«У меня клаустрофобия, я этого боюсь».
Алексей Федорченко о «Войне Анны»
Алексей Федорченко. Фото: Никита Смирнов
Как возник замысел фильма «Война Анны»?
Первоначально была идея сделать фильм в ограниченном пространстве, и при этом рассказать о большой теме. Это была научная задача. А истории приходят сами по себе: я много читаю, смотрю, их много припасено, и все ждут своего часа. Здесь сложилось так, что научная задача соединилась с найденной мною реальной историей, и началась работа.
Большая тема в данном случае — это сюжет из Второй мировой войны?
Задачи снять конкретно о войне не было. Мне очень нравились фильмы, когда режиссер работает в закрытом пространстве. У меня клаустрофобия, я этого боюсь. Например, фильм «Похороненный заживо», где всё действие происходит в гробу, и то, как режиссеру удается удержать твое внимание — высший пилотаж.
При том, что вы не решали задачу делать историческое кино, в фильме точно воспроизведены детали.
Все мои фильмы точны в деталях, потому что началу производства предшествует огромная научно-исследовательская работа. По каждому фильму можно издавать книги. Это глубокое погружение в материал, архивы, воспоминания и предметный мир того времени. А в этой картине предметный мир играет первостепенное значение, так как каждый предмет интересует нас с точки зрения пригодности для выживания…
Предмет может источать и опасность для Анны.
Да. И каждый становится арт-объектом — поэтому и нужна такая достоверность.
Анна, с одной стороны, перемещенное лицо, с другой, она выпала из карательной машины и очутилась в комнате с камином, который обернулся местом ее заточения. И это место по ходу действия показывается все более фантазийно, все больше напоминает сновидение. Это связано с особенностями детского восприятия?
Фильмы о детях, которые оказались в трудных ситуациях, как-то «Лабиринт Фавна», «Страна приливов», «Звери дикого Юга», мне очень мешали. В них режиссер старается спрятать ужасы реальности за изображением детского мира. Кажется, что ребенок прячется в своих фантазиях. Я думаю, в действительности это совсем не так. И я старался этого всячески избегать. Мир настолько страшен и удивителен, что бежать от него нельзя, а подобная фантазия — не предмет для киноисследования. Увеличение жизненного пространства Анны приводит к тому, что оно становится нереалистическим, хотя то, что присутствует в кадре, документально. Так сделан выход в комнату, которая когда-то была театральным залом — мы попадаем в волшебный мир, который, при этом, абсолютно подлинное празднование немцами рождества. Фантазийный, хотя и тоже документальный, там только финал — он дает обобщение, выход с площади камина на площадь планеты. Без финала фильма бы не было, первым я придумал именно его.
В работе над сценарием участвовала Наталия Мещанинова. При этом в картине почти нет реплик, а те, что есть — разноголосица из нескольких языков. Как была построена совместная работа? Моделировали ситуации? В сценарии сразу писали экран?
Каждая история, которую видит Марта [Козлова, исполнительница роли Анны — примеч. ред.], это не просто штрих, а законченная история, которая происходила с украинцами ли, с немцами ли, с русскими, поляками, французами, румынами. Эта комната стала перекрестком военных дорог. Анна, сама этого не понимая, наблюдает за историческими событиями. Наташа записала удивительные, гениальные диалоги. Что-то сократилось, что-то было переведено и понятно только носителям языка. Это снова требования достоверности: я не стал переводить реплики, потому что это не так важно, и потому что Анна тоже могла не знать эти языки.
У фильма сложная звуковая партитура. Знаю, что вы звали Венсана Арнарди, который работал над многими французскими хитами («Город потерянных детей», «Амели», «Такси»). Можете рассказать, как звуковая драматургия складывалась?
Все было заложено в сценарии, и просто подключились мощные европейские специалисты на монтаж и звук, с которыми было интересно работать.
Все-таки, когда вы писали сценарий, вы уже слышали фильм?
Фильм, конечно, звучал, но не как в финале. Это очевидно: чем меньше в картине видно, тем больше слышно.
У вас были проблемы на финальном этапе производства, объявлялась кампания по сбору средств…
Тут не о чем рассказывать. Кино это затратное дело, искать деньги — самое скучное занятие из всех.
Как вы работали с Мартой Козловой? Девочка Анна не способна осознать войну, она еще маленькая. Но в ходе своих злоключений она начинает какие-то вещи понимать. В процессе съемок Марта что-то начинала понимать?
Надо у нее спросить, я могу только предполагать. Марта — взрослый человек, в ней удивительное сочетание абсолютного ребенка, наивного, чистого, светлого, и взрослой женщины. У нее сразу же были взрослые глаза, из нее можно было даже старуху сделать. У меня была история, потом я нашел эту фотографию. И мы начали писать сценарий. Ей на фотографии было лет пять. А снимали, когда ей было около шести. В этом лице есть вся история.
Фотопроба Марты Козловой.
Вы говорили, что у вас довольно много историй, которые вызревают, и про некую научную задачу, которая организует этот выбор. Следующий фильм тоже мотивирован научным выбором?
Да, задача — новые методы работы с киноязыком.
То есть, вы выстраиваете свою фильмографию?
Я просто много работаю и занимаюсь тем, что нравится. В работе постоянно находятся несколько сценариев, не всегда понятно, что выстрелит. После «Войны Анны» я уже снял от России короткометражный фильм «Дышать» для альманаха стран БРИКС. А неделю назад мы завершили основные съемки фильма «Ключи счастья», или «Последняя милая Болгария» по повести Зощенко «Перед восходом солнца». Это очень интересный сценарий, который мы написали с Лидией Канашовой. Фильм будет необычным и по смыслам, и по изображению — мы много чего придумали. А сейчас в Госкино [речь идет о питчинге в Министерстве культуры — примеч. ред.] мы представляли следующий проект, «Большие змеи Улли-Кале». Это фильм о том, как Россия влияла на Кавказ, и как Кавказ влиял на Россию. Тоже сценарий, который мы написали с Лидой. Это история протяженностью сто лет, с начала XIX века до начала XX века, с язычества и Первой Кавказской войны до того, как все утряслось в начале нового века. Это — то, что хочется снять сейчас.
Читайте также
-
«Я за неаккуратность» — Владимир Мункуев про «Кончится лето»
-
Кристоф Оноре: «Это вовсе не оммаж Марчелло Мастроянни»
-
Денис Рузаев: «Неловко говорить, что в моей работе есть что-то сложное»
-
«В нашем мире взрослые сошли с ума» — Кирилл Султанов о «Наступит лето»
-
Дождь на станции Пупсянции — Пять мультфильмов «Окна в Европу»
-
Тост за бесконечность — «Филателия» Натальи Назаровой