Чтение
Ольга Серебряная
Ольга Серебряная

Подвиг уточки


Жизнь и судьба. Реж. Сергей Урсуляк, 2012

Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», писавшийся в пятидесятые годы, был в феврале 1961 конфискован КГБ. Автор предполагал напечатать его в журнале «Знамя», однако по апокрифическим словам Суслова этот текст мог быть издан в СССР только через 200-300 лет. На деле вышло иначе: в 1980 году роман — стараниями филологов-эмигрантов Ефима Эткинда и Симона Маркиша — опубликовали на русском языке в Лозанне, а в 1988 году он вышел и в СССР. И вот теперь его даже экранизировали — уже в России.

Нельзя сказать, что это произведение широко читалось в постперестроечное время. Литературы на тему сталинских чисток, деятельности политсостава в армии, обращения с побывавшими в плену и т.п. было, кажется, слишком много. Война, которой без устали кормили советского зрителя в семидесятые и восьмидесятые годы, ушла как тема на второй план. Вернулось все это уже в нулевые — на волне патриотического пыла, который нечем было обосновывать.

Году примерно в 2007 мне попалось книжное издание «Жизни и судьбы», аккуратный двухтомник. На обложке стояла монохромная фотография из какого-то советского фильма, обильно уснащенная цветными георгиевскими ленточками. Я даже засмеялась: чтобы оправдать этот дизайн, из романа надо было бы убрать чуть больше половины. Очевидно, что сокращению текст не подвергли только потому, что в издательстве его никто не читал.

Гроссман написал книгу, в которой война трактуется как совокупность условий обнажения истины. В непроницаемой пелене страха, плотно укутывавшей довоенную жизнь во всех ее проявлениях, с началом войны образуются разрывы: «Казалось, что неминуемо придет логика еще более могучая, логика правды. Никогда такие разговоры не велись до войны. <…> О, чудная, ясная сила откровенного разговора, сила правды! Какую страшную цену платили люди за несколько смелых, без оглядки высказанных слов». Былое и настоящее начинает жадно осознаваться. Новой оценке подвергаются не только социально-исторические реалии, но и реальность межчеловеческих связей, семейных отношений, коммунальных разборок. Где бы ни разворачивалось действие каждой конкретной части: под Сталинградом, в переполненной эвакуированными Казани, в Москве, в сибирском лагере, в Освенциме, в еврейском гетто одного из украинских городков, в немецком лагере для военнопленных, речь всегда идет о правдивой переоценке прожитого, о проговаривании истины перед лицом близящейся смерти.

Жизнь и судьба. Реж. Сергей Урсуляк, 2012

Роман Гроссмана эссеистичен — в нем много рассуждений и субъективных оценок. Его герои — ходячие точки зрения, достоверность которых подкреплена их жизнями и судьбами. Важнейшей чертой этого сочинения является полнота представленных воззрений. В книге идет Вторая мировая война, а не сконструированная в Политбюро Великая Отечественная; там действуют немцы и русские, там есть союзники, там Рейх осуществляет свой план по уничтожению евреев, а в немецком лагере для военнопленных идет запись в Освободительную русскую армию. Старая немка Женни Генриховна кормит кота и вспоминает о первых днях революции, а князь Шарогородский, историк-любитель и графоманствующий стихотворец, получает работу, о которой до войны не могло быть и речи.

От прочих советских сочинений о войне, которыми нынешних тридцатипятилетних и старше неумеренно пичкали в школе, эта книга отличается отказом от избирательности: в ней рассказываются все известные автору военные истории. Собственно, поэтому она и не входит в диссонанс с западной военной прозой. Она написана человеком, осмысляющим случившееся, а не советским автором, исполняющим (талантливо или бездарно) заказ на военную тему.

Одним словом, если перед телеканалом «Россия» стояла задача отметить семидесятилетие Сталинградской битвы, являющейся — в традиционной школьной историографии — переломным моментом Великой Отечественной войны, то менее подходящий текст для экранизации найти было сложно. «Россия», впрочем, нашла подходящего сценариста.

Жизнь и судьба. Реж. Сергей Урсуляк, 2012

От необходимости выражать бурный гнев по поводу того, что сделал с книгой Гроссмана Эдуард Володарский, меня избавил Денис Горелов — в его рецензии на Colta.ru страстность сочетается со справедливостью, а фраза «Сталинград находится там, где водка впадает в Каспийское море» наверняка получит статус пословицы, характеризующей русскую жизнь в целом.

Принцип работы над текстом, в соответствии с которым всякая живая мысль отсекается, а война сводится к беготне с автоматами, разработке атомной бомбы и разговорам о величии русской нации и возрождении веры, Горелов описал исчерпывающе. Мне важно понять, зачем Володарскому надо было так тщательно вычищать из сценария еврейскую линию, без которой представленная в книге война превращается в другую войну, а ключевое для романа Гроссмана сопоставление разных систем лагерей становится невозможным. Чем руководствовался человек, решившийся в 2012 году рассказать нам о Второй мировой войне без упоминания о Холокосте?

Ясный ответ на этот вопрос дают любовные сцены. Их в сериале много. Комиссар Крымов любит бывшую жену Евгению Николаевну Шапошникову. Танкист Новиков тоже любит Евгению Николаевну. Ее же хочет любить и начальник конструкторского бюро Ризин. Толя Штрум интенсивно любит радистку Катю Венгрову, потому что Сережи Шапошникова, который любил ее в книге, в фильме не наблюдается. Виктор Штрум любит жену своего коллеги Соколова Марью Ивановну, которая из описанной в книге худенькой женщины превратилась в Анну Михалкову.

Жизнь и судьба. Реж. Сергей Урсуляк, 2012

И вот вся эта любовь, какой бы разной она ни была, передается в экранизации посредством двух фирменных приемов — я называю их «уточки» и «подвиг разведчика». Прием «уточки» нашел свое каноническое выражение в сериале Говорухина «Место встречи изменить нельзя», где простая, в сущности, идея о том, что Шарапов любит Варю, выражается через сложносочиненную прогулку в парке, в ходе которой герои под музыку невыносимо долго смотрят на пруд и проплывающих по нему уточек. Другого способа указать на простой жизненный факт Говорухин не нашел. А Володарский с Урсуляком даже искать не стали. Сидящий в блиндаже под Сталинградом Крымов при всем желании не может погулять с Женей Шапошниковой по парку, но ничто не мешает ему грезить — под журчащего Вивальди — о том, как они катались когда-то с ней на лодочке. И несомненно видели уточек, которых после сцены с Шараповым нам можно уже и не показывать — у нас у всех эти целомудренные уточки сидят в подкорке.

Еще шире Урсуляк пользуется приемом «подвиг разведчика». У Лиозновой Штирлиц полсерии смотрит на сидящую за другим столиком супругу под выбивающего слезу Таривердиева. В «Жизни и судьбе» разведчиков нет, но влюбленные герои все равно тупо пялятся друг на друга под шелест глубокомысленного Баха. Хочется спросить, откуда только у них у всех дети берутся, но трагедия не в этом.

Жизнь и судьба. Реж. Сергей Урсуляк, 2012

Настоящая трагедия в том, что от долгого переглядывания рождается лишь еще более долгое переглядывание, и ущербный визуальный словарь советского сериала беспрепятственно воспроизводит сам себя. Через тридцать с лишним лет после канонических уточек и штирлицев нам бесстыдно преподносят тоже самое — причем в экранизации книги, где любовь действует как одна из жизненных сил (в сочетании с подлостью, трусостью, благородством) и приносит вполне реальные плоды в виде детей — желанных и нежеланных, похожих на родителей и не похожих, связывающих совершенно удалившихся друг от друга людей и разделяющих близких.

Любовная тема, выхолощенная до уточек и штирлицев с мелькающей внизу экрана надписью 12+, свидетельствует о безоговорочной победе советского во всех областях современной жизни. И если нас не тошнит от пятиминутных переглядываний Маковецкого и Михалковой, нас не должно тошнить и от прочих проявлений совка тридцатилетней давности, а именно — от негласного антисемитизма, великорусской темы и нескончаемых разговоров о боге и православии.

Сериал Урсуляка еще раз подчеркивает: все болевые точки сегодняшнего дня — от подъема национализма до неистовой борьбы с безнравственностью и безбожием, жертвами которой стали, например, Pussy Riot — являются простым воспроизводством сложившейся к концу советского времени интеллигентской повестки. И воспроизводится она даже не за счет передачи проблем молодому поколению, а в силу искусственного удержания в поле массового культурного производства живых мертвецов вроде Володарского.

Жизнь и судьба. Реж. Сергей Урсуляк, 2012

Незадолго до смерти Володарский авторитетно объяснил в интервью телеканалу «Россия-24», что педалирование еврейской темы превратило Гроссмана из советского писателя в антисоветского, и ведущая поддержала тему, упомянув джигитов Расула Гамзатова, которые, преобразившись после цензурной обработки в «просто людей», придали произведению «общечеловеческое звучание», избавив его от национальной узости. Что-то стыдное, недостойное советского писателя почудилось вдруг Володарскому в судьбе матери Штрума, расстрелянной нацистами на Украине, в судьбе погибшей в газовой камере Софьи Осиповны Левинтон, в конфликте лейтенанта Короля с сослуживцами, шутливо рекомендующими ему лететь в родной Бердичев.

Еще лет пятнадцать назад представлялось, что звание советского писателя не принадлежит к числу тех, которыми следовало бы гордиться, а Расул Гамзатов — не та фигура, которую надо серьезно обсуждать в современном контексте. Еще лет десять назад, кажется, никто бы не осмелился заявить, что разговор о Второй мировой войне возможен без упоминания нацистских лагерей уничтожения. Но время и идет, и сегодня мы серьезно обсуждаем мутную антисемитскую переписку русского писателя Прилепина с другими русскими писателями и на протяжении двенадцати серий наблюдаем, как разрешенный еврей Штрум создает атомную бомбу, не особо осмеливаясь переживать по поводу судьбы своей неразрешенной мамы. А давно изданный в России роман Гроссмана снова приобретает крамольное звучание:

«Антисемитизм проявляется разнообразно — он в насмешливом, брезгливом доброжелательстве и в истребительных погромах. Разнообразны виды антисемитизма — идейный, внутренний, скрытый, исторический, бытовой, физиологический; разнообразны формы его — индивидуальный, общественный, государственный. Антисемитизм встретишь и на базаре, и на заседании Президиума Академии наук, в душе глубокого старика и в детских играх во дворе. Антисемитизм без ущерба для себя перекочевал из поры лучины, парусных кораблей и ручных прялок в эпоху реактивных двигателей, атомных реакторов и электронных машин. Антисемитизм никогда не является целью, антисемитизм всегда лишь средство, он мерило противоречий, не имеющих выхода. Антисемитизм есть зеркало собственных недостатков отдельных людей, общественных устройств и государственных систем. Скажи мне, в чем ты обвиняешь евреев, и я скажу, в чем ты сам виноват».

Жизнь и судьба. Реж. Сергей Урсуляк, 2012

Время идет, и общечеловеческое, о котором повествует Гроссман в своем романе о войне, превращается — в рецензии демократического вождя Дмитрия Быкова — в «русский характер и русскую душу», причем «русское» определяется как нечто, способное жить исключительно в аду. Мы покорно читаем эти достойные «Нашего современника» метафизические (в смысле не подкрепленные никакими реалиями) хитросплетения и смотрим сагу о победе русского оружия под Сталинградом, приговаривая, что Дмитрий Быков — талантливый публицист, Маковецкий — прекрасный актер, а Сергей Урсуляк снял же когда-то «Ликвидацию», которая нам всем так понравилась.

А ведь вырваться из навязанной телеканалом «Россия» душной реальности начала восьмидесятых нетрудно: можно просто прочитать книгу Гроссмана. А можно посмотреть «Жизнь и судьбу» в постановке Льва Додина — ее, слава Богу, пока не снимают с репертуара за излишнее педалирование еврейской темы и отказ от мышления национальными сущностями.

Выключите уже наконец телевизор, дорогие россияне.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить