Выставка ерунды. Вечное эхо друг друга
Кон Итикава
…И вспоминая детектив,
Понять, что мир весьма красив.
Кирилл Терр. «Приключения путешественников в разноцветной стране», 1996
Неблагодарное это дело, которым я собираюсь заняться: рассказывать про детективы. Те, кто считают детективы пустой тратой времени, тут же бросят тебя слушать, — эти меня не волнуют; смешно, но даже к близким друзьям, с которыми рос с детства, я по сей день, как бы они ни проявляли свою ко мне преданность и даже самоотверженность, испытываю холодок, не могу быть с ними до конца искренним, коли они пренебрегают ребусами об убийствах в запертых комнатах. Беспокоят меня другие — те, что научены горьким опытом и, зажмурившись, захлопывают всякие заметки о детективах: ведь даже критики с самыми благими намерениями, расписывая достоинства того или иного детектива, волей-неволей приоткроют завесу тайны, укажут путь к разгадке. Сильные стороны детектива, которые такие критики сочтут нужным похвалить и выделить, обнаруживают себя там, куда по законам жанра читателю заглядывать не положено, не погадав двести страниц над неразрешимой задачкой, а зрителю — не отподозревав два часа дюжину кинозвезд. Беспокоят не потому, что не прочитают мою статью, а потому, что, не прочитав, могут остаться в неведении относительно одной совершенно необходимой поклонникам жанра кинотетралогии и еще кое-каких приятных завитушек на ее полях. Хуже того, я и сам боюсь проболтаться незаметно для себя. Дабы этого не произошло, я придумал вот что сделать. Есть у меня одна любимая подруга, и одним из ингредиентов крепчайшего коктейля нашего с ней взаимопонимания является любовь к детективам и особенно — к королю загадок о запертой комнате и невозможных убийствах Джону Диксону Карру, о котором Агата Кристи говорила: «Он — единственный, кому удается водить меня весь роман за нос и в итоге оставлять в дураках на последней странице». Изначально о своем открытии я хотел поведать ей. Но ведь явления вроде того, о котором я собирался ей с выпученными глазами рассказать, как раз и должны были изначально составлять предмет изложения в «Выставке ерунды». И, чтобы убить двух зайцев, вместо обычной колонки я публикую сегодня письмо, которое должен был отправить ей. Наше с ней бережное отношение к детективным чувствам друг друга послужит гарантом того, что и вам, дорогие читатели, я не сболтну ничего такого, чего бы не следовало знать, пока не начнутся фильмы.
Клан Инугами. Реж. Кон Итикава, 1976
Дорогая Настя!
Помнишь, семь лет назад в конкурсе Московского кинофестиваля японцы показывали фильм «Убийца клана Инугами»? Конечно, как ты такое могла забыть! Патриарх могущественного промышленного клана умирает в своем поместье на озере в дни, когда многие японцы, покалеченные, с утраченными документами, конечностями и даже лицами, все еще возвращаются с проигранной войны, плутая в хаосе репатриационных лагерей. На смертном одре он объявляет, что его завещание заперто в адвокатской конторе и может быть оглашено лишь в присутствии всех наследников. Адвокат вызывает частного сыщика из Токио и умирает от отравления в его же гостиничном номере, когда тот отлучился, оставив тлеющую сигарету. Далее следуют убийства одно живописнее другого: отрубленную от бесследно исчезнувшего тела голову водружают на место головы одной из пяти садовых кукол, изображающих сцену из классического спектакля театра кабуки «Сад хризантем», мертвеца находят зарытым головой в ил с торчащими над водой буквой V ногами… Запутанная история с целым набором ключей-шарад, с кровью, брызжущей на полотно экрана, как краска на папирус, со стоп-кадрами, отбивающими для зрителей лица подозреваемых и фотографии цветков мака, со сценами свидетельских показаний, поданными в зловещем черно-белом негативе. Мы были вне себя от счастья! Чего не сказать было о жюри: заседавшая в нем Рената Литвинова после показа «Клана Инугами» сказала: «Я порой не понимаю, по каким мотивам та или иная картина попадает в конкурс». Похоже, она выразила общее мнение.
По-моему, они даже не понимали, кто поставил этот фильм. Девяностолетний режиссер не смог приехать на премьеру: вскоре он умер, и картина стала его завещанием. Им был Кон Итикава, вдоль и поперек премированный в 1950–1960-х годах Каннами, Венецией, Берлином и Локарно за «Ключ», «Бирманскую арфу», «Пламя», «Полевые огни», «Младшего брата» и пр. Впрочем, это ты тоже наверняка знаешь. Чего ты не знаешь — ведь ты, по-моему, не читала тогда мою «афишную» заметку о фильме, а я тебе не рассказал, — что Итикава создал почти покадровый ремейк своей самой кассовой картины с тем же названием в ознаменование ее 30-летнего юбилея. Во времена иных монтажных ритмов, исполнительского стиля и систем удержания зрительского внимания он не стал создавать еще одну картину ни в «новом», ни в «старом» ключе, а смирно и усердно повторил собственный давнишний и особенно полюбившийся каллиграфический автограф, тем самым оставив главное и единственно возможное послание о творчестве и о жизни, которое может оставить доживший до его лет мастер и мудрец.
Клан Инугами. Реж. Кон Итикава, 1976
Я догадывался, что «Клан Инугами» 1976 года — японская реакция на успех экранизации романа Агаты Кристи «Убийство в Восточном экспрессе», осуществленной Сидни Люметом в 1974 году. Я знал, что в основу его положен роман 1951 года весьма уважаемого в Японии автора. Но я не знал, что этого автора, Сэйси Ёкомидзо, звали «японским Джоном Диксоном Карром». В его книгах были запертые изнутри комнаты с трупом и живым свидетелем, который никого здесь не видел и сам не может быть убийцей, были убийства, совершаемые по сценарию древних проклятий, легендарных пьес но и хайку Басё, отрезанные ливнями поместья и зашифрованные возможным разночтением иероглифов, а то и вязальными схемами, послания и карты, которые отрывали читателя от земли и несли в мир потусторонних, но совершённых и разрешаемых строго и исключительно земными способами тайн. Так что это звание было для него — возможно, самого благодарного читателя Карра на Земле — самым лестным. Уже тогда, в 2007-м, мы могли купить и прочесть на русском языке четыре его романа, в том числе «Клан Инугами», изданные отдельными книгами в серии «Лекарство от скуки», составителем которой значился Борис Акунин.
Все это я открыл лишь недавно: потянул за нитку — распутался целый клубок. Ниткой стало воспоминание об «Инугами» и мысль: а что, если этот фильм давно в сети и можно его пересмотреть? В сети оказался оригинальный «Инугами» 1976 года, о котором мы на том ММКФ так мечтали! Как только я начал его смотреть, открылось следующее. Первый титр сообщал: «Производство Харуки Кадокавы. Первый релиз студии». Название было мне знакомо с детства: ты знаешь, как я люблю детектив Дзюньи Сато «Испытание человека» (1977) — а если не знаешь, на сайте «Сеанса» висит моя статья о японском детективе семидесятых «Точки и линии», где есть и про этот фильм тоже — а советскую копию «Испытания» предваряла надпись «Производство „Кадокава Харуки Дзимусё“, Япония», такие вещи не забываются. Согласно Википедии, издательство «Кадокава» было основано в Токио сразу после войны, 10 ноября 1945 года. Сперва оно издавало журналы, затем — книги, сегодня это медиакорпорация, производящая всё: от манги до видеоигр. Но к кинодеятельности издательство обратилось именно в 1976 году и сразу успешно, с «Инугами». Выходит, ремейк 2006 года был акцией не просто к 30-летию картины — но к 30-летию кинопроизводственной деятельности корпорации «Кадокава». «Кадокава» сразу стала производить телевизионные сериалы по романам Ёкомидзо, а в 1980 году — еще при его жизни — учредила приз имени Сэйси Ёкомидзо лучшему автору детектива, который составляет 10 миллионов иен и является на сегодня едва ли не самым внушительным денежным призом в области литературы. В дополнение «Кадокава» издает премированный роман. Что же до «Испытания человека», то он был лишь второй постановкой «Кадокавы» для большого экрана. И уже в 1979 году мы в СССР почувствовали эффект: ведь одновременно с фильмом вышел — в роскошном издании «Современный японский детектив» — и роман Сэйити Моримуры 1975 года, по которому фильм был поставлен, изданный также «Кадокавой». Правда, в отличие от фильма, роман у нас почему-то переименовали, и он стал «Плюшевым медвежонком». Тогда же мы и заболели японским детективом, как и японским аттракционом жестокости, настолько не сочетающимся с западными эстетическими принципами, что так беспрепятственно смогли проникнуть только в нерефлексирующую душу ребенка — ведь несколькими месяцами раньше у нас вышла «Легенда о динозавре».
