть в человеке лучшее! И уж совсем невозможное — смириться с чужими недостатками.

А какой он был стильный, всегда модный, по определению. Помню, как коллега, парижский профессор, весьма занятый своим внешним видом, с горечью однажды сказал, что вот, хорошо Якову, он что ни купит, все на нем шикарно, а тут вот стараешься, в результате выглядишь нарочито. Это было еще в период нашей советской бедности.

Помню, как почти пять часов не отпускали его молодые технари на семинаре по сетевой культуре. Только представьте: профессор далеко за восемьдесят и сотня юных неофитов в кинозале Российского института истории искусств, которые обалдевают оттого, что им вдруг дают терминологию, язык общения, понятный и такой нужный. Это я к теме актуальности нашей науки, если что!

А своими руками отстроить дачу, в девяносто обожать водить машину, летать по разным странам, потому что интересно, пинать меня как директора, что нельзя засиживаться, когда вокруг напаханное поле тем, проблем, идей. Почти все студенты и аспиранты бывали у него дома, знали, какая у Якова Борисовича замечательная и гостеприимная семья.

Нам повезло — мы были современниками и учениками Якова Борисовича Иоскевича.

Анжелика Артюх

Я познакомилась с Яковом Борисовичем в 1997 году, сразу после окончания Санкт-Петербургской Академии Театрального искусства в Российском институте истории искусств, куда меня привела Ирина Кузьмина на встречу с потенциальным научным руководителем кандидатской диссертации. В моей научной жизни это знакомство решило все. С тех пор мы начали беседовать: вначале на секторе «Актуальной художественной культуры», постепенно «оптимизированном» вместе со всем Институтом по распоряжению министра культуры Мединского 2013 году, а затем, когда я после защиты диссертации и нескольких лет работы на секторе кино ушла в другое институциональное пространство, просто при разных встречах на научных островках Петербурга. Последние несколько лет ученые встречи проходили в его квартире на улице Чехова, равно как и в пансионате в поселке Песочный.

О чем мы беседовали? О том, что нас волновало в текущей научной жизни, политике, искусстве, книгах, Интернете. О чем вообще еще можно беседовать учителю и ученику? В Песочном я подарила ему свою книжку о женщинах-режиссерах, изъятую прямо из типографии СПбГУ всесильной гранд-дамой Татьяной Черниговской. На улице Чехова я получила взамен его книжку, которую он называл служебной запиской — «НОВЫЕ ПРОСТРАНСТВА И ФОРМАТЫ художественно-эстетической деятельности в культуре рубежа НОВОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ». Эта книжка стала его последним фундаментальным трудом. Да, именно так, поскольку ключ к ее главному открытию лежал уже в названии книги, отсылающей к новым форматам и пространствам художественно-эстетической деятельности, равно как мысли, политике, критике. Эту книгу надо издать. Она как его завещание. Остановлюсь только на ряде позиций.

Иоскевич обращал внимание на острую необходимость озаботиться понятием «культура выбора» как своего рода новой формой сетевой экологии, поскольку Интернет он рассматривал в контексте теоцентрических размышлений Тейяра де Шардена и отечественного гуманитарно-естественного-научного «междисциплинарника» Владимира Ивановича Вернадского как о ноосфере. Вернадский характеризовал ноосферу следующим образом: «Это сумма коллективных достижений человечества в духовной области, мысли и искусства… Становится вопрос о перестройке Биосферы в интересах свободомыслящего человечества, как единого целого». Для Вернадского — это средоточие «вершин человеческого духа» было проявлением «Министерства духа», а во главе угла научной деятельности вставала проблема, связанная с обеспечением коэволюции Природы и Общества и дальнейшую выработку новой структуры общественных отношений для единого планетарного сообщества.

Иоскевич четко выводил диаду интернет/ноосфера, обращая внимание, что «эскизность» и эссеистское использование понятие «ноосфера» и Вернадским, и Шарденом позволяет трактовать его как некий индикатор той или иной области взаимодействия природы и культуры. При этом культура берется как:

1) в целом пространство «духовной» (имматериальной) человеческой деятельности; 2) массив (склад/свалка) опредмеченных, материализованных продуктов такой деятельности. Дальнейшее рассмотрение подобных тезисов Иоскевич видел в междисциплинарной связке (антропология-культурология-киноведение).

Иоскевич замечал, что лишение человека титула «венец творения природы» ни в коем случае не приведет к преуменьшению его величия, поскольку одним из главных достоинств человека является то, что он несет в себе ключ к пониманию будущего. Именно в человеке сокрыта основная тайна предстоящих эпохальных метаморфоз — направленность перехода в иное качественное состояние. «Био» и «ноо» как динамика заключенного в нем противоречия двух структур — биологической и интеллектуальной — обуславливает основные тренды дальнейшего развития. Что в свою очередь обращает огромное внимание на необходимость развития образования как пути окультуривания природы, что является первостепенной задачей движения в будущее.

Разумеется, это лишь небольшой набросок тех размышлений, которые можно найти в служебной записке Иоскевича, которую РИИИ в его нынешнем виде вовсе не намерен развивать, учитывая то обстоятельство, что за последние несколько лет Институт избавился от тех ученых, которые когда-то работали на секторе «Актуальных исследований художественной культуры». Сам Иоскевич тоже ушел из РИИИ, в том числе из-за отсутствия перспективы хоть как-то продолжить свои исследования в коллективном динамичном проекте. Каждый раз, когда мы с ним встречались, он говорил о том, что хорошо было бы создать междисциплинарную группу ученых, чтобы исследовать то, что он теоретически заложил. Но время шло, политическая реакция наступала, я ушла из Смольного факультета свободных искусств и наук, где свободы уже не осталось, не говоря уже о перспективах финансирования программы кино. В Смольном когда-то работал и Яков Борисович, заложив основы этой программы.

Анатолий Загулин

Когда я пришел в Институт, Яков Борисович уже защитил диссертацию. Он приехал из Ростова. И начал заниматься Годаром. Французское кино и Годар. Никто в Институте это не изучал. Я думаю, и в Советском Союзе немногие. Для меня Яков Борисович — человек на все времена, потому что он всегда был впереди. Он первый приобрел видеомагнитофон. Он первый работал со спутниковой связью. Он читал лекции не только о кино, но и о современной аудиовизуальной культуре. Он был очень контактный — раз. И очень демократичный — два. Без пафоса. Почему они с Трофимом¹ сдружились? Потому что оба были франкоговорящие. С ним дружил и Серега Добротворский. Был замечательный сектор у Татьяны Алексеевны², где собралась вся молодежь. Так что он всегда впереди был. Он читал лекции, просвещал народ и еще «по башкам бил», потому что не все были в курсе новинок и тенденций.

¹ Михаилом Трофименковым. — прим. ред.

² Татьяны Клявиной. — прим. ред

Михаил Брашинский

Яков Борисович не выбирал себе роли в истории, история выбрала ему роль сама. В годы, когда занавес закрывал от нас почти все, что было там, за ним, в большом, настоящем мире, он был тем, кто за этот занавес заглянул, и не просто заглянул. Мне он всегда напоминал одного, или всех сразу персонажей «451 по Фаренгейту», тех, кто выучил наизусть книги, зная, что их скоро не будет — для тех кто придет позже — носитель, хранитель, такой почти борхесовский человек-архив, человек-библио- или -фильмотека. Мы только могли читать о Годаре, а он его видел и сохранил, не для себя, чтобы передать — другим, нам.

Драма Якова Борисовича, как я ее понимаю, заключалась в том, что если у Брэдбери культуры не было уже, в нашем случае ее не было еще, и когда она появилась, роль человека-архива сама собой перестала быть такой важной, нужной. Он остался один. Но благодарность не денется никуда, так же, как память книг.

Игорь Мациевский

Иоскевич — замечательный, удивительный, великий ученый. С одной стороны, как будто бы возраст — он много знал, много видел. С другой стороны — совершенно юный по характеру. Невероятно прогрессивный. Между тем строгий и критичный. Он не любил примитива, прямолинейности, грубости. К тому, что он сделал в киноведении, в истории и теории искусств, будут всегда обращаться. Он человек — свет.

Материал подготовила Виктория Сафронова.

Получать рассылку «Сеанса»

Leave this field empty if you're human:

Читайте также

• 

  Голос Ирины Рубановой

• 

  Киномеханик — К 80-летию Анатолия Загулина

• 

  Уроки радости и боли Динары Асановой — О выставке в Доме культуры «ГЭС-2»

• 

  Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...

• 

  Синефильская Россия — Десятка лучших в моменте

• 

  «Учиться воздуху» — О последней мастерской Сергея Соловьева