Наталья Пахомова
Наталья Пахомова

Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать


Это не документ, не трактат и не стенограмма, это всего лишь то, о чем говорили люди в конкретных обстоятельствах, прерываемые телефонными звонками и попутными воспоминаниями. Все, что осталось за скобками наших бесед, обещает новые вопросы и разговоры.

Сергей Сельянов

Фото О.