Клан Инугами. Реж. Кон Итикава, 1976
Но самая хорошая новость заключается в том, что добрый человек, выложивший прежнего «Инугами», выложил с русскими субтитрами еще три фильма Итикавы по романам Ёкомидзо о сыщике Коскэ Киндаити, выпущенные встык за «Инугами». Вместе четыре ленты появились на экранах в течение полутора лет. В общей сложности десять часов полезного материала — за полтора года! Тетралогия, запустившая японскую одержимость детективом с новой интенсивностью, была уже закончена до того, как англичане прочухались и выслали вслед за «Восточным экспрессом» «Смерть на Ниле»!
Строго говоря, есть и пятый фильм, но он вышел уже в мае 1979 года, почти через полтора года после четвертого, снимался не по классической, как четыре предыдущих, а по свежей книге Ёкомидзо «Дом, повисший на больничном склоне», и мы будем счастливы его увидеть, если тот прекрасный человек найдет время и охоту перевести его и выложить. Но первые четыре фильма составляют законченную тетралогию, и вот почему.
Каждый роман Ёкомидзо начинается зловещим прологом из прошлого, в каждом фильме вслед за этим прологом вступает уволакивающая за облака киномузыка, какую умеют писать только японцы. В каждой ленте разная, разных авторов, сейчас ты поймешь, почему, — после чего возникает титр «1947» или там «1952», и по узенькой улочке поселенья, где произошли те давние события, уже по-послевоенному скособоченной, но еще не взвинченной грядущей японской индустриализацией, вышагивает взлохмаченный 35-летний сыщик Коскэ Киндаити, о котором Ёкомидзо писал: «Что-то в нем есть такое, непостижимое, — как будто он витает высоко над всеми заботами и страстями мира», — и разве не таким должен быть и будет всякий, кто избрал своей стезей баловство с вечными, по сути неотличимыми и неповторимыми в частностях, детективными шарадами? Далее — вызов по подозрению в том, что «произойдет нечто страшное», знакомство с членами семьи, первое убийство и т. д. Четыре картины следуют заданному канону. Фильмы созданы без студийных эффектов — замкнутые пространства интерьеров не пересекаются в одном кадре с пейзажем, — мизансцены традиционны для японского кино описываемого периода, эмоции преувеличены, и исполнение строго темперировано по амплуа черно-белого кино. И в этой кинематографической отшельнической келье режиссер, он же сценарист, бережно выкладывает все ключи и ложные ходы, что в случае третьего фильма, «Остров Гокумон», поставленного по лучшему (а потому наиболее насыщенному ребусами, самыми остроумными способами сокрытия преступником подлинного времени совершения преступления и авторским умением всю дорогу размахивать перед носом читателя ключами к его раскрытию так, чтобы он их не видел в упор) роману, увы, обернулось в формате даже двух-с-половиной-часового фильма досадной скороговоркой — уж больно сладкие это загадки, чтобы не посмаковать их, неспешно изучая страницы книги. Но главное — фильмы эти роднит ощущение сосредоточенности на игре, пока весь мир проходит мимо.
