Четыре сестры — «Привет, мама» Или Малаховой
В прокате один из самых важных для нас дебютов этого года — «Привет, мама» Или Малаховой. О четырех сестрах, ставших главными героинями этого очень петербургского фильма, и мягкой силе, которая помогает им жить, рассказывает Катя Трус. Обязательно посмотрите этот фильм.
За сказочным, горбатым Большеохтинским мостом в Петербурге начинается район, названный по реке Охта. «…Полуостров заводов, парадиз мастерских и аркадия фабрик, рай речных пароходов…» — как охарактеризовал его Иосиф Бродский. Именно там, в типовой советской пятиэтажке, в слякоти и холоде весеннего межсезонья живут героини фильма Или Малаховой «Привет, мама». Их дом, не обремененный петербургскими архитектурными излишествами, стоит между детским садом и трамвайными путями, как между двумя мирами. С одной стороны — пестрые помпоны беззаботного детства, с другой — гулкая, пугающая неизвестность будущего.
Скромные попытки заглушить этот гул, растворить его в розовом петербургском закате
Две сестры Кира (Дарья Савельева) и Вера (Аглая Тарасова) живут крепким женским королевством, растят двух девочек, дочерей Веры, старшую Асю (Анна Осипова) и младшую Нюшу (Евдокия Бакурадзе). Вокруг — неуютная теснота, сушка белья над газовой плитой и вечные пепельницы. Сестры сами себе надежда и опора, сами себе семья. Смешливая, всегда нарядная Кира выбирает легкий, как она сама, шарфик, бежит на очередное свидание. Замученная и раздраженная Вера читает дочке нотации в ванной, надеясь на звукоизоляцию, и бежит на вторую, третью работу. Несмотря на разницу в характерах, они крепко срослись друг с другом, став неделимым организмом с общим прошлым, настоящим и будущим.
В прошлом у сестер была мама, которая выгнала младшую из дома, узнав о ранней беременности. Младшая ушла к старшей, и стали они жить отдельной взрослой жизнью, а с мамой общаться перестали. В настоящем мама пропала: и теперь Кире и Вере предстоит получить свидетельство о смерти, решить бюрократические вопросы, привести в порядок семейное гнездо в старом фонде. В будущем никаких существенных перемен не планируется. Мужчины являются в их жизни будто из какой-то другой, параллельной реальности, не имеющей отношения к Малой Охте, скрипучей двери, потертым обоям. И как-то по касательной, оставаясь вдали — на другом конце телефона, в случайных гостиничных номерах. Женская и мужская реальности не пересекаются, и едва ли когда-то пересекутся, хотя они еще на что-то надеются. Есть еще соседский парень (Лери Бакурадзе), который внимательно следит за жизнью девочек, но на расстоянии, через окно, аккуратно переставляя лего-человечков.
Разговор друг с другом как с самой собой, без подбора выражений и формулировок помягче, бессознательное существование на одной волне
Сестры живут в тонком и нежном женском мире, где ежедневная рутина течет своим ритмом и порядком: работа, общественный транспорт, чужие мужчины, домашние дела. Младшие девочки, Ася и Нюша, обжились и привыкли к миру старших, дополнив собой этот сросшийся, неделимый сестринский организм, стали его частью. Детали биографий близких родственников грозят передаться по наследству: Ася играет на пианино, как ее пропавшая бабушка, и рискует забеременеть в шестнадцать, как ее мама. Каждая девочка в этой семье — Кира, Вера Ася и Нюша — кому-то сестра. Уже потом к ним прикрепятся остальные регалии, профессии и воплощения.
Природа сестринской связи, пожалуй, волнует создателей фильма больше всего. Притягательная медлительность, подробность, с которой мы рассматриваем их взаимоотношения, завораживают: безусловная, нутряная близость, отсутствие фальши и формальности, расшаркиваний и затаенных обид, общий жизненный контекст, разговор друг с другом как с самой собой, без подбора выражений и формулировок помягче, бессознательное существование на одной волне. В этом нет сентиментальности, женского слезливого любования, а есть просто данность. Это такие девочки: умные, глупые, веселые, смешные и грустные, разные, но всегда созвучные друг другу. Искренний и внимательный взгляд режиссера направлен на человека рядом, человека, которого мы перестаем со временем замечать, а он неизменно моет за нами чашки. Он незримо заполняет собой пустующее пространство тотального, вездесущего сегодняшнего одиночества и позволяет сказать: «Я не одна». Сестры есть друг у друга, в этом их главная, большая сила. Неразрывная кровная и духовная связь важнее неустроенности, бытовых неурядиц и прочих проблем. Вместе они стихия, которая все преодолеет.
Тревожный гул чего-то надвигающегося, неизвестного и огромного теперь главное действующее лицо
Преодолеть нужно главное — исчезновение мамы. Состояние затянувшегося стресса, напряжения и неопределенности на старшую Киру действует сильнее, чем на Веру. Кажется, что младшая вычеркнула маму из жизни еще шестнадцать лет назад. Сейчас свыклась с сиротством, приноровилась к себе взрослой, научилась жить без нее. Вера не слишком озадачивается вопросом, умерла мама, или нет, куда она исчезла, вернется ли. Она давно усвоила, что мамы больше не будет и мама теперь она сама. Кира держится за свое потерянное детство крепко-крепко, она застряла в нем, как красные воздушные шарики в голых ветках деревьев во дворе. Кира примеряет мамины платья, разглядывает оставшиеся после нее предметы, нюхает подушку, носит мамино пальто, делает все возможное, чтобы не отпустить ее окончательно. Призрачная надежда, что мама вернется, не оставляет ее. Кире хочется быть маленькой и беззаботной, жить легко и вприпрыжку под звуки «Золушки», хулигански вскрывать замки шпилькой для волос, отчаянно танцевать, веселить племянниц, говорить про страдания юного Вертера. Но это возможно только с мамой. Без мамы она вынуждена сидеть на скучных судебных заседаниях, обсуждать наследство и свидетельство о смерти, общаться с риэлторами про отделку, штукатурку, проводку и, наконец, принимать взрослые решения.
Казалось бы, известие о пропаже мамы почти ничего не изменило в их жизнях, но одновременно с этим изменило все. Тревожный гул чего-то надвигающегося, неизвестного и огромного теперь главное действующее лицо. Внешне все как будто как раньше, но уже совсем по-другому. Кира предпринимает скромные попытки заглушить этот гул, растворить его в розовом петербургском закате. Показательно избавляется от маминых вещей посреди снегов и льдов Финского залива, посреди пейзажа без горизонта, перекрашивает стены в старой квартире, повинуясь приступу внезапной щедрости, покупает и дарит сестре ненормально дорогие платье и туфли, выступает с взрослой речью перед своей старшей племянницей. Но, в сущности, и это ничего не меняет. «Чтобы забыть одну жизнь — человеку нужна, как минимум, еще одна жизнь».
Иля Малахова: «Эмоции больше приема»
После шумной ссоры с сестрой вокруг злосчастных красных туфель, Кира стоит посреди белой пустоты залива и ей кажется, что она видит маму, что мама стоит прямо перед ней, но далеко, не докричаться. Мамы действительно больше не будет, ледяная вода в проруби отнимет у нее даже мамино клетчатое пальто, но не отнимет саму Киру. Она лежит обновленная, почти новорожденная, на таких же новорожденных диванах, обернутых полиэтиленом, в квартире с белыми стенами.
Да, мягкая сила всех этих девочек — Киры, Веры, Аси и Нюши — смоет следы большой трагедии сиротства, научит жить по-новому, даст повзрослеть не повзрослевшим, утешит плачущих. Но «куколки в синей шкатулке» им, скорее всего, больше не приснятся.
