Человек с биографией
Иван Солоневич
У Ивана Солоневича богатая биография. Хватит на пару биографов, книжку в серии ЖЗЛ (выходит в «Молодой гвардии»), хватит даже на кино. Вот и Сергей Дебижев снял про него документальный фильм. Из самых искренних чувств. Рассказать русским людям, что был такой… Поставить в ряд. «Иван Солоневич стоит в ряду… Впрочем, что я говорю, ни в каком ряду он, конечно, не стоит». Оно, наверное, и к лучшему. Для того ли все безымянные жертвы сталинских репрессий ложились рядами в свои братские могилы, чтобы мы их − опять рядами − оттуда доставали? Нет, реабилитация дело поименное. Пусть звучит по рядам шепотком: «Я — инженер Петр Пальчинский», «Я − инженер Иван Попов», «Я — журналист Солоневич». Солоневич, впрочем, не из расстрельных. У него могила с именем латинскими буквами на заграничной стороне. Эта могила и есть краткое содержание всего фильма. Или: как плохой коммунизм довел хорошего человека до Буэнос- Айреса. Полноте! Знаю, Солоневич был не слишком противоречив. И о своих взглядах он высказывался вполне определенно. Мол, приход к власти большевиков страшнейшая гуманитарная катастрофа. Названия книг красноречивы: «Россия в концлагере», «Власть импотентов». Для Солоневича высказывать такие мысли было смелостью и дерзостью. За что он и платил постоянным риском, и расплатился в итоге смертью жены. Для нас мысль слишком понятная, чтобы всерьез восторгаться. Документальный фильм как экранизация документа. И полотно экрана, натянутое, как на колья, на несколько ударных фраз: вот про штаны и про энтузиазм, про девочку с кастрюлькой льда, про советский кабак. И хочется мне, как лефовец Г. Винокур в статье «О революционной фразеологии» воскликнуть: «Ударь раз, ударь два, но нельзя же до бесчувствия!», и далее: «Нет, не любят меня русские пролетарии, если считают возможным приветствовать меня такими замшелыми, скучными, надоедливыми, мучительно оскорбляющими языковыми лозунгами». У нас правда, фразеология не революционная, а совсем даже наоборот. Впрочем, помечтать о революции духа, как Маяковский, завсегда можно.
Солоневич и сам мечтал не о социализме, и даже не о монархии, а о «диктатуре совести». Сие есть царствие небесное, вероятно.
Так что же, книжка лучше? Полно, начинаешь сомневаться, так ли уж хороша была и книжка. Может и правда, хорошо бы снять игровое. Вот так сюжет! Журналистская карьера, курсы джиу-джитсу, лагерная спартакиада, побег, Хельсинки, Париж, Буэнос-Айрес. Поборол самого Поддубного! Их бы крутили в соседних залах, фильм про Солоневича — этакий спин-офф «Поддубного». Только вот кому играть. Курехин умер, а настоящих буйных мало.
Настоящих буйных мало. Все остались в Буэнос-Айресе. Внук Солоневича похож на деда как две капли воды, и не говорит по-русски. Россия − чужое отечество. Смерть неизбежна.
И пущенная вспять пленка мало что объяснит. А как бы хотелось. Как мечталось когда-то Аркадию Аверченко в фельетоне «Фокус великого кино».
«…Вот сентябрь позапрошлого года. Я сажусь в вагон, поезд дает задний ход и мчится в Петербург. В Петербурге чудеса: с Невского уходят, забирая свои товары, — селедочницы, огуречницы, яблочницы и невоюющие солдаты, торгующие папиросами… Большевистские декреты, как шелуха, облетают со стен, и снова стены домов чисты и нарядны. Вот во весь опор примчался на автомобиле задним ходом Александр Федорович Керенский. Вернулся?! Крути, Митька, живей! Въехал он в Зимний Дворец, а там, глядишь, все новое и новое мелькание ленты: Ленин и Троцкий вышли, пятясь, из особняка Кшесинской, поехали задом наперед на вокзал, сели в распломбированный вагон, тут же его запломбировали — и укатили все задним ходом в Германию. А вот совсем приятное зрелище: Керенский задом наперед вылетает из Зимнего Дворца — давно пора, — вскакивает на стол и напыщенно говорит рабочим: „Товарищи! Если я вас покину — вы можете убить меня своими руками! До самой смерти я с вами“. Соврал, каналья. Как иногда полезно пустить ленту в обратную сторону! Митька, крути, крути, голубчик! <…>
Быстро мелькают поочередно четвертая Дума, третья, вторая, первая, и вот уже на экране четко вырисовываются жуткие подробности октябрьских погромов. Но, однако, тут это не страшно. Громилы выдергивают свои ножи из груди убитых, те шевелятся, встают и убегают, летающий в воздухе пух аккуратно сам слетается в еврейские перины, и все принимает прежний вид».
В фильме это желание Аверченко воплощается почти буквально. Ведь любой разговор об истории: попытка перемотать, закрыть глаза, не быть. Неизжитые травмы войны, в состоянии вечной гражданской. И все повторится как встарь, сидит сейчас перед экраном монитора какой-нибудь новый Солоневич и вопрошает: «Как это мы, взрослые люди России, тридцать миллионов взрослых мужчин это допустили?». Куда ты мчишься, империя? Не дает ответа. И Солоневич советов не дает. Разве что вот: читайте книги. Занимайтесь джиу-джитсу.