Деревня восьми могил. Реж. Ёситаро Номура, 1996
Для сравнения посмотри экранизацию «Деревни восьми могил» Ёкомидзо, выпущенную между третьим и четвертым фильмами Итикавы на студии «Сётику». Постановщик — король японского кинодетектива Ёситаро Номура — долгие годы экранизировал Сэйтё Мацумото, автора-шестидесятника, с его одержимостью метаниями по всей стране за свидетелями — хранителями обрывков тайны и (подобно герою Колина Фёрта в недавнем «Возмездии») железнодорожными расписаниями как ключом к раскрытию убийств; свой первый роман «Точки и линии» он завершил фразой «Расписание поездов и самолетов в тексте дано по состоянию на 1957 год, когда проводилось расследование этого дела». Номура использует широкий экран, глубинные мизансцены, когда за фигурами героев, фусума и сёдзи открывается перспектива на склоны, дороги, по которым мчатся рейсовые автобусы, на небеса, которые бороздят самолеты, в то время как надписи типа «7 августа. 15:00. Пересадка на линии такой-то» сопровождают бесконечные переезды Киндаити. В то же время — сравнить это легко, «Деревня» издана на русском — он сильно упрощает детективную фабулу, чтобы не перегружать внимание зрителей, дать им освоиться в каждой отдельной сцене, а в конце — чего нет у Ёкомидзо — все-таки оказывается вынужден эту менее заковыристую, собственную — а от того с несходящимися концами — версию загадки, ускользнувшей из каркаса логической конструкции, раскрываемой строго логическими-де методами, увенчать финалом, в котором таки имеет место проклятие в духе «Сжигающего суда», самого популярного в Японии романа Карра — только Карр, прежде чем реанимировать в эпилоге ведьмовство, сперва блестяще справился и с «земной» частью объяснения. Получился эффектный фильм, где суеверие и любование японским техническим прогрессом, фрейдизм и поэтический фатализм идут рука об руку, но слышится сквозь все это и иной, хоть и ласкающий наше ухо, потусторонний зов — зов семидесятнического Голливуда.
Пчелиная матка. Реж. Кон Итикава, 1978
В «Пчелиной матке», четвертом фильме Итикавы, местный ветеран полиции так говорит о девятнадцатилетней героине (он знал еще ее мать): «Красивая девушка. В их роду из поколения в поколение девушки несли красоту О-Мото-сама (легендарная красавица XII века — А. В.). Словно аромат белой камелии в утреннем солнце, до нас доносится аромат старых времен». Вот этими словами я бы описал и очарование экранизаций Итикавы. Из «Острова Гокумон» я узнал о существовании киго — сезонных слов, употребляемых в хайку. Как сочетания нот индийской раги могут прозвучать только в утренней, дневной или вечерней песне, так определенные киго могут сопровождать только хайку об осени, весне, зиме или лете. Если бы фильмы в тетралогии Итикавы были хайку, второй фильм — «Дьявольская считалочка» — был бы зимним. Сплетение голых веток на фоне бесцветных фасадов, болотистый пейзаж, рощи в расфокусе, мелодия — как слезы сквозь улыбку воспоминания — и история об убийстве двадцатилетней давности, расследование которого поручает Киндаити полицейский, сквозь все эти годы пронесший любовь к жене тогдашней жертвы в исполнении Кейко Киси, которая у меня со времен «Кто вы, доктор Зорге?» почему-то ассоциируется с Эдитой Пьехой. Герои замурованы в жизни, где собственно жизнь прошла стороной, судьба была жестока, но уважение друг к другу, собственная стойкость и нежность, которой непроизнесенные слова позволили остаться незамутненной, согревают их в эту зиму, как угли в хибати. Посреди фильма возникает фрагмент картины «Марокко» с Марлен Дитрих и Гари Купером — так внезапно и надолго, словно подменили пленку: тебе будет интересно узнать, как выход этого фильма в Японии в 1931 году спровоцировал убийство и исковеркал судьбу не только героев «Считалочки», но и целой прослойки японских граждан. Если бы мне пришлось вырвать из тетралогии один-единственный фильм, чтобы показать, насколько она крутая, я взял бы этот. Я слышал, на фестивале фильмов ужасов и детективов в Токио «Дикая охота короля Стаха» заняла первое место; «Считалочка» — это «Стах», если бы он был идеален и еще сыграл бы на струнах несостоявшейся любви. Ну и, конечно, как нам с тобой не полюбить саму дьявольскую считалочку, согласно которой происходят убийства (кстати, согласно многочисленным опросам, лучшим зарубежным детективом японцы считают «Десять негритят») первый стих которой звучит так: «Три воробушка сидят бок о бок. Первый воробушек подпрыгнул и сказал: „Я повелитель синтоистского святилища. Я люблю охоту, саке и женщин. Кто из женщин лучше всех?“ — „Дочка мерок“. — „Она хороша, но слишком много пьет. Наливает саке в мерки и пьет через воронку. Пьет и пьет весь день напролет, но жажда не покидает ее… Убейте ее поскорей!“»
Пчелиная матка. Реж. Кон Итикава, 1978
«Остров Гокумон» — это лето. Под беспечную музыку, какой пристало сопровождать похождения греческих смоковниц и охотников за затонувшими на Бермудах сокровищами, на экране расплывается августовский ядерный гриб Хиросимы, в кадрах хроники тонут корабли, и толпы солдат едут в теплушках к разрушенным домам. (Я вот думаю, неужели Алов и Наумов это видели? Потому что это же было в «Тегеране-43»!) Я уже высказал претензии к этому фильму, но в нем много и хорошего, это детектив о красоте убийства, об убийстве как произведении искусства и о скоротечности лета и жизни, воплощенной в хайку, пришедшем вдруг на ум увлекшейся Киндаити и расследованием девушке-парикмахерше: «Лодка пристала. Отчалила лодка. На острове лето прошло».
