Хафнер и его книга
Имя тоже кое-что значит. Немецкий эмигрант Раймунд Претцель назвал себя Себастьяном Хафнером. Хафнер в честь своей любимой симфонии Моцарта — симфонии Хафнера. Себастьян в честь любимого святого. Стало быть, он обрек себя на некую пронзенность, правда, не стрелами, но историей или политикой. Русскому читателю он известен как автор переведенной в позднесоветское время «Ноябрьской революции» и «Комментариев к Гитлеру», изданных на русском языке уже после перестройки. Четыре главки из его посмертно изданной книги «История одного немца» печатались в 2002 году в «Иностранной литературе» в переводе Евгения Колесова. Труд о ноябрьской революции в Германии пришелся по душе Михаилу Гефтеру, одному из самых интересных и плодотворных мыслителей России ХХ века. Он с удовольствием цитировал оттуда: «В Германии Бисмарка царила удушливая атмосфера. Вильгельм II распахнул окна». Фраза, конечно, требует продолжения: и тут потянуло таким сквознячком…
Не будем шутить и дразниться. Хафнер, подобно Гефтеру, был парадоксалистом по самой своей природе. Достаточно парадоксально уже хотя бы то, что он, убежденный консерватор, с сочувственным уважением пишет о спартаковцах Розе Люксембург и Карле Либкнехте. Столь же парадоксален он и в самой своей знаменитой книге «Комментарии к Гитлеру». Убежденный антифашист и враг Гитлера, он строит свою книгу как описание побед и удач диктатора, которые все как один приводят к преступлениям, неудачам и, в конечном счете, к катастрофе.
Парадокс этот Хафнер обнаружил давным-давно. Он зафиксировал его в самой первой своей книге, отрывки из которой вы сейчас прочтете. «Сохраняемая с болезненной судорогой отчаяния позиция профессионального превосходства специалистов стала невозможной, и профессионалы, презиравшие нацистов за дилетантизм, капитулировали безоговорочно. Им не хватило мужества для понимания, что как раз успехи нацистов и были самым страшным в этой диктатуре. „Но ведь ему удалось то, что до сих пор никому не удавалось, ни одному немецкому политику“ — „Как раз это-то и есть самое страшное!“ — „Ну, Вы — известный парадоксалист“ (Разговор 1938 года)»
Уже из этой записи видно, что парадоксалистом Хафнер стал не от хорошей жизни. Совсем не хорошая жизнь загнала его, немецкого патриота, пруссака, консерватора, аполитичного эстета, поклонника Рильке и Стефана Георге, в Англию, страну, воюющую с Германией, в газеты, где надо было печатать политические тексты. Ситуация, сами понимаете, вынуждавшая быть парадоксалистом.
Он родился в 1907 году, умер в 1999. Его отец Карл Луи Альберт Претцель был видным педагогом в кайзеровской Германии, в Веймарской Германии он стал работать в Министерстве культуры. Брат, Ульрих Претцель, стал довольно крупным германистом. Раймунд, то есть, Себастьян Хафнер учился в отличной гимназии, но даже в ней сама судьба распорядилась расположить его между экстремистами. Его соучениками были Хорст Вессель, будущий нацистский штурмовик, погибший в стычке с коммунистами, поэт, чья песня сделалась неофициальным гимном нацистской партии, и Эрих Мильке, будущий коммунист, первый министр госбезопасности ГДР.
Правда, и Хорста, и Эриха выгнали из гимназии, им было не до учебы. До учебы было Себастьяну Хафнеру. Даже внешне он напоминал русского писателя-эмигранта, Набокова. И это внешнее сходство свидетельствует о внутреннем родстве. Ибо и Набоков, и Хафнер принадлежали к одному слою европейских антифашистских интеллигентов, выдернутых социальным катаклизмом из условий привычного существования.
Несколько слов о странной судьбе той книжки, отрывки из которой вы, может быть, захотите прочесть. Это — первая книга Хафнера, которая стала самой последней его книгой. В 1938 году молодой юрист Раймунд Претцель эмигрировал в Англию. Он не был ни коммунистом, ни социал-демократом, ни евреем, ни гомосексуалистом, ни католиком, ни протестантским сектантом, он не принадлежал к тем, кого нацисты преследовали par excellence. Сын прусского высокопоставленного чиновника, он принадлежал к тем, к кому нацисты относились не без симпатий. Ему просто надоело нацистское хамство. Пожалуй, это было наиважнейшей причиной эмиграции, наиважнейшей причиной отрицательного отношения Хафнера к нацистам. В ночь поджога рейхстага он беседовал со своими друзьями о грядущих выборах, не подозревая, что на следующий день выборы будут фактически аннулированы. «Я вызвал некоторое замешательство и недовольство своим „фривольным“ замечанием относительно того, что голосовать против нацистов надо просто по соображениям хорошего вкуса». Похоже на то, как спустя много лет другой эстет, загнанный в политику, Андрей Синявский вызовет некоторое замешательство и недовольство своим «фривольным» замечанием: «У меня с Советской властью эстетические разногласия».
В 1938 году Хафнер оказался в Англии с молодой женой и без знания языка, а значит, без денег и работы. Он попытал счастья в качестве фотографа. Снимки не удавались. Есть, очевидно, закон равновесия: кто хорошо говорит и пишет, не слишком хорошо «видит». Знакомый издатель предложил Хафнеру: «Напиши воспоминания». Хафнер взялся за работу. Поначалу он хотел назвать свою книжку: «Моя дуэль» («Mein Zweikampf»), но вскоре отказался от этого заглавия, поскольку «дуэльного» в книге было очень мало. Назвал ее скромно: «История одного немца. Воспоминания 1914–1933». Покуда писал эту книгу на немецком, совершенствовался в английском и досовершенствовался до того, что стал колумнистом в Observer. Журналистская работа полезна для эстетов. Она заставляет быть кратким и понятным. А журналистская работа на чужом языке полезна вдвойне. Пишущий привыкает воспринимать язык как настоящий материал, который надо преодолевать, а не подчиняться ему. В результате стиль эстета, не теряя ни изысканности, ни многословия, приобретает ясность, четкость, афористичность. Переводить Хафнера — одно удовольствие. Чего стоит блистательная характеристика Вальтера Ратенау, немецкого министра иностранных дел, экономиста и философа, убитого в 1922 году националистами: «Ратенау был аристократическим революционером, идеалистическим организаторам экономики. Будучи евреем, он был немецким патриотом, будучи немецким патриотом. […] Могут спросить: „Неужели так выглядит вождь народа, тот, кого любят массы?“. Как ни странно, может прозвучать ответ „да“. Массы сильнее всего реагируют на тех, кто вовсе на них не похож. […] Ратенау и Гитлер — вот два лидера, которые до крайности возбудили Германию: один — своей безграничной культурой, другой — своей безграничной пошлостью. Оба, и это оказалось решающим, пришли из недоступных средней массе областей, из чего-то, что находилось „по ту сторону“. […] Оба, и Ратенау, и Гитлер, благодаря своему „по ту сторону“ обладали настоящей волшебной силой».
Он хорошо писал. И научился так же хорошо писать по-английски, как и по-немецки. Он не окончил воспоминания. Вместо них он написал по-английски книгу «Германия, Джекил и Хайд». Уже после смерти Хафнера в 1999 году его сын, разбирая архив отца, обнаружил «Историю одного немца» и опубликовал.
