«Игла»: Сказка с несчастливым концом
В контексте Перестройки ореол «Иглы» был отчетливо романтическим: о герое-одиночке в экзотическом краю, о больной любви и смерти, о наркотическом проклятии, музыке и криминале, о своеволии, подрывающем гнилую систему. Спустя более четверти века «перестроечный» дух, кажется, почти растворился, пресловутая атмосфера «перемен» испарилась, и картина читается как народная сказка. Не романтическая новелла в духе Гофмана, в которой герой прыгает из реального мира в фантастических за своей раздвоенной возлюбленной, а фольклорная, ритуальная, где герои и обстоятельства четко разделены на «своих» и «чужих». Это разделение Рашид Нугманов подчеркивает гротескно: русские и казахские актеры, рок-музыка и номенклатурная речь, город и пустыня.
Где правда: в снежном лесу или среди песчаных холмов? Кто победит озеро или море? Моро (Виктор Цой) приезжает домой, в Алма-Ату. В этом мире он чужой, по крайней мере, теперь. Имена героев — древние, говорящие. Слово «моро» связано с вороной мастью лошади, с маврами (французское «moreau», итальянское «moro»). Спартак, должник главного героя (Александр Баширов), напоминает о римском рабе-смертнике, возглавившем восстание: вначале тщедушный и загнанный, позже он встанет на железную бочку и начнет рассуждать о свободе и равенстве. Возлюбленная Моро Дина (Марина Смирнова), стройная и ловкая, словно богиня охоты Диана — она прекрасно стреляет из пистолета в тире и врачует раны: охота пуще неволи. Сказочная страна зовется Алматы: с казахского — «яблоневый сад». «Домой» Моро приехал, но к родителям не поспешил: блудный сын, Иванушка-дурачок. Он вернулся с холодного Севера к Южному морю. Он смотрит на солнце — в сторону правды. Зачем приехал? Забрать причитающееся у Спартака или раздобыть «алматы» — молодильные яблочки. Рашид Нугманов, как-то отвечая на вопросы зрителей, рассказал, что Моро — герой так и неснятого «Короля Брода», легендарный, утонувший при весьма странных обстоятельствах. Это сценарий о 1960-х, «воспоминания „бродовских“ об алма-атинской жизни».
Интонация фильма фольклорная, и «рассказчиков» истории с традиционными «сказочными» формулами достаточно: рифовая музыка Цоя, изящный французский и ласковый немецкий с пластинок-самоучителей, кошачий крик из подворотни, птичий щебет в больнице, волшебные речи из радио, телефона, телевизора — из неоткуда, гусляры и вокализ, интертитры великого немого и прочее, прочее. Все эти «голоса» управляют сюжетом, дают характеристики героям. Таинственное закадровое «в двенадцать часов дня он вышел на улицу и направился в сторону вокзала. Никто не знал, куда он идёт. И сам он тоже» переходит в балладу о «Звезде по имени Солнце». Герой зажигает огниво, свет которого превращается в закатно-рассветное солнце в перспективе Дороги (пусть и железной). Реплика из телефильма «Хочешь, я убью его, мне ведь больше десяти лет не дадут…» сменяется знаменитой «She’s got it» из «Venus» Shocking Blue, а затем заставкой программы «Время» — это полифония предваряет любовную истории Моро и Дины.
Один из важных элементов сказочного сюжета — «добывание невесты», которую похитили, держат в плену, ради которой герой должен выполнить немыслимые поручения антагониста. Возлюбленная Моро, Дина, действительно в «неволе», однако неволя эта необычная: пока Моро был «за тридевять земель», она стала наркоманкой, дом превратился в притон наркодиллеров. Дина, подобно сказочным героиням, сирота, её некому защитить. Освободить и защитить Дину предстоит Моро. Есть в фольклорных текстах мотив «стирки рубашки» и «чесания волос», он иллюстрирует отношения мачехи и приемного ребенка. В фильме Дина плохо справляется с домашним хозяйством, все хлопоты берет на себя Моро: он чистит посуду песком, разжигает огонь, стирает и развешивает бельё.
В камине (который Дина запрещает топить, ведь можно сжечь «шкуру Царевны-лягушки») Моро находит гидрохлорид морфина. Это зелье в фильме Рашида Нугманова играет особую роль. В сказочных сюжетах волшебное снадобье необходимо, чтобы изменить физическое состояние героев: дать силу или умертвить; этой же функцией обладает «острый предмет»: булавка, веретено, игла. Здесь и кончается «сказочная» условность фильма с четкими границами Добра и Зла, Жизни и Смерти, Своих и Чужих. Моро должен вернуть героиню: отнять от одного мира и забрать в свой. Однако «своего» мира у Моро нет. Он человек из ниоткуда.
Моро — герой Дининого детства. Но детство кончилось со смертью отца. Моро — алматинец, вернувшийся из Ленинграда. Вероятно, в Ленинград вход заказан. Моро — романтический герой. Но его ржавый корабль застрял посреди обмелевшего моря. Спасая Дину, Моро уничтожает все ампулы с морфином, но не трогает иглы. Игла предмет сакральный. Игла — это ключ: для мертвых — от мира живых, для живых — от мира мёртвых. Иголку клали в гроб покойнику, ее втыкали в занавеску или одежду как оберег, деверь зашивал обувь невесты перед свадьбой.
В фильме Рашид Нугманов натуралистично изображает «укол». Сказочный вредитель — мачеха, ворожея, нечистый — отсутствуют. Героиня «околдовывает» себя сама. От каких сил зла должен спасти её Моро? В дурмане Дина говорит не-своим, искаженным голосом, порой сливаясь с пестрыми звуками теле-радио-мира. Она надевает очки, поскольку боится цвета крови, или белую маску. В очках не видно глаз, маска глаза подчеркивает, по крайней мере, темные впадины в черепной коробке.
Доброе пространство у моря почти бескровно: белое, голубое, золотое. Злое пространство города кровоточиво: запекшаяся кровь подъездных стен, раненые деревянные фигурки, багровая тахта, пульсирующие огни кафе.
Однако дело не в двойственности героини, в сказочной условности она невозможна. Дело, как всегда, в оптике героя, в способе его общения с внешним миром. Он смотрит на мир сквозь игольное ушко. В маленьком круглом отверстии появляется лицо антигероя, злодея — доктора Артура (Петр Мамонов): мы видим его через дверной глазок.
Наркодилер Артур, заманивший Дину в свои преступные сети, — это и знаменитый вождь бриттов из средневековых преданий (вот он слушает Моро изнутри своего круглого стола-бассейна) и сказочный лекарь (хлопает по спине одноглазого пациента и просит надеть халат). Артур — хирург, и это он ловкими и хитрыми манипуляциями изменяет точку зрения героев. Неслучайно Моро надевает черные очки, когда приходит в больничный садик. Худощавый и лысоватый, Артур напоминает фольклорного кощея.
Происхождение слова «кощей» до конца не ясно: от тюркского ли «kоšči» — «невольник», «пленник», от славянского ли «кость». Артур, конечно, худой во всех смыслах — и тощий, и скупой, и злой. Но он, как Дина, тоже пленник, загнанный в свой бассейн — с живой или мертвой водой, а то и вовсе пустой. Есть, кстати, в фильме и другой бассейн: иссохший и грязный, с надписью «The Beatles», полный желтой листвы. В этот водоём Моро спускается за Спартаком, начинающим свой маленький бунт за свободу и независимость.
Моро не лишен и сказочного плутовства: он ловко вытягивает монетки из телефонного автомата, лихо дерется, метко стреляет, возвращается за старым должком. Поединка Добра и Зла не будет. Наивен ли Моро, романтичен ли, но битва героев начинается и заканчивается его возвышенным монологом: «От меня тут ничего не зависит. Но надо бороться. Нас теперь двое. Нам будет легче. Человек ты хороший, честный, я в этом убедился. Учти, Дину мы из этого вытащим только вдвоем».
Действительно, с кем сражаться Гамлету-Моро, с призраками, с морфическими фантомами перестроечной Алма-Аты? У Моро и меча-то нет. Он пришел за иглой. Иголка и булавка — мощные орудия, словно уменьшенные меч и булава.
В советском кино тема наркотического зелья почти табуирована. Василий Катанян и Александр Зархи избавили свою Каренину (1967) от страшной зависимости, объяснив метафизическое опустошение героини исключительно любовным конфликтом. Зато в постсоветском кинематографе эта тема раскрывается объемно и широко. Алексей Балабанов в фильме «Морфий» (2008) уходит от мистической булгаковской медицины в философию. Герой фильма Ренаты Литвиновой «Богиня: как я полюбила» (2004) профессор Михаил (Максим Суханов) после смерти жены увлечен поиском хороших тонких иголок. «Что вы себе такое колете, если не наркотики?» — спрашивает его Фаина (Рената Литвинова). В этой вселенной нет проблем с поисками живой и мёртвой воды, а вот хорошая игла — редкость. Не эту ли самую иглу ищет Моро?
В фольклорных текстах языческая традиция борется с христианской. В фильме-сказке Рашида Нугманова эта борьба тоже есть. Христианских символов в картине много. Аральское море напоминает пустыню, в которой нечистый искушал Иисуса. Дина тоже борется здесь с искушениями. Корабль — символ Церкви, собрания верующих. Однако в фильме корабль сел на мель и заржавел, словно на картине Босха «Корабль дураков». В «Слове на Пасху» Иоанна Златоуста есть обращение к Смерти:
«Смерть, где твоё жало?
Ад, где твоя победа?»
Смерть жалит, она представлена как змея, аспид, василиск. Неслучайно славяне считали иголку, найденную на дороге, застывшим искусителем рода человеческого.
Моро находит скорпиона, его-то иглы он не боится, с нечистым в образе членистоногого он справляется одним пальцем, да еще и уверенно рассказывает Дине о его истинном обличье:
«Ученые утверждают, что скорпионы — самые древние животные на земле».
Смерть кощея тоже связана с иглой: «смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережёт» («Царевна-лягушка»).
Ломает ли «иглу» Артура Моро? Ломает ли он «иглу» Дины?
Самое страшное для Моро — близость: он боится встречи с родителями, боится спуститься в бассейн к Артуру, разговаривает с ним с суши, свысока. В фильме есть игла, но нет нити, которая прочно бы связала Моро с возлюбленной, другом, врагом. Связь Моро с Диной, Спартаком, Артуром условная: они не сшиты и разделены.
Сказка обычно заканчивается свадьбой. Последние кадры «Иглы» — снежная зима, лесная дорога, возвращающийся назад только что убитый Моро. Смерть — как идеальная невеста, бракосочетание — как убийство: белый снег и красная кровь. Это тоже фольклорная символика. Огниво, от которого герой подкуривал в начале фильма, появляется и в конце, чтобы дать прикурить «другому».
Время сказки «Игла» четко отмерено, словно в календарно-обрядовом фольклоре: зеленоватые цифры электронного табло помещают героев в часовые прямоугольники разного размера: с 9:00 — 11:00 — 11:15 — 15:00… Разнородные промежутки времени соотносятся с разнородными пространствами. 9.00-11.00 — от вокзала до городской панорамы с высоты бетонной многоэтажки, 11.00-11.15 — от панорамы до маленького подвала.
Пространства «Иглы» также архетипичны: пещера (подвал с канализационными трубами, на которых сидит, как птица, раболепствующий Спарак), ночной сад, в который герои приходят после драки, море, которое, «аки по суху» переходят Моро и Дина, городской «царский» дом-терем Дины и глиняная «крестьянская» избушка, в которую её увозит Моро.
Когда Моро первый раз после возвращения приходит в квартиру Дины, по телевизору он видит уже сцену из будущего: как они гуляют по Аральскому морю. Фольклорные тексты вариативны. И это один из вариантов финала. Многоголосный рассказчик предлагает слушателю сразу несколько версий случившегося. Этим и объясняется стилистическая неоднородность фильма, который сегодня выглядит достаточно цельным.
В перестройку Рашид Нугманов перестраивает народную сказку. Смерть Кощея — на конце иглы, верблюды проходят сквозь игольное ушко, а Иванушка-дурачок — в Царствие Небесное. Сказка со счастливым концом?..
Читайте также
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»
-
Школа: «Теснота» Кантемира Балагова — Области тесноты
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой