Тимофей Усиков
Тимофей Усиков

Гыдыто и другие


«Бытие Бога в мире есть не что иное, как бытие мира в Боге»
Николай Кузанский. «О предположениях»

Рисунок Андрея Бессонова

Коля и Гыдыто

Первым его ощущением была растерянность. Вроде ничего особенного: тени деревьев, свет фонарей, структуры детских площадок. Но Гыдыто чувствовал себя неспокойно. Зеленым светились аптеки. Казалось, что он ощущает пронзающие воздух радиоволны. Ему было нехорошо, но где-то в глубине планеты билась жизнь: ощущение тоски по миру — и Гыдыто чувствовал это биение. Он поймал одну из радиоволн, и ему сделалось светло и уютно (хотя была ночь). На морозе хрустел трамвай.

Из которого человек в оранжевой спецовке выбрасывал обглоданные человеческие кости. Он ел мертвечину: трамвай вез вскрытые гробы. Гыдыто побежал со всех сил. Легкие качали холодный воздух, по лицу текли слезы…

Под утро Гыдыто успокоился. Он гулял по порту и наблюдал корабли, что рассекают туманы, как ножи — масло. Но сейчас корабли стояли — надвигалась зима, сонливое время. Гыдыто не хотелось ни есть, ни спать, от этих слов ему становилось дурно и глупо.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Гыдыто мальчик в красной пуховой куртке.

— Гуляю.

— В такую рань? Ты откуда взялся?

— С другой планеты, — ответил Гыдыто (Гыдыто действительно был инопланетянином).

— Че? С какой это планеты? — быканул мальчик (ему было лет 12, наверное).

— Не скажу.

— Ха-ха! Слушай, ты, наверное, тоже обнюхался… Вид у тебя какой-то нездоровый. Пойдем-ка лучше к нам на трубы, спать, а?

— Пойдем, — сказал Гыдыто, и они пошли в подвал к бездомному Коле — так звали мальчика.

Тай и Василий

Коля нюхал растворитель и видел глупых клоунов. В подвале вместе с ним проживали еще семь мальчишек и девчонок. Днем они побирались на улице, а вечером нюхали растворитель. Им помогал деньгами ВИЧ-инфицированный молодой человек по имени Василий, который, в свою очередь, любил потрахаться с девушкой по имени Тай, жившей в многоэтажном доме на Морской набережной. Заразиться ей не удавалось, так как презервативы упорно не хотели рваться. Позже у Гыдыто возникло подозрение, что Василий тоже пришелец, но очеловечившийся, сошедший с ума и, в конце концов, заразившийся.

Под глазами у Тай были морщинки, и она вечно улыбалась непонятно чему. Невысокая, беззлобная и суицидальная. Она ходила в вечно-бордовом полосатом платье с короткими рукавами, из под которых торчала черная кофта, обтягивавшая тонко-руки. Грязные волосы, в которые были вставлены японские палочки для еды, торчали, словно перья, в разные стороны. Целыми днями она сидела за компьютером. Ее работа сводилась к прописыванию команд и алгоритмов, а отдых — к прохождению жутких компьютерных видеоигр. Еще Тай любила электронную музыку и наркотики.

Моряк-маньяк

Гыдыто же продолжал гулять и слушать радио. Особенно ему полюбились Жанна Агузарова и Эдита Пьеха. По-настоящему, у него было задание — изучить планету Земля. Он не был праздным туристом, он наблюдал! Наблюдал: мультяшные видеоклипы на экранах телевизоров, стоявших в магазинах бытовой техники; пивцов-пенсионеров, выкрикивающих политические лозунги; церкви и колокола; грязные подъезды и граффити, облупленные стены домов. Между тем, шел процесс: вырождались пленочные фотоаппараты и детские журналы с голубыми грампластинками. Вырождались и взрослые литературные журналы, которые печатали некогда запрещенную маргинальную прозу. Омлет теперь делался не из яиц, а из порошка. Мужчины и женщины перестали приставать другу к другу и либо тихо сидели по домам, либо брали силой. По городу, например, ходил моряк-маньяк, который искал оскорбившую его отказом девушку, а черная собачонка лизала ему руку. Под утро, устав от безрезультатных поисков, он брал первую попавшуюся женщину, насиловал ее, а затем убивал.

Дуб

Потрахавшись с Василием, Тай впервые за долгое время вышла на улицу. Морской ветер развевал ее перья. В кармане лежал-ожидал кусок гашиша. Она пересекла пустынную дорогу (только вдали блестели фары) и вышла к огромному супермаркету, внутри которого сонно ворочали языками продавщицы, а толстые дядечки и размалеванные дамы выбирали колбасы. Потом она купила суши и пошла к морю, чтобы ловко класть их в рот вынутыми из волос палочками и смотреть на косу леса в снегу, рассекавшую море близ города. Она не ощущала постсексуального животного удовлетворения, наоборот, где-то в груди кололо и болело. Глубоко вздохнув, она оставила на камне пластиковую коробочку из-под суши и куда-то побрела вдоль канала, впадавшего в море. Ей навстречу тянулись дома на трапециевидных ногах. Зимой канал казался строгим и гладким, в гранитной раме. Однажды Тай видела, как в нем тонул человек. Трансляция всеобщей тоски.

Тай шла в огромный Голубой клуб, внутри которого светились белые, красные, розовые и зеленые лучи прожекторов. Обнаженные торсы, к которым прикреплены головы в масках: сведенные судорогой челюсти были прикрыты респираторами, а расширенные глаза — темными очками. Ритмоволны толпы завораживали, и с печальной
улыбкой Тай влилась в нее… но не стала ее частью — она ушла в себя, ее глаза стекленели и без наркотиков. Басы погружали в транс. Тай плакала внутри. Но рот ее — улыбался, а под глазами мелькали милые морщинки.

Танцуя, Тай обратила внимание на сидящего за столом молодого человека с ноутбуком. Рядом с ним стоял кофе, и он был похож на сисадмина. От полноты чувств Тай подошла к нему:

— Что делаешь?

Молодой человек окинул ее коротким взглядом и сказал:

— Подожди.

Почему-то Тай решила подождать. Он заглянула в
монитор. «Администратор» качал музыку ее любимой группы — «Coil». Он был коротко острижен, блондин, бледен и худ.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Тай.

— Чувствую свою причастность к жизни, — он говорил равнодушно.

— Я вот что хотела спросить… — сказала Тай. — Хочешь покурить гашиша?

— Почему бы и нет?

Молодой человек закрыл ноутбук и положил его в сумку. Они вышли на улицу. Тай спросила:

— Тебя как зовут?

— Дуб, — ответил «администратор».

— Я — Тай.

— Почти как Китай! — усмехнулся Дуб. Она впервые
увидела его улыбку.

— Давай, взрывай! — сказала Тай.

Ян Кучер

Гыдыто наблюдал. На этот раз — в кафе. Он заказал чай с лимоном. Вокруг сидели разные люди: моряки в синей форме и белых шляпах, рыночные торговцы в кожаных куртках, художники в вельветовых пиджаках и с картинами в черных планшетах, приставленными к стене. Моряки обсуждали своего коллегу, который, говорят, перешел уже на мальчиков. Что показалось странным — ведь мотивом его преступлений было оскорбление, нанесенное женщиной.

В кафе вошел человек в клетчатом пальто и шляпе с пером, он спросил у Гыдыто позволения подсесть (свободных столов больше не было) и заказал коньяк. Они разговорились. Его лицо обрамляли очки и козлиная борода, но в нем не чувствовалось никакого благородства, напротив, он был каким-то морщинисто-домашним и вызывал доверие и умиление. В целом, он был нелеп. Его звали Ян Кучер. Он был не то поэтом, не то антропологом и занимался инвентаризацией действительности с той точки зрения, что абсолютно все романтично и может вызывать живое чувство в сердце. Свое исследование он хотел озаглавить «Сантиментальная борьба». Он долго и увлеченно рассказывал, как романтично и слезоточиво могут воздействовать не только ветер, детство и одиночество, но и марка одежды, жареные гренки, холодные лифты, случайные прохожие, кулинарные книги и глупые сериалы. Кучер говорил, что все мертвое — дышит (и показывал на стены кафе). Но оно лишено рефлексии, данной живым людям. Рефлексировать должен он сам, Ян Кучер!

Дуб

Дуб был немного похож на Яна Кучера. Он говорил: «Время — дискретно». Он, так же как и Тай, был программистом. Они зажили вместе. Просыпались под музыку, играли в компьютерные игры. Жили они в маленькой квартирке Тай. Но при всей мудрости Дуба им владела непреодолимая страсть к механизации бытия. Он тоже любил раскладывать все в системы: скачивал из Сети кучу информации и каталогизировал ее. Он мыслил не так глобально, как Кучер, зато более практично. «Необъятного — не объять», говорил он и уходил в виртуальный мир. Он, так же как и Тай, пробовал наркотики, искал спасения в снах, но компьютеры привлекали его абсолютной управляемостью.

Вообще Дуб был киборгом. Из-за склонности к механизации у него одеревенела левая рука, потом — правая. Он заменил их биопротезами. Потом — ноги. Компьютер вместо головы был у него изначально.

Он работал над программой под названием «Геоид», представлявшей собой компьютерную модель Земли будущего: корпорации, импланты, небоскребы. Короче, электрокоровы. Тай ему помогала.

Коля и Гыдыто

Коля гулял с Гыдыто. Который все больше молчал, наблюдал: то — птица, а то — гранитная набережная; то — мыло, а то — шило; то — автомобиль, а то — труп. «Странно все это…» — думал Гыдыто.

— Коля, как ты думаешь, кто я?

— Да никто!— ответил Коля и бросил в воду камень. Гыдыто посмотрел на круги.

— Знаешь, у меня есть одно задание, я его выполняю… Думать, конечно, не моя работа, но…

— Думать — глупо, — без тени философствования произнес Коля.

— Наверное, ты прав.

Гыдыто наблюдал. Люди шли разные, и за каждым Гыдыто видел свои истории, они мигом проплывали в его голове. Он считывал их с кончиков волос, по количеству морщин, из глубины глазного яблока.

— Коля, а тебе нравится мир, который нас окружает?

А Коля, так же как и Гыдыто, был наблюдателем.

— Наверно, да, — ответил Коля. — Но странно все это.

— Что странно, Коля?

— Все как-то течет-течет — а мне только улыбаться
хочется, и ничего более. Коля рассмеялся.

— Ну, сам-то себе ты точно нравишься? — улыбнулся Гыдыто.

— Да, Коля хороший..

Вдоволь нагулявшись с молчаливым Гыдыто, Коля убежал в подвал нюхать растворитель и есть торт, купленный Василием на день рождения одной девочки из их гоп-компании.

Рисунок Андрея Бессонова

Коля и Я

(дополнительная глава)

Кстати, однажды с Колей случилась история, подобная той, что я видел в начале октября 2005 года близ храма Спаса-на-Крови (в городе Ленинграде, т.е. уже Санкт-Петербурге). Некий мальчик в красном пуховике нюхал ацетон… Он, наверное, решил закурить и загорелся. Пуховик пылал, а он орал, кричал, перебежал зачем-то мост и кинулся в канал Грибоедова, чтобы потушить себя. За ним бежали еще пара — мальчик и девочка. В воде он тоже постоянно орал, но вдруг замолкал и жалобно говорил так: «Спасите меня…» Сначала его полез спасать японец с фотоаппаратом, потом — я, потом — охранник сувенирного рынка для интуристов (который тоже находится близ Спаса). Охранник оказался самым действенным — протянул «погорельцу» ногу, зацепившись за край гранитной набережной. Но мальчик, оказывается, стоял на дне! К нему спрыгнули еще мальчик и девочка (чтобы, наверное, успокоить). Потом подъехала большая лодка, стоявшая рядом на пристани, и вытащила их. Я там был по поводу съемок одной передачи, но почему-то не додумался позвать оператора.

Подумалось: «Это был худший bad trip в его жизни». (Сейчас я в этом не так уверен.)

Еще я знаю настоящих Дуба и Тай. Внешне они очень похожи на моих героев, но совсем другие внутренне (естественно).

На этом мои заигрывания с литературной рамкой «вымысел / действительность» заканчиваются.

Дуб, Тай и Василий

В конце концов Тай все-таки заразилась от Василия ВИЧ-инфекцией. Через две недели у нее уже был СПИД. Дуб ничем не мог помочь, и еще через две недели она умерла.

На следующий день после смерти Тай Гыдыто видел, как ее труп ел мужик в оранжевой куртке. Но на этот раз акт некроканнибализма не испугал Гыдыто. Ему было все равно, он совсем не знал Тай, кроме как со слов Василия. Которого, кстати, Дуб вскоре убил: пристрелил штурмовой винтовкой М-16, своей любимой.

Ян Кучер

Ян Кучер сидел и рисовал цифру «2» в тетради. Он жил университетским сторожем в ректорском флигеле. Заработной платы заведующего кафедрой кибернетической антропологии Кучеру вполне хватало на жизнь, но ему хотелось жить совсем рядом с местом работы. Иногда, когда в нем накапливалось достаточно чувств для исследований, чаще всего ближе к ночи, он выходил на улицу и начинал каталогизировать мир, точнее, собирать материал для будущей его каталогизации. Обычно он не успевал выйти с территории своего района, как силы его иссякали. На каждом шагу он находил объект для исследования: от неба, за которым, казалось, прятался Бог, до следов на снегу.

Свой трактат он писал в стихах. У него накопилось множество записей, но он никак не мог найти критерия для их разделения. Кучер был поэтом и слишком верил в науку, не понимая ее условности; все научные отступления, версии и варианты, опровержения и доказательства — казались ему знаками стиля, делающими истину более весомой, а не способом скрыть ее неведение, или, скорее, отсутствие.

Кучер беспомощно уронил ручку на тетрадь и стал забивать трубку. Зазвонил телефон. Ян Кучер положил одну трубку и снял другую — телефонную:

— Алло?

— Ты думаешь, что ты чего-нибудь добьешься? — по спине Кучера прошел холодок, он не понял, реально ему это сказали или только послышалось.

— Что-что? Простите?

— Алло, привет, это я! — звонила бывшая жена Кучера.

— А… Здравствуй… — Слушай, помнишь, неделю назад я тебе предлагала заняться аэротренажем? — залопотала она.

— И что? — изображая равнодушие, спросил Кучер.

— Ничего… Скоро запись закончится, думала, вместе
походим…

— Слушай, мне сейчас не до этого, — отговорился
Кучер.

— Да? Ну ладно… Давай пока! — и повесила трубку.

— Ну, как вообще дела-то? — по инерции спросил
Кучер, но «на том конце» уже были короткие гудки.

Выкурив трубку, Кучер занялся проверкой курсовых работ. Измотавшись вконец и загнав себя в угол, он вырвался на улицу. Наблюдать.

Был сильный мороз. Улица была малолюдна. Люди, как
всегда, были какими-то странными: широкоплечие мужики в безликой одежде разбивали друг другу о головы полупустые бутылки; какая-то уродливая парочка христом-богом просила у Кучера сигарет, но их у него не было; бабки вообще ничего не делали, просто стояли; дети у ночного магазина выпрашивали мелочь и нюхали ацетон.

Домой Кучер пришел совсем разбитый.

Рисунок Андрея Бессонова

Гыдыто и Человек Страсти

Прожив около месяца на Земле, Гыдыто утомился и заболел тоской и ленью — лежал целыми днями на диване и думал (что отнимало очень много сил). Даже радио его не радовало. Он понимал, что мир где-то течет, но не понимал где. Перед глазами плыла пустота. То есть, конечно, какие-то внешние события происходили, но Гыдыто ничего за ними не чувствовал. Он потерял свое аморфное «я», а без «я» нет и восприятия. Большой мир сжался и превратился в маленький — мир Гыдыто (как
некогда мир Дуба). Гыдыто болел невидением. Однажды его чувства воспалились, но взгляду не за что было зацепиться, и Гыдыто любовался тенями, а слух сочинял в тишине музыку. Потом его голова вновь становилась пустой, хотя мир охватывал его непознаваемыми объятиями. Любвеобильность, непознаваемость и вместе с тем жестокость — вот чем была Земля для Гыдыто, и от этого ему становилось только грустно. Потом он подумал: «Ну и что?» — и снова проваливался в бездеятельность, сон. Чтобы хоть как-то развеяться он заставил
себя выйти на улицу.

