В списках не значится
За окно. Рассказы из жизни Хармса. Реж. Михаил Сафронов, 2013
Музей Хармса, квартира Хармса — это место воображаемое, которое не найдешь на карте, разнесенное во времени и пространстве. Это площадь не разрушенной квартиры на Надеждинской улице, где комнаты все в ряд, и окна на одну сторону, это квадраты кабинета Хармса (выставка Сергея Якунина в 2005 году) и выставка в Русском музее («Чудотворец был высокого роста» в Строгановском дворце), а теперь еще комната на втором этаже в музее Достоевского. Не полторы комнаты Бродского, но что-то вроде того. Так Даниил Иванович стал великим приживальщиком — гостем Ахматовой, Достоевского, графов Строгановых. Не нашлось ему места при жизни, не найдется и теперь. Вечный путешественник, пилигрим с чемоданчиком рукописей.
IMAGE[/img/blog/2013.10/harm_02.png][«За окно. Рассказы из жизни Хармса». Реж. Михаил Сафронов, 2013]
Рукописи спас Друскин, это мы знаем наверняка, вплоть до дней календарных: «С осени 1944 года хранителем уцелевшего архива стал Друскин». А в осень 2013 года хранителем уцелевшего архива стал Достоевский. Выйдешь из музея: по правую руку — собор, по левую — рынок. Так, между миром и монастырем протекала и вся хармсова жизнь. И пусть это лишь названия отцовских книг («Монашество и трезвость», 1909; «Война и вера», 1915), Хармс и в самом деле испытал на себе их значительное влияние . Четырехлетний Даня усердно подражал отцу на молебне, десятилетнему подростку отец читал Евангелие по-гречески. И подумать только, он даже менялся со своим другом, Л. Пантелеевым молитвенниками. Пантелеев (тот самый, который «Республика ШКИД») запишет потом: «… мы поменялись как-то с Даниилом Ивановичем — по его предложению — молитвенниками. Не знаю, какая участь постигла мою, очень старую, старообрядческую книгу. Его, то есть перешедший ко мне, молитвослов пережил разорение блокадных лет, войну, Москву, и до сих пор стоит у меня в шкафу на заветной полке». Совсем так, как когда-то обменивались крестами Рогожин и князь Мышкин в романе.
За окно. Рассказы из жизни Хармса. Реж. Михаил Сафронов, 2013
На выставке нет этого, пантелеевского, молитвослова. Есть две библии, сборник формул по алгебре, столик для телефона, радио. Уж не об этом ли радио писал И.П. Ювачев в январе 1933 года: «У Дани пир до утра. Много народу, шум, гам, визг женского голоса, радио… справляют пятилетие «абериутово». Я мало спал из-за этого…». Есть рукописи, наконец. Самое, наверное, ценное. Самый весомый, грубый, зримый человеческий материал. Те самые стихи, которыми должно разбить окно, здесь аккуратно вставлены между стекол. Не разобьешь.
За окно. Рассказы из жизни Хармса. Реж. Михаил Сафронов, 2013
Окно, что в названии фильма Миши Сафронова, — очень важный образ в творчестве Хармса (подробнее об этом см. Ямпольский М. Окно// Новое литературное обозрение, № 21. 1996). Даже буквы имени возлюбленной Эстер Хармс вписывает в переплет окна. На известном автопортрете у окна (1933 года) — человек в просвете оконной рамы, а вместо лица у него — черное пятно, словно напоминая строки: «Далеко не все люди понимают, кто я такой» (из рассказа «Я встретил Заболоцкого»). Понимала, может быть, Марина Малич, когда муж будил ее посреди ночи, чтобы красить стены розовой краской. Заметим, что «Малич», потому что: «Сейчас такая жизнь, что если у нас будет общая фамилия, мы потом никому не сумеем доказать, что ты это не я. А так у тебя всегда будет оправдание: «Я знала и не хотела брать его фамилию…». И еще, как не вспомнить известный анекдот про Дзигу Вертова, который раскрасил стены в комнате своего приятеля оператора Лемберга:
«— Вот видишь, — говорил он, — благодаря черному цвету создается впечатление беспредельной дали во все стороны. А циферблаты на стенах — это стихи!
— Стихи? — удивился я. — Как же их читать?
— А вот слушай: тик-так, тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…»
Тик-так, тикали часики, тикают счетчики черных марусь.
«Это была суббота. Часов в десять или одиннадцать утра раздался звонок в квартиру. Мы вздрогнули, потому что мы знали, что это ГПУ, и заранее предчувствовали, что сейчас произойдет что-то ужасное.
И Даня сказал мне:
— Я знаю, что это за мной…
Я говорю:
— Господи! Почему ты так решил?
Он сказал:
— Я знаю.»
За окно. Рассказы из жизни Хармса. Реж. Михаил Сафронов, 2013
А как было не знать, ему-то, написавшему в 1937 году стихотворение «Из дома вышел человек». Которое теперь читается как предчувствие, предсказание тех безымянных могил, где будут лежать его друзья-чинари: Александр Введенский, Дойвбер Левин, Николай Олейников, — да и сам Хармс. Этим могилам имена, может быть, и не нужны. Поцелуй и молчи, по слову Леонида Андреева. Назвать, ведь значит ограничить.
За окно. Рассказы из жизни Хармса. Реж. Михаил Сафронов, 2013
Не ограничивать, не сетовать, что нет сейчас музея Хармса. Музей, право слово, ему так не к лицу. Чтобы на запирать эту разрозненную биографию между красной и желтой стеной (так — на выставке). С одной стороны — обэриуты, с другой — детские «Чиж и Ёж», посередь —жуткий портрет Хармса после ареста. Все, написанное им, уже не умещается в один чемодан, становится вдохновением, строчками чужих стихов, или кадрами анимации, как это случилось с фильмом Миши Сафронова «За окно».
