Андрей Плахов
Андрей Плахов

Ингмар Бергман и советская политика кинопроката


— Владимир Юрьевич, как получилось, что единственным фильмом Бергмана, официально выпущенным в прокат в Советском Союзе, в течение двух десятков лет оставалась «Земляничная поляна»?

— Первой картиной Бергмана, которую, хотя бы теоретически, могли увидеть жители Страны Советов, была «Музыка во тьме» или, быть может, «Дождь над нашей любовью». Речь идет о тех русских, кто находился сразу после войны в Чехии, в Праге, где до 1948 года кинопрокат был почти свободен от идеологии. Тогда на киностудии «Баррандов» снимались самые громкие советские фильмы — «Весна», «Падение Берлина», и  наши кинематографисты ходили в пражские кинотеатры, приобщались к западным новинкам. Но никто Бергмана тогда не заметил.

Не замечали его в России и тогда, когда уже существовали «Улыбки летней ночи» и «Вечер шутов». О шведском кино знали только, что фильм «Фрекен Жюли» Альфа Шеберга получил главный приз в Канне, и еще смотрели в прокате мелодраму «Она танцевала одно лето» с Уллой Якобсон, которая попала в прокат за свою антирелигиозность и несмотря на эффектную эротическую сцену.

В 1957 году в Москве проходил Всемирный фестиваль молодежи, и туда привезли «Канал» Анджея Вайды, который только что разделил Специальный приз в Каннах с «Седьмой печатью». Тогда, в атмосфере оттепели, впервые имя Бергмана услышали в России. Картину очень ждали, но она не пришла, ибо контакты со шведским кино были тогда очень слабыми.

Еще два года спустя первый фильм Бергмана попал на закупочную комиссию «Совэкспортфильма», состоявшую из кинематографистов, кинокритиков и функционеров. Это и была «Земляничная поляна». Фильм переводила наша лучшая переводчица, дочь Сергея Юткевича — Марианна Шатерникова. Картина стала шоком для «руководящих товарищей». При полной идеологической безобидности пугала символика — непонятная, а потому, казалось, очень опасная. Был вынесен приговор: он означал, что подобные фильмы появиться в советском прокате в принципе не могут. Далее возникла мечта об «Источнике». На Каннском фестивале 1960 года — вероятно, лучшем фестивале за всю историю кино (там соревновались «Сладкая жизнь» Феллини, «Приключение» Антониони, «Молодая девушка» Бунюэля, «Баллада о солдате» Чухрая, «Дама с собачкой» Хейфица, «Источник» Бергмана) — впервые побывала солидная делегация советских критиков. В их отчетах «Сладкая жизнь» была признана лучшим антибуржуазным фильмом, зато «Приключение» — интеллектуальной порнографией, а «Источник» — просто порнографией. Теперь имя Бергмана связывалось уже не с заблуждениями экзистенциализма, а с сугубо буржуазными извращениями. Но в то же самое время пришло распоряжение «сверху», от партийной верхушки: приобщить советских зрителей к достижениям мировой кинокультуры и для этого купить хотя бы по одной картине каждого крупного мастера. Надо было лишить буржуазную пропаганду ее любимого козыря — возможности утверждать, что «у них ругают не глядя». После скандала на Московском фестивале 1963 года с фильмом «8 1/2» в советский прокат были закуплены «Крик» и «Затмение» Антониони, а на комиссию была опять поставлена картина Бергмана. Ею на сей раз оказалось «Лето с Моникой», и оно успешно прошло. Но после комиссии надо было получить одобрение ЦК партии, а там оказался «непроходным» последний кадр фильма — удаляющаяся обнаженная Харриет Андерссон. Будучи последним, кадр запоминался, и фильм объявили вредно влияющим на молодежь. Однако указание по закупке Бергмана осталось невыполненым, и тогда вернулись к «Земляничной поляне».

— Выходит, это была чистая случайность, а вовсе не признание того, что перед нами лучший фильм Бергмана?

— Нет, это была всего лишь «галочка» в плане. И как только она оказалась «закрыта», стало понятно, что больше Бергмана уже не купят. План по шведскому художнику был выполнен на многие годы вперед. Отныне в любом отчете можно было сказать: лучшее уже купили. В прокатной версии «Земляничной поляны» не было сделано ни одной купюры, а сам фильм был понят советской аудиторией в критериях 60-х годов как лирическое повествование о прошлом.

Первым из русских критиков подробно написал о Бергмане Владимир Матусевич, который ездил на семинар в Швецию и в появившейся после этого статье трактовал Бергмана как антибуржуазного художника, отвергающего ценности капитализма (вскоре Матусевич остался на Западе и устроился работать на радиостанцию «Свобода»). Между тем в Москве прошла ставшая легендарной Неделя шведского кино, где были показаны (наряду с такими фильмами, как «Фрекен Жюли») «Вечер шутов» и «Лицо». Неделя проходила в крупнейшем кинотеатре «Ударник». При ближайшем знакомстве восторг перемешался с удивлением: было непонятно, почему эти фильмы запрещали, ведь они столь просты в своей гениальности. Бергман никогда не представлялся на Московских фестивалях; ходили слухи, что он сам запрещает эти показы, но дело было, вероятно, в том, что советский прокат продолжал отвергать бергмановские ленты для закупки.

В 1966 году в Москве при Госфильмофонде был создан кинотеатр «Иллюзион» на 369 мест. Он стал либеральной отдушиной для киноманов: здесь показывались фильмы прямо из киноархива без согласования «с инстанциями». Только однажды возник конфликт: когда «Иллюзион» показал запрещенного «Андрея Рублева». Так или иначе, здесь было разрешено больше, чем в любом другом кинотеатре России. И здесь прошли две большие шведские ретроспективы. Сначала хотели показать только Бергмана, но Шведский киноинститут на это не пошел. Он прислал также специального человека следить, чтобы присланные копии не контратипировали: помню, эта дама чувствовала себя довольно неловко.

— Означает ли это, что советские зрители хотя бы на этом крошечном пятачке цивилизации могли увидеть «Молчание», «Персону» и другие ключевые фильмы Бергмана? Или для этого надо было ехать как минимум в Польшу?

— «Молчание» числилось стопроцентно запрещенным фильмом. После фестиваля в Карловых Варах его заклеймили на страницах журнала «Искусство кино», после чего показ стал невозможен ни при каких обстоятельствах. Это типично для Москвы тех лет: при помощи профессиональных энтузиастов и умельцев создавалось «общественное мнение» о том или ином фильме как «абсолютно неприемлемом». Матусевич шутил, что «Молчание» выйдет в русский прокат в 1999 году.

Правда, гораздо раньше вышла «Осенняя соната». В ней несколько «облагородили диалоги», убрали «грубости». Руководители страны в ту пору редко смотрели фильмы, но их жены и друзья на дачах любили приобщаться к новинкам западного кинематографа. При этом они диктовали свои вкусы: чтобы не было «пошлости», вульгарных выражений, двусмысленности.

— Перестройка внесла запоздалые коррективы в русскую судьбу бергмановских фильмов…

— В самом ее начале в Комитете кинематографии меня попросили составить список фильмов прошлого, которые необходимо ввести в отечественный прокат. В порядке «возвращения долгов» купили «8 1/2» Феллини, «Разговор» Копполы, «Красную пустыню» Антониони”, «Семь самураев» Куросавы. Решили приобрести и еще один фильм Бергмана — обязательно цветной, на чем настаивал кинопрокат. «Шепоты и крики» оставались тогда еще лентой непроходимой, «Змеиное яйцо» не прошло комиссию, так же, как и «Сцены из супружеской жизни», показавшиеся ее членам скучными и невразумительными. Но, как и в пору оттепели, Бергман оказался нужен — нужен в качестве символа, свидетельства «ветра перемен». И тогда появился «Фанни и Александр». Прошло еще не так много времени — и в Музее кино показали «Молчание» и «Шепоты и крики», на Московском фестивале — «После репетиции», многие ленты демонстрируются теперь по телевидению без всякого ореола сенсации.

Не один раз за эти долгие годы в России ожидали самого Бергмана, а когда он опять не приезжал, ссылались то на влияние его жены-эстонки, то на какие-то другие причины и обстоятельства. Он уже становился литературным персонажем, мифологической фигурой в России.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить