«Первая реформатская церковь»: Ты с кем разговариваешь?
В небольшом американском городке уже 250 лет стоит белая реформатская церковь. В ней служит преподобный Толлер (Итан Хоук), у которого в биографии страшная черная дыра — гибель сына, печальный итог жестких воспитательных методик. К Толлеру обращается молодая пара, они ждут пополнения, но муж, радикальный активист «зеленых» организаций, вдруг передумал впускать ребенка в гибнущий мир. Толлер пытается помочь — сначала семье, затем и гибнущему миру.
Обычно бывает так: человек пишет историю за историей, а выходит всё об одном. Меняются герои и их обстоятельства, детали на пути к развязке — но сам сюжетный костяк остается неподвижен. С отдельными оговорками — «Бешеный бык», «Люди-кошки» — так пишет Пол Шредер. Сорок лет назад он нашел свой сюжет: неприкаянный одиночка решается на последний поступок во имя добра. Это был таксист Трэвис Бикл. Шредер и дальше вился вокруг сюжета о гибельном акте противления злу. Обреченность пути определяла героя: он либо действовал по законам бусидо (Юкио Мисима в «Мисиме», герой Роберта Митчума в «Якудзе»), либо сходил с ума как тот же Трэвис Бикл в «Таксисте». Были и герои-кальвинисты, как Толлер в «Церкви», а до него — консервативный бизнесмен в исполнении Джорджа Си Скотта в «Хардкоре».
«Первая реформатская церковь», в сущности, нуар
Длинная дистанция: Джон Бурмен
Этот бизнесмен был частично списан с отца Шредера. Воспитанный в жесткой кальвинистской традиции Пол впервые увидел кино в 17 лет, до этого ему позволялось ходить только в местную реформатскую церковь. Разговор о прошлом Шредер долго откладывал, и можно лишь догадываться почему, да проводить параллели: например, Джон Бурмен тоже в семьдесят с лишним лет вдруг снял кино, в котором проговорился, что родная католическая школа была пристанищем священников-педофилов.
Ты со мной говоришь?
Впрочем, в данном случае религиозный контекст не сулит автобиографических откровений, а служит прочным механизмом организации сюжета, кадра и даже ритма. Позволяет ухватить роковой момент: вот она, судьба, постучалась в дверь — пора на выход. Что до конфессиональных деталей они важны постольку поскольку: в минуту отдыха Толлер позволяет себе мисо-суп и лосося в соевом соусе, а основной референс фильма и вовсе святотатственный — это «Дневник сельского священника» Брессона. Как и кюре, преподобный Толлер ведет опись дней — его служению так же мешает телесная немощь. Врачи говорят, что шансы есть, но говорить с кальвинистом о шансах дело странное.
Это, конечно, не Брессон и не Одзу, но интонация их.
Не сумев помочь семейной паре и допустив гибель прихожанина, изнемогающий Толлер берет его миссию на себя. Энвайронментализм, в отличие от веры, оперирует фактами и быстро обнаруживает виноватых — оказывается, с одним из них Толлер только что обедал. Терзания усугубляются все более ухудшающимся здоровьем священника.
С какого-то момента Хоук блестяще играет извещенного о болезни — то, что Базен по поводу Богарта именовал «отпущенным на побывку трупом». «Первая реформатская церковь», в сущности, нуар: здесь тесные классические пропорции кадра, закадровый голос (тот самый дневник сельского священника), воплощенность зла и, конечно, ощущение предопределенности. Понемногу Толлер утрачивает рассудочность, а зрителю при этом предлагается смотреть из-за плеча. Смотреть страшно. В честь юбилея для церкви распечатывают красивую брошюру: там в рядок портреты всех, кто возглавлял приход за 250 лет. Последним стоит портрет Толлера. Мы уже знаем о его смертельной болезни, и от этого портретного ряда у зрителя вслед за Толлером перехватывает дыхание.
«Первая реформатская церковь» — самый красивый фильм у Шредера, который часто внешнего эстетизма сторонился. Интерьеры церкви, промерзлая почва, апокалиптически загрязненные пейзажи сдержаны и ритмически безупречны. Это, конечно, не Брессон и не Одзу, но интонация их. В недавних интервью Шредер благодарил и Павла Павликовского за «Иду», после которой решился на «разговор о духовности». От «Иды» его картине то особое чувство юмора (например, церковный хор поет Нила Янга), которое рождается в самые отчаянные минуты. А как трактовать финал — зависит от зрительского оптимизма: не то к семидесяти автор размяк, не то по ту сторону возраста и опыта знакомый сюжет и правда обзавелся надеждой.
Читайте также
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари
-
Оберманекен будущего — «Господин оформитель» Олега Тепцова
-
Дом с нормальными явлениями — «Невидимый мой» Антона Бильжо
-
Отменяя смерть — «Король Лир» Сергея Потапова