«Заложники»: Смерть в детской
Портрет Джимми Хендрикса на стене в домашней часовне самодеятельного батюшки. Новые пластинки, модное пальто, вельветовые брюки, улыбки, заснятые на восемь миллиметров. Какие они все все-таки маленькие! Если работать — то на «Грузия-фильм», если учиться — то в Академии художеств. И ждать, когда же наступит завтра. Ведь завтра все исчезнет, отцветет. А ты еще не умеешь даже перезаряжать пистолет. «Если его держать в руках, не обжигает?» Нет, обжигает не это.
В начале была скандальная история. В 1983 году они увидели фильм «Набат». Киностудия им. Горького, по заказу Министерства гражданской авиации СССР, для служебного пользования. С экрана рассказывали, как угоняют самолет. Сюжет растревожил фантазию. Мечтать о чем-то большем — это для тех, кто еще не врос в ландшафт, не согнулся от опыта. Угон ТУ-134 тбилисскими золотыми мальчиками в 1983-м за прошедшие с тех пор тридцать лет трактовали по-всякому — в диапазоне от вероломного преступления до подвига борцов с системой. Авторы «Заложников» переквалифицировали трагедию в эпизод вечной войны, которую тревожная юность ведет против успокоенной старости.
«Заложники». Реж. Резо Гигинеишвили. 2017
Пока взрослые в медкабинетах обсуждают инфаркты и показанного по телевизору Дзеффирелли («Ромео и Джульетта», ха!), где-то рядом, по носом готовится драма почище шекспировской. Ее репетируют между обильными семейными обедами, спокойными торжествами, добрыми наставлениями: не суйся; не суетись; делай, как папа с мамой; только не говори, что ты самый несчастный; чего тебе, вообще, надо?
Дряхлый Советский Союз. Кто знал, что большая, многопоколенная, как любят говорить чиновники, семья со всеми ее радостями, проблемами и страхами, может стать такой точной метафорой бескрайней империи при смерти?
СССР — страна детства. Не плавай в море после одиннадцати! Не заходи за буйки — там Турция! Не слушай чужих, слушай своих. Твоя милиция тебя бережет. Уважай старших, они лучше знают. Они столько пережили. Старшие поздравляют на свадьбе, смотрят из телевизора, читают нотации в вузе, отчитывают и заводят дела в КГБ, проповедуют в церкви (при всех различиях здесь очевидны идеологические параллели), старшие выносят смертельный приговор в суде. А потом добавляют: вы были нам как дети.
Резо Гигинеишвили оказался тонким постановщиком. Он отпустил материал на волю. И в обстоятельствах благополучной по советским меркам, красивой, буржуазной Грузии смог передать ощущение духоты, сладкого гниения и тотального «нрзб» доперестроечных 80-х. Что за мотивы были у группы угонщиков? Почему эта золотая молодежь хотела выбраться из страны именно так и никак иначе? Откуда столько отчаянья, и зачем столько крови? Никаких ответов, только вязкое болото страха, предчувствие катастрофы блестит в глазах главных героев. Через три месяца, после того как группа «А» КГБ СССР возьмет штурмом захваченный самолет, умрет генсек Андропов, еще через полгода по делу угонщиков вынесут стопку смертных приговоров. Большинство приведут в исполнение до конца 1984 года. А в марте 1985 сгинет генсек Черненко, и в этой общей смерти дыхнет какая-то новая жизнь. Но несвобода, страх старшего перед непослушанием младшего и мутные вопросы останутся. Почему вы это сделали? Качают головой родители и выкапывают своих детей из безымянных могил, не хотят отпускать.
«Заложники». Реж. Резо Гигинеишвили. 2017
Фильм растворяет вопросы в деталях тщательно сконструированного прошлого, в органике актерского состава, в музыке Гии Канчели и прозрачной работе оператора Влада Опельянца. Сама эстетика «Заложников» горизонтальна. Этот фильм складывается как сумма общих усилий и ощущений, а не программное заявление автора, которое тот хочет донести до зрителя во что бы то ни стало. Поэтому и противостоит простым ответам. Достаточно того, что их дают комитеты партии и госбезопасности, пистолетные выстрелы и приговоры; иногда простые ответы дает даже библия, к которой вдруг обращаются герои, не понимая в сущности, что в ней — та же вертикаль, та же теснота.
«Какая заповедь главная?» — спрашивает на суде юная свидетельница и отвечает сама себе: «Не убий». Кажется, она не совсем права. Данные Моисею сверху заповеди изложены строго в порядке приоритетности, и главная, конечно, — первая, та, что постулирует абсолютную власть Старшего. «Не убий» на шестом месте.