Четвертый фильм, «Пчелиная матка», — это осень, когда декоративная кровавая харкота отравленного на церемонии дегустации чая нового урожая так к лицу багряным кленам, созерцание которых было основным предлогом для встречи. Но осеннесть здесь — это и понимание авторского замысла, что четыре фильма — это все-таки тетралогия, которую лучше смотреть целиком.
Дьявольская считалочка. Реж. Кон Итикава, 1977
Конечно, заметно, что по ходу работы Итикава от каких-то приемов отказывался, а какие-то находил в процессе. Уверен, ему было обидно, когда только к заключительному фильму он придумал прием с полиэкраном, когда в сценах обнаружения трупа экран делится на шесть равных частей, в каждой из которых мы видим крупный план одного из подозреваемых и его реакцию, — совсем как когда на церемонии вручения «Оскаров» одновременно показывают в квадратиках пятерых актеров-номинантов в тот момент, когда объявляют, кто же из них получит приз. Зато уже со второго фильма он стал приглашать на эпизоды тех же характерных актеров, которые снимались в первой картине. И хотя герои совершенно разные, а некоторые из них предоставляют решающую информацию для выяснения мотивов преступника или еще какой ключ, они являют собой комические маски: самовлюбленный артист на пенсии, его эксцентрично неприветливая, но сметливая жена, добросердечная любопытная толстуха, которую в самый интересный момент отсылают стелить футон и т. п. Комического полицейского инспектора, помешанного на детективных эффектах («Так вот оно что: загадка старых часов!»), — хотя это разные инспекторы, и имена у них разные — во всех четырех картинах играет все тот же Такеси Като. Но уже с третьей ленты на новые роли Итикава берет актеров, игравших главных подозреваемых и даже убийц, а в заключительной ленте нет ни одного лица, которое мы бы не видели раньше (кроме, конечно, нашего дорогого любимого истерика Тацуи Накадаи, который в юности так безукоризненно носил юката!). Новая загадка (и превосходная!), новые имена, новая история — но лица, типажи, люди всё те же. У этого фильма чуть более неспешный ритм, что очень идет на пользу собственно удовольствию от детектива, и Киндаити, как всякий человек в осень жизни, обнаруживает, что нет ни одной повадки, ни одного слова, ни одного поступка, каких он не знал бы ранее. Все та же сокрушительная любовь. Все те же слезы. Все те же уморительные реакции. Все те же типы людей, пересчитать которые можно по пальцам. Вслед опадающим листьям кленов кружит знакомый хоровод понятий и заблуждений, показушных капризов и скрытых чувств, сын наступит на те же грабли, что отец, правнучка повторит трагедию прабабки, старые маски покроют новые лица, и старые лица будут у новых имен, и ничем не поможешь, старая песня будет допета, все убийства совершены по расписанию, а жизнь все равно пройдет мимо.
По-новому решатся только загадки запертых комнат, и по-новому один человек станет двумя, а двое сольются в одного, и новый механизм изуродует труп, и в отличие от предсказуемости жизни в целом, этим частностям детективных загадок не будет конца, как не будет конца уникальной каллиграфии наших автографов и отпечатков пальцев. «Я еще только учусь», — скажет в финале Киндаити инспектору в поезде, уносящем их прочь от убийств в роду пчелиной матки длиной в восемь столетий. «Так, значит, увидимся, — ответит тот. — Впереди — новые преступления!»
