Время страха. Ингмар Бергман в 1968‑м
Ингмар Бергман и Лив Ульман. 1968
Фильм Ингмара Бергмана «Стыд» показали шведской прессе 21 августа 1968 года, в день ввода советских войск в Чехословакию. Считается, что это предопределило все последующие споры по поводу этой драмы. Позже режиссер говорил, что выпусти он фильм на полгода позже, фокус истории был бы другим. 1968 год стал чем‑то вроде увеличительного стекла, поджигающего искусство: любое произведение немедленно должно было превратиться в актуальное высказывание.
В тот год Бергман выпустил два фильма. Оба, пусть и с оговорками, можно отнести к жанровому кино: «Час волка» — хоррор, «Стыд» — военная драма. Оба фильма — нечто вроде снов экранной пары Лив Ульман — Макс фон Сюдов, в первом случае сон сюрреалистический, дикий, ядовитый кошмар безумца, во втором — сон невыносимый.
В «Часе волка» три предисловия: предуведомление о том, что перед нами — экранизация дневника художника Йохана Борга; саундтрек со съемочной площадки под титры на темном экране; монолог героини, Альмы, которая вводит зрителя в историю. Публика должна одновременно верить в реальность происходящего — и не верить в нее. «Полезно пробудить зрителя на мгновение, чтобы потом вновь окунуть его в драму», — так Бергман объяснил этот прием.
Саму историю легче всего описать как экзистенциальный хоррор, фантасмагорию, в которой некоторые персонажи носят гофмановские имена, кошмарные видения художника, для которого творчество — это мучение, болезнь, оживающий ад. Альма мечтает, что когда‑нибудь они с Йоханом будут похожи, как все долго живущие вместе пары, старается смотреть на мир, как он, и не только видит его «демонов», но и разговаривает с ними. «Час волка» — время, когда приходят кошмары, предутренний час, когда депрессия сильнее всего. «Было время, — говорит Йохан, — когда ночи были для сна: спать, проснуться. Без страха».
«Час волка». Реж. Ингмар Бергман. 1968
Фильм изначально должен был называться «Людоеды». Работа над сценарием началась еще в 1964 году, причем, по признанию Бергмана, история была «очень личной». Шведская критика приняла фильм довольно прохладно: признавая, что сделан он блестяще, указывали на абсолютную закрытость и асоциальность картины, Бергмана сравнивали с фокусником. В Америке дела шли лучше. Роджер Эберт, например, призывал «принять» хоррор, не задавая вопросов, и тогда фильм «сработает великолепно». Он остроумно сравнил зрителя «Часа волка» со зрителем диснеевской «Белоснежки»: как «Белоснежка» требует от детей «творческого акта воображения», «отказа от недоверия», так фильм Бергмана требует того же от взрослых.
Еве, героине «Стыда» (предварительное название — «Сны о стыде»), кажется, будто все это снится кому‑то: «И это не мой сон. Чей‑то чужой, а меня загнали туда силой. Нет вокруг ничего по‑настоящему реального. Все выдумано. Как, по‑твоему, пойдут дела, когда тот, что видел нас во сне, очнется и покраснеет от стыда за свой сон?»
Кто проснется? Бог? Глава семьи? Человек, начавший войну? Автор фильма?
«Час волка». Реж. Ингмар Бергман. 1968
«Стыд», как и «Час волка», начинается с закадровых звуков — с каши из радиосигналов, выстрелов, криков. «А радио у нас сломано», — снова и снова будет повторять героиня, Ева. Это фильм о семейной паре, музыкантах, которые пытаются жить вне войны, со «сломанным радио», но у них не получается. Война приходит и на их остров. «На чьей вы стороне?» — спрашивает у них военный. — «Ни на чьей, мы музыканты». — «Вы были музыкантами. Оркестров больше нет. Значит, вам безразлично, при каком политическом режиме вы живете?» — «Нет! Но война продолжается так долго… и нам так трудно…»
Война в «Стыде» условна, это долгое, изматывающее противостояние одних и других, неважно, кого именно. Музыканты — жертвы, гражданская война требует от них стать «сочувствующими», принять какую‑нибудь сторону, а потом умереть за это. Или убить. Как ни глупо, но, когда этот фильм вышел, Бергман оказался в положении своих героев.
В «Стыде» критики искали ответ режиссера на войну во Вьетнаме. Но если в «Персоне» (1967) Бергман делает хронику самосожжения вьетнамского монаха важным эпизодом фильма, то в «Стыде» история полностью лишена конкретики, неизвестно даже, когда происходит действие. Вероятно, где‑то в будущем. Это фильм, постепенно уходящий в апокалиптический сон, фильм о том, что принять любую сторону — значит проиграть.
«Стыд». Реж. Ингмар Бергман. 1968
Первую разгромную статью в Aftonbladet написала левая журналистка Сара Лидман, к тому времени она уже бывала во Вьетнаме и издала книгу интервью «Встречи в Ханое». Она восприняла «Стыд» как поддержку проамериканских военных сил, как оправдание войны, как «мечту всех западных производителей оружия». Она возмущенно писала: «Война никогда не закончится, если никому не будет дела до ее причин». Бергман ответил ей:
Было еще много критики, справедливой и не очень. Фильм называли реакционистским и опасным, обвиняли в том, что «сама тема масштабнее, чем режиссер». И, наконец, вышло злое, резкое интервью француза Эрнеста Риффе с Ингмаром Бергманом. Сначала режиссер отворачивался от разговора: «Где вы находитесь с точки зрения политики?» — «Нигде. Если бы существовала партия трусливых, я бы к ней примкнул». — «Расскажите что‑нибудь о „Стыде“». — «Я не обсуждаю мои фильмы». Разъярившись, интервьюер оскорблял Бергмана, называл его ничтожеством: «Все, чего я хочу, — сказать что‑нибудь о вашем проклятом, отвратительном фильме, который я, конечно же, не смотрел, но который, по мнению многих тонко чувствующих людей, можно было бы с тем же успехом никогда и не снимать… Зачем вы продолжаете? Почему бы не сделать вместо этого что‑нибудь полезное?» — «Почему птица кричит от страха? Да, я знаю, что ответ звучит сентиментально… Если хотите, запишите весь список слов: страх, стыд, унижение, гнев, ярость, скука, удовлетворение».
Эрнест Риффе — псевдоним Бергмана, уже знакомый читателям того времени. Бергман взял «шизофреническое интервью» у самого себя, сам на себя наорал, сам себя высмеял:
Критикам из 1968‑го «Стыд» казался апологией войны. Потом в нем увидели и признание вины за нейтралитет Швеции во Второй мировой, и автопортрет трусливого человека, и — гораздо позже — картину о разладе в семейных отношениях: это не война, это просто любовь кончилась, и мир вокруг героев подстраивается под их чувства.
Но главное, что объединяет «Час волка» и «Стыд», — тема страха. Оба эти фильма рассказывают не о внешней угрозе — аристократических вампирах‑каннибалах в «Часе волка» или гражданской войне в «Стыде», а о том, как постоянное давление, неважно, снаружи или изнутри, меняет человека, и о том, как страх делает человека фашистом. Убийцей. Не тяга к порядку, не желание силы: страх.
Ингмар Бергман и Лив Ульман на съемках фильма «Стыд».
Страх — это когда время перестает работать. «Ох, эти секунды! Как они длинны», — в «Часе волка». «А радио у нас сломано», — в «Стыде». Страх — это когда умирают, становятся пылью семейные связи. Страх — это когда ты на лодке в открытом море плывешь по отравленной воде, и до развоплощения осталось совсем немного. Страх — это когда от тебя требуют принять чью‑то сторону.
Но мы не знаем, чью. Радио у нас сломано.
