Тост за бесконечность — «Филателия» Натальи Назаровой
И еще о фильмах «Окна в Европу». Студентка фестивальной Школы критики Полина Арженовскова пишет о главном победителе Выборга — о том, как потенциально мрачный сюжет «Филателии» Натальи Назаровой превращается в сказку без счастливого конца.
Портовый поселок у Баренцева моря промерз от нелюбви и одиночества. Застыло и время: местные сверяют телепрограмму по газетам и отправляют письма на материк, толпясь в старом почтовом отделении. Обслуживает жителей Яна Смирнова (Алина Ходжеванова), девушка с легкой формой ДЦП. О его последствиях напоминают разве что хромота, речевые дефекты и колкие ремарки коллег, тут же натыкающиеся на протест героини. Жить мешает только новый диагноз — у Яны болит сердце. Впрочем, как и у остальных героев.
Будни почты меняет адресат залежавшихся бандеролей из Австралии, моряк Петя (Максим Стоянов). Неунывающий и обаятельный, он увлекается Яной, чем невольно раздражает Веру (Ирина Носова) — ядовитую коллегу главной героини, мечтающую о «принце на белом корабле». Герой Стоянова не ограничен его хмельным амплуа: стереотипный пьяница в начале по ходу сюжета начинает походить на рыцаря. Вопреки законам любовного треугольника Петя верен Яне, оберегаемой режиссером. Он гуляет с ней, провожает до дома, наконец, приглашает в цирк, пока Вера сгорает от ревности. В приступах эгоизма она всячески изводит Яну, выступая в этой сказке утрированной ведьмой. И Петя, и режиссер твердо остаются на стороне главной героини. Правда, в заботе нуждается не столько Яна (она-то как раз «принцесса» с характером и помощи противится), сколько зритель, которого явно должна угнетать северная хтонь и обнадеживать возможность хеппи-энда.
В кадре герои мерцают подобно светлячкам
К счастью, сказочные формулы проигрывают диктату правдоподобия: Яна — не олицетворение тотального добра, а достоверно озлобленный на жизнь, хотя и крайне чуткий персонаж. Методичное отрицание своей инаковости не спасает героиню от ярлыка изгоя. Отношение окружающих к ней, незаметной и крошечной, формируется между полюсами презрения и жалости. И режиссеру не удается сохранить нейтралитет. За жестокую судьбу Яна награждается «принцем», чья трагическая предыстория выступает излишним оправданием любви к «калеке». Петя потерял дочь с ДЦП, а Яна так и не дождалась отца, ушедшего в море. Вместо чуда — четко прописанные травмы прошлого и хроническое одиночество, сближающие пару.
Зеркаля судьбы персонажей друг в друге, Назарова инфантилизирует главную героиню и напрасно усугубляет ее умилительную детскость в отдельных сценах. Взаимная компенсация усиливается общим диагнозом — у Пети тоже порок сердца. В промозглом поселке, жителями которого правит равнодушие, на добро способны только столкнувшиеся со скорой смертью — она же приучает героев и к любви. Сюжет вышел бы совсем печальным без метких шуток и гэгов, которыми режиссер постоянно регулирует нисходящую интонацию. Даже почтовый офис во главе с Михалычем выстроен комически: это собирательный образ страны. Посетители жалуются, что «раньше было лучше», склочные сотрудники беспокоятся, как бы не украли ручки, а пожилой начальник не видит надобности в модернизации отделения.
Соучастник сказочной истерии последних лет, фильм все-таки не порывает с действительностью
Альтернативный почте локус — подпол, подсобное помещение без окон, которое притягивает любителей марок. После нелепой церемонии инициации Яна полноправно присоединяется к их кругу. Образ героини всецело строится на наследственной филателии, замещающей ее биографию: от отца девушке досталась большая коллекция. Яна предпочитает изображения насекомых и гордится редким австралийским светлячком, снятым с бандероли Пети. Чтобы обмениваться находками, филателисты встречаются по вечерам в подвале Дома культуры, на дне. Маленькие люди собирают в альбомах собственные микрокосмы: страницы заставлены зданиями и растениями, заселены отсортированными историей лицами — писателей, ученых, политиков, космонавтов. В этом подполье, в утопических марочных мирах герои скрываются от мокрого, болезненно зеленого и замкнутого в себе поселка с онемевшими жителями. Несмотря на сердобольное подыгрывание Яне, режиссер уважает своих маленьких людей. Их жизнь на экране выглядит интереснее, чем они ее себе представляют. В кадре герои мерцают подобно светлячкам.
Стремление ослабить фатализм наполняет фильм не только шутками, но и символами тускло-светлых, далеких фантазий. Яна воображает мыс Доброй Надежды и постоянно ходит к морю в ожидании сначала отца, затем Пети. С наступлением темноты поляна на береговом склоне загорается почти иллюзорной гирляндой светлячков. Дальние планы, схватывающие сияние насекомых и огни кораблей, концентрируют в себе столько же надежды, сколько и отчаяния. Лейтмотив светлячка сопротивляется хтоническому хронотопу и цветокоррекции, отражаясь повсюду: в песне, которую Яна поет в караоке, в рассеянных бликах на стене, даже в службе ботаника Коли — он электрик и зажигает фонари по ночам. Герои заледеневшего места тянутся к свету и находят его, как ни банально, в любви, — к ближнему, к морю, к маркам. Их наивность по природе сказочна, но условия вокруг вынуждают к наивному эскапизму. «Это не алкоголь, что-то другое, во что ты погружаешься, очень светлое. Оно не вредит здоровью, вообще ничему не вредит», — рыдает Яна. «Это же что-то, чего очень не хватает в жизни».
Наталья Назарова: «Как только автор уходит, искусство заканчивается»
От мрака, к которому склоняет «левиафанский» топос, Назарова устала. Когда-то в «Простом карандаше» она строила образ северной глубинки почти документально и соразмерно тоскливее. У «Филателии» иной, нарочито приподнятый тон, хотя надежда в фильме пробивается так же робко, как сияют хрупкие светлячки. Соучастник сказочной истерии последних лет, фильм все-таки не порывает с действительностью: редкий инклюзивный сюжет без назидания и идеализации работает с вечной дихотомией добра и зла. Наряду с менее изобретательными «Правилами Филиппа» о герое с синдромом Дауна, «Филателия» стала маячком гуманизма в программе «Окна в Европу». И ее победа — вполне себе хеппи-энд фестиваля. По крайней мере она маркирует истощение несбыточных фантазмов, заселивших сегодня российское кино.
Читайте также
-
Дождь на станции Пупсянции — Пять мультфильмов «Окна в Европу»
-
«Кривенько-косенько, как надо» — Федор Кудрявцев о своем «Ровеснике»
-
«Все должно быть сказкой» — Вениамин Илясов о фильме «Эра»
-
«Находить рифмы в совершенно непохожих фильмах» — Вадим Рутковский о «Новом движении»
-
Энергия несогласия — «Евгений Телегин» Виктора Тихомирова
-
«Адрес — время, а не место» — Новая жизнь Канского видеофестиваля