«Иди домой, мальчик!» — «Приключения Электроника» Константина Бромберга
Чем пугает Электроник? О советском постгуманизме рассуждает Александр Погребняк в главе из книги «Эпизоды советского кино». Кстати, теперь ее можно приобрести не только в нашем интернет-магазине, но и на Ozon.
Все мы помним, как был обескуражен Урри, узнав, что у Электроника есть двойник, — к проблеме поиска кнопки, с помощью которой можно было бы управлять роботом, прибавилась проблема верной идентификации: кто здесь робот, а кто человек? Недаром же Стамп говорит ему, что у каждого человека должна быть кнопка…
Эпизоды советского кино купить
Нас же удивляет другое: насколько фильм, снятый о том, как у живого человека появляется искусственно созданный двойник (биоробот), лишен каких-либо признаков зловещего характера. Не только все родные, советские персонажи (включая вредную Кукушкину и задиристого Гусева) источают гигантское количество миро- и человеколюбия, но даже пресловутая «банда Стампа» выглядит вполне себе симпатично (включая элегантного Владимира Басова в роли главаря — в белых брюках в обтяжку, призванных символизировать его показательно несоветское подданство). А ведь фильм, на первый взгляд, буквально повествует о возможности робота заместить человека, вступить с ним в отношения неразличимости — в многочисленных голливудских фильмах разработка этого сюжета обязательно задействовала бы демонический потенциал архетипа двойника, явно или неявно отсылая к «Вильяму Вильсону» и другим шедеврам романтизма. Но в случае «Электроника» авторы сделали, похоже, все возможное, чтобы по всем пунктам опровергнуть традиционное представление, — в финале робот сам становится человеком, а не занимает место другого человека, и все благодаря своей изначальной вовлеченности в сеть подлинно человеческих отношений: дружба, взаимовыручка, желание счастья, борьба за добро…
Итак, все зловещее — вытеснено; немудрено поэтому, что оно должно вернуться там, где его меньше всего ожидаешь.
Продолжаем в это верить даже тогда, когда родная мать не узнает голос собственного сына
По ходу действия в какой-то момент Электроник заключает с Сыроежкиным договор на предмет замещения его не только в школе (где робот покажет себя первым учеником), но и дома (где он покажет себя примерным сыном). Ни мать, ни отец не замечают подмены, хотя и удивляются переменам в характере сына. Но нечто совсем из ряда вон выходящее случается в тот момент, когда соскучившийся по родным Сережа возвращается домой и со словами «Что ж мне теперь, пропадать, что ли? Человек я или не человек?» звонит в дверь… Заметьте, насколько, вообще говоря, чудовищно то, что следует за этим, и тем не менее благодаря нисколько не изменившейся тональности повествования мы как ни в чем не бывало продолжаем следить за историей!
Итак, Сережа звонит в дверь и на вопрос своей матери «Кто там?» отвечает, что это он, Сергей. «Сережа давно дома. Иди домой, мальчик!» — слышит он в ответ слова матери, а затем еще и грозные слова отца (после того как мать сообщила ему, что звонит какой-то хулиган): «А вот я сейчас ему дам по ушам!» После такого приема (дверь перед ним так и не открыли!) Сережа оставляет попытки попасть домой — но поразительно, что даже сейчас в фильме нет и намека на нечто ужасное, на лице Сережи — простое человеческое огорчение от стандартного для его возраста непонимания со стороны взрослых. И все!
Из «Гипрорыбы» в паранойю — «Бриллиантовая рука» Гайдая
По всем законам жанра мы должны были бы понять, что его родители уже сами превратились в какую-то разновидность «нелюди», оттого они и не узнают — или делают вид, что не узнают, — своего единственного сына. Мы, однако, продолжаем пребывать в уверенности, что человеческой природе ничто не грозит, ведь рано или поздно Электроник поймет, что нельзя быть человеком за другого, им надо стать самому, — продолжаем в это верить даже тогда, когда родная мать не узнает голос собственного сына! Ужас так и не становится предметом опыта, вытесненное — в рамках фильма — не возвращается. Но это не значит, что его — нет: он ждет своего часа, где-то в другом месте.
Читайте также
-
Его идеи — К переизданию «Видимого человека» Белы Балажа
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи
-
Опять окно — Об одной экранной метафоре