Окна кафе полонились слезами дождя, автомобильно стекавшими каплями, на лучи ломавшими фонари. Яна Кучера нигде не было, Гыдыто очень хотелось с ним поговорить.

Внутри чашки кислел полумесяц. Рядом кто-то бормотал. Бормотал очень пьяный. Меж всхлипами и стонами прорывались ругательства, а меж слезами — смех. В конце концов, человек пробормотал отчетливую фразу. Но Гыдыто ее не расслышал. Человек поднял голову и сказал:

— Люди, которые сильно любили.

— Что? — переспросил Гыдыто.

— Озлобленные люди — очень чувственные. Они
когда-то сильно любили, — сказал человек. Перед ним стоял ряд стаканов, большая их часть была пуста. Он осушил очередной.

— Я выпитый стакан, — сказал он и указал на сидевшую в отдалении девушку. — Сосет, сука. Коктейль сквозь трубочку. А когда дососет и не останется ничего живого, она начнет прыгать на нестоящем члене и кричать: «Еще! Еще!» Да, я выпитый стакан, а они ворошат меня, как коктейль, чтоб поднялась вся муть, и пьют… — На этих словах человек сложил губы трубочкой и издал сосущий звук.

— Люди, которые сильно любили… — прошептал Гыдыто.

— Они дичают и превращаются в животных. Зубастых, страшных. Страсть — вещь текучая. Чертовы страсти. Чертова сублимация! — Вдруг человек неожиданно притих и философски изрек: — Все одно и то же. Все — страсть, неважно к чему. И люди — одинаковые. Страсти — разные.

Гыдыто увидел свое отражение в остекленело пьяных зрачках Человека Страсти. Он подумал, что тот сейчас опять расплачется, и отрезвление было временным. Но Человек Страсти моргнул воспаленными белками, оплатил счет, попрощался с Гыдыто и спокойно вышел. С улицы послышался дикий смех.

«Да, бывает и так», — подумал Гыдыто, и ему опять стало скучно.

Ян Кучер

Измученный постоянным напряжением воли, Ян Кучер решил прогуляться. Он не наблюдал: не вникал и не изучал. Он решил немного отдохнуть — воспринимать все как есть. Он решил вырваться из своего района на безумно синем вагоне метро. Он пронесся сквозь сизо-черный тоннель и оказался в совсем незнакомом районе, отдаленно напоминающем детство и вместе с тем казавшемся чем-то новым, неизведанным. Кучер провалился в серое небо, в дымной туман одинаково желтых домов, в квадраты окон. Из тумана выплывал то старый полусгнивший автобус, то репейник и собачее говно. Доски через лужи и грязь. Полуларечный рынок, полный грязноруких южных торговцев. Вдруг выплывали неожиданные железобетонные сооружения, непонятного даже для местных жителей назначения. Холодные улыбки и длинные мосты-развязки. Длинные трубы и железные дороги.

Плывши туманом грезоблачным, все обнажало свои концы.

Гыдыто

Гыдыто снова был в прострации. Ему перестал встречаться трамвай.

Через некоторое время он понял, как себя реабилитировать — нужно чаще выходить в этот странный серо-синий мир и совершать обряды каждодневного преодоления: стричься, покупать продукты, утрясать дела с налоговой и военкоматом, появляться на работе, общаться с однокашниками (непонятно откуда взявшимися). Конечно, трудно иногда просыпаться, и все эти дела делались как во сне…

Про свое задание Гыдыто забыл. Так же как про бездомного Колю, ученого Кучера и коллегу Василия.

Ян Кучер

Вернувшись с прогулки, Кучер уснул. Ему снились кошмары.

Когда он проснулся, то увидел, что из всех вещей течет то ли пот, то ли слезы; его комната наполнилась влагой. Он взял пипетку и собрал образцы этой влаги, а остальную вытер тряпкой. Проведенный его другом с биологического факультета анализ показал, что эта жидкость схожа с той, что источают иконы, — смирной, — только в ней больше солей. Через неделю Кучер начал плакать смирной. И не мог остановиться, его душевное состояние не предполагало плач, но медово-соленые слезы текли и текли.

Каждый день Кучер ходил мимо храма и боялся в него зайти. Храм тоже был в его каталоге: Кучер описывал эффект унисон-желания прихожан и высоту шпилей — ничего особенного, гораздо увлекательнее был научный сонет про картонку с безграмотной нищенской надписью.
Казалось бы, открытие влаги должно было возбудить Кучера, но он, наоборот, ходил подавленный и не знал, куда себя деть, вещи стали надоедать ему, у него болела голова и шумело в ушах. Постепенно шум складывался в слова и… Кучер разговаривал с мусорными бачками и лифтами, с телевизором и шатром летнего кафе. Вещи почему-то говорили, что он их мучает, что он пытается отнять у них (или наоборот — приписать им) то, чем они
обделены от природы. Они говорили, что люди — вампиры и не дают спокойно жить вещам.

В результате Кучер сошел с ума. Сначала он думал, что вещи бунтуют, потому что зажаты в тисках города, и хотел сбежать в горы, в которых царило бы молчание природы, но у него даже не получалось снова спуститься в метро.

10 февраля 2001 года он умер в психиатрической больнице.

За всю свою жизнь Ян Кучер написал 211 сонетов и 27 поэм про битву между материальной основой и пропитавшей ее как губку душой вещей.

Гыдыто

Гыдыто плыл по дороге на автокрейсере. Маленькие деревушки складывались в города человеческих жизней, так же как поезда в метро — в тысячи судеб, пропускаемых через мясорубку эскалатора. Фонари сливались в солнечную линию. Мир был нанизан на тонкую дорожно-пунктирную нитку, но Гыдыто снова стал наблюдателем, и ему было все равно. Настолько все равно, что даже противно. Дорога лишала его новоприобретенной приземленности, и он становился самим собой.

«Задание выполнено, — подумал Гыдыто. — Пора улетать».

Дуб и Коля

Моряк-маньяк действительно перешел на мальчиков. А Коля и его товарищи жили как раз близ порта. Остальные успели убежать, а Коля — нет. Моряк-маньяк изнасиловал его и убил. Почему, зачем — непонятно, больно. Гыдыто не видел этого, и ему нечего было стыдиться.

А Дуб ослеп и пошел в клинику на операцию, чтобы ему сделали искусственные глаза. Но вместо этого Дубу выковыряли мозг и сделали из него робота.

Гыдыто

Гыдыто решил построить ракету. Серебряную и устремленную вверх, похожую на человеческие души. Эллипсоидный глаз, стоящий стоймя. Лучики-ресницы, солнышки людей помогали Гыдыто собрать ее (какие-то сектанты, поэты и музыканты). Было то ли грустно, то ли нет, кажется, Гыдыто снова начинал жить настоящей жизнью — без мыслей. Он воспринимал все целокупно. Он нарисовал на ракете узоры, вывел их старательной рукой, как древнерусскую или арабскую вязь, полную возвышенного терпения.

Ракета должна была прорвать небо, как гвоздь — голову. Гыдыто сел в нее и полетел, медленно и незаметно, а снизу толпа людей-ресничек со светящимися душами махала ему руками. И у Гыдыто отлегло от сердца: все уходило в прошлое, все, что было, и все, чего не было, — все. И вдруг непреодолимый страх овладел им: Земля успела надоесть ему, но осталась непознанной. Он нажал на стоп-кран, и ракета упала, разбилась вдребезги, разлетелась на куски. Эксперимент оказался неудачным.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить