Голос


Первые кассеты — эти коробочки с наклеенной сбоку белой полоской — появлялись ниоткуда. А магнитофон приносили в сумке гости. Взрослые открывали пиво, а мы ерзали, не понимая, зачем же оттягивать момент, когда кассета освободится от коробочки и с жужжанием вползет внутрь. Наконец момент наступал: на пульте находились и нажимались нужные кнопки, экран меркнул, потом начинал мерцать. Это означало, что сигнал пойман и сейчас появится девушка с факелом в поднятой руке. Или вместо нее завертится земной шар, или зарычит лев, или засияют горные вер- шины в звездном венце. И голос за кадром приступит: «Кинокомпания „Коламбия Пикчерз“ представляет…» Или «Юниверсал…» Или «Двадцатый век Фокс…»

Голосов было много, но скоро они перестали быть чужими. Был специальный голос для комедий — он сам с интересом смотрел кино и даже забывал прикрыть микрофон рукой, фыркая над шуткой, которую еще не успел перевести. Был голос крутых боевиков — они тогда делились на два вида: с Ван Даммом и без него. Этот голос смаковал незамысловатые реплики типа «ты в порядке?», когда герой с разбитым носом поднимался с ринга. Если не везло, попадался гнусавый голос с вечным гайморитом, безбожно тянувший первые слова, чтобы потом выпалить скороговоркой остальное. И, конечно же, не забыть голос, который одной только фразой «в далекой-далекой галактике…» навсегда изменил нашу жизнь.

Все без исключения фильмы, которые крутили в местном кинотеатрике, были для нас советскими — ведь там, спасибо искусникам дубляжного дела, всегда говорили только по-русски. К «настоящему кино» это отношения не имело. «Настоящее кино» жило на кассетах, которые переправляли через открывшиеся по случаю окончания «холодной войны» границы, чтобы уже здесь все тайно переозвучить и размножить. Никто из нас не знал имен героев этого невидимого фронта. Мы с упоением играли в игру, отдаленно напоминавшую любимую забаву наших советских-антисоветских предков, которые днем в курилках и вечером на кухнях травили политические анекдоты, а по ночам ловили другой, не имеющий отношения к нашему «голос», и читали под одеялом самиздат. Их врагом была власть, запрещавшая им что-то важное.

Смотреть видеокассеты нам никто, вроде бы, не запрещал, но флер таинственности и полулегальности, которые сопутствовали опасной профессии «дублера» с зажатым для конспирации носом, окутывал наши посиделки. Тайна невольно передавалась самим фильмам, и неважно, что мы в тот вечер смотрели — шедевр всех времен или простодушный масскульт: любое кино с кассеты приобретало особое, почти священное значение, становясь частью общего секрета, большого заговора в большой стране.

Тайное, увы, обязательно становится явным. Отовсюду хлынули бездушные дивиди со всевозможной и столь желанной когда-то классикой, оскорбительно и даже преступно озвученной стерильными голосами, и стало ясно: игра закончилась. Нас раскрыли.

Сегодня, много-много лет спустя, ищешь по полкам, по развалам тот единственный фильм, который так увлек, восхитил, поразил в детстве; фильм, без которого не было бы твоих особенных отношений с кино. А находишь его — безголосого, с мертвой промышленной озвучкой, и такое чувство, что обманули.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: