Интервью

«Хэй, бро!»: «Потом я понял, как это было опасно»


Александр Элькан

— Фильм всюду идет за своими непредсказуемыми героями. Скажи, как сложился его замысел?

— Я учился в киношколе Разбежкиной [Школа документального кино и театра Марины Разбежкиной и Михаила Угарова — примеч. ред.] и вел дневник, где много фантазировал про того героя, которого хотел бы снять. Я сразу держал в уме такую вот уличную тусовку, потому что я сам большую часть жизни — на скейте и роликах, и многое об этом знаю. Вообще, у меня было две крайности: или это, или история про дауншифтинг, какой-нибудь монастырь в Бахчисарае. Потом подумал, что в монастырь ехать скучно. И занялся радикальным сюжетом про героев на грани жизни и смерти.

В итоге я очень подробно прописал героя в дневнике, вплоть до того, как он себя проявляет в определенных обстоятельствах — в клубе, на тусовках и так далее. А потом я случайно своих героев встретил — это были Кирилл и Марк. Не знаю, магия или нет, но в дневнике я часто писал про образ огня — и в один из первых дней съемок Кирилл стащил в магазине спрей и поджигал его, когда шел по перилам моста, светил огнем. Правда, эти кадры остались только в тизере. А еще есть салют, который незапланированно пробрался в фильм. То есть, какие-то вещи, которые я держал в голове, сбылись — хотя я ни на чем не настаивал.

— Ты говорил, что встретил героев в метро.

— Да, на станции я встретил Марка. Марк всегда дико стильно выглядит, и тогда на нем была крутая джинсовка, как у американского рэпера, и он стоял со скейтом. К тому же, он на четверть черный, у него выбритые виски и мини-афро. Я подумал: крутой чувак, и просто начал его снимать. А потом подбежал Кирилл, и сразу начался тот экшен, который мы видим в фильме.

 

 

— Они тебя, человека с киноаппаратом, быстро приняли?

— Как своего, конечно, не сразу, но в целом я их прекрасно понимал, потому что сам катаюсь — так что коннект быстро произошел. К тому же, у нас не такая уж большая разница в возрасте — Кириллу немного за двадцать, Марку восемнадцать. Но был момент, когда я думал, что меня вообще пошлют.

— Из-за чего?

— На второй день съемок они были помятые после вечеринки, и уже собирались на другую. Оказалось, что перепутали даты и просто так пришли к клубу, а теперь не знают, что делать. И я тут за ними с камерой бегаю. Кирилл начал психовать: «Чувак, что ты нас снимаешь? Ты что, не понимаешь, что мы нехорошие ребята и нам не очень все это нужно вообще?» Я ответил, что они других таких я не найду. А вообще, все поменялось, когда я показал им монтаж с первой тусовки. Я сделал небольшой клип и показал на айпэде. Это был такой восторг, они пересматривали еще и еще. Я все-таки снимал много коммерческих работ, и это смотрелось сочно.

— То есть, ты в некотором роде зависел от того, что им должно понравиться?

— Нет, я не снимал специально как-то по-другому — просто они увидели, что у меня хорошая камера, что это динамично, сверху положен их любимый трек. Я вообще убежден, что без взаимной выгоды ничего не работает. До того, как встретить этих героев, я общался с двумя другими парнями. Одного тоже звали Кирилл, у него все лицо в татуировках. А второй играл у Игоря Поплаухина в «22» — я, кстати, тогда об этом не знал. Они тоже шли с колонкой, ходили на вечеринки, тоже собирались летом в Крым. Я с ними подружился, а потом предложил Кириллу снимать документалку. А он ответил: мне только коммерческие предложения интересны, и вообще, про тусовку может снять только тот, кто в ней. И перестал мне отвечать. Меня это задело. Я вдруг понял, что никому этот фильм не нужен. А до этого мне казалось, что это ведь ого-го: сказать человеку, что ты его выбрал в качестве героя. С Марком и Кириллом поэтому мы сразу заговорили про клип, и важно было показать, что я умею делать.

— Как они оценили фильм?

— Они еще не видели его.

— Но ты с ними поддерживаешь связь?

— Да, больше с Кириллом. Они волнуются: не опозорятся ли, как это будет выглядеть. Я честно ответил, что там есть разные моменты, но я снимал с любовью и это фильм не про что-то плохое. Они доверяют мне, но в то же время их реакцию я не очень хорошо представляю, и немного переживаю.

— Будут смотреть на фестивале Beat?

— Да. Марк хотел посмотреть до, дескать, мало ли что. А я сказал, что так не интересно, круто, если это будет такое событие — первый раз увидеть фильм в кинозале. Но тизер я им скидывал, а он настраивает на то, что в фильме много жести. Марку тизер не понравился, Кирилл сказал, что есть сомнительные моменты. Они, конечно, удивятся, потому что там не всё — клип. В школе Разбежкиной вообще запрещено использовать музыку. Но я быстро понял, что без этого никак, что большая часть материала плавает в этой эстетике: как будто герои существуют в реальности клипа.

— Как долго ты их снимал? И был ли момент, когда ты понял: на этом конец, в этой точке сюжет заканчивается?

— Я их встретил где-то в апреле, когда еще учился и снимать много не мог. Мы встречались в основном в выходные, когда они ходили тусить. Когда закончилась учеба, я стал более плотно снимать. Чаще мы встречались после работы в 10 вечера, и до 6 утра я снимал. А потом договорились ехать в Крым, где мы жили вместе, и там я снимал почти каждый вечер. Хотя бывало, что они шли тусить, а я лежал и понимал, что не могу встать.

— Тяжело, наверное, за их темпом угнаться?

— Очень тяжело. Они все время бегают! В фильме есть много моментов, когда они утром уже покидают клуб, и там такая особая атмосфера. Так вот, до нее еще нужно дожить. Потому что, когда ты в клубе танцуешь с девчонками и выпиваешь, время быстро летит. А если ты с камерой, то не потанцуешь особо. Я пил пиво и выжидал. Кроме того, совершенно непонятно было, когда с ними что-то произойдет. Они идут по улице, встретили кого-то — и вот уже началась стычка. Это невозможно спрогнозировать, поэтому я снимал по шесть-семь часов за ночь.

— В фильме много различных встреч и столкновений, но никто не просит убрать камеру. Ты намеренно оставлял только такие фрагменты, или это ребята оттягивали внимание на себя? Например, в сцене, где чуть не доходит до драки с крымскими таксистами?

— Тут и то, и другое. В первый день съемок мы влетели в Курский вокзал, Кирилл начал танцевать в зале. Потом я смотрел материал и увидел, что когда мы пролетаем через рамку мимо полицейского, он просто хлопает глазами, но ничего не может сказать. Ребята были как вихрь, за которым остается коридор. Но еще это зависит от того, как ты себя сам ощущаешь. Если стоишь как столб, тебя так и воспринимают. И в какой-то момент я обнаружил: если снимаешь прямо у лица, это менее заметно, чем на расстоянии в метр-два. Держишь камеру у самых глаз — и человеку нормально. А сами ребята меня постоянно называли «камерамен», смеялись надо мной и подкалывали. Из этих эпизодов можно было бы еще один фильм собрать.

 

 

— Бывало страшно?

— Да, но когда снимаешь, находишься в таком странном состоянии: ты одновременно и включен в ситуацию, и в то же время чувствуешь как будто защитное поле, которое не даст пропасть. А через полгода начал понимать, что были суперопасные моменты — как, например, с таксистами, когда мы все могли отхватить.

— Давай поговорим о школе Разбежкиной и Угарова. Ты сказал, что у тебя был дневник. Это часть школьного задания, или ты сам решил его вести?

— Вообще у нас в школе часто говорят, что важно вести дневник в процессе съемок. Я как раз, когда начал снимать, особо не вел дневник. А вот описать то, что хочется снять, было полезно.

— Как было устроено кураторство? Ты сейчас говорил, что нарушил правила, потому что у тебя музыка в отдельные моменты организует фильм.

— Все студенты делали rough cut [черновой монтаж — примеч. ред.] — версию, которая уже драматургически работает и более-менее закончена. Ты показываешь ее тьютору, и вы обсуждаете, что и где изменить. Поначалу монтировать было сложно, потому что у меня на руках были космические объемы материала. С некоторыми героями ты ждешь, а тут постоянно что-то происходит: то бабы, то таксисты, то тут набухались, то там. Черт знает, что из этого месива собирать. Я изначально обозначил для себя, что это будет кино про их дружбу, что я не буду снимать по раздельности — и это помогло организовать материал.

Второй проблемой было то, что Разбежкина, которая сразу согласилась, что это настоящие герои, сомневалась, что кино сложится и будет нарратив. Моей задачей было вытащить какую-то понятную и максимально линейную историю из этих ребят, которые сами по себе нелинейны, как сам хаос.

 

 

В итоге, когда монтировал, поймал кураж и собрал, как мне показалось, очень лихой монтаж — как будто забыл про Разбежкину и все прочее. «Здесь я вот так сделаю, а тут у меня резко музыка оборвется». Короче, стал смело накидывать. Думал, мне скажут на Ютьюб с этим идти. К тому же, тьютор поставил условие: все rought cut’ы не больше часа. А у меня первая версия была час сорок. Что-то мы подсократили, и кино только выиграло.

— Были моменты, которые ты вырезал, потому что это было чересчур?

— Нет, все такие моменты я оставил (смеется)!

— Помимо съемок вы много общались?

— Не то, чтобы много. В последний день в Ялте я решил не снимать и отложил камеру. И они довольно странно на это отреагировали, как будто незнакомый человек начинает вести себя, как кореш. А так, я постоянно был камерой, которая всегда с ними и в безмолвии. При этом я постоянно был эмоционально включен. Когда случалось, что я отключался сознанием от происходящего, Кирилл быстро это подсекал: «Чувак, ты спишь? Эй!» Я должен был оставаться с ними здесь и сейчас. Но иногда Кирилл говорил: все, переставай уже снимать, давай просто поболтаем.

— Нельзя не заметить, что ты снимаешь ребят с большой любовью.

— Для меня это очень теплая история. Кирилл часто в определенном состоянии опьянения мог сказать Марку «я тебя люблю», а Марк отвечал, что «ты только пьяным можешь такое сказать». Они часто говорили друг другу: чувак, ты крутой.

Ты спрашивал, был ли момент, когда я понял, что закончил кино. Был. И это было важно, потому что съемки казались нескончаемым потоком. Поэтому, когда я понял, что у меня есть финал, и что мои герои как бы позволили завершить путешествие, то с нами всеми приключилась невероятная эйфория, которую сложно описать словами. Мне тоже захотелось сказать ребятам, что я их люблю, я шел и думал об этом, но продолжал снимать. Сложно выйти из роли человека с камерой. И вот я снимал, и в какой-то момент Кирилл подошел, обнял меня и сказал: «Чувак, я тебя люблю, ты столько для меня сделал, я сильно изменился». Для меня это мощное и удивительное чувство — главное в этой истории.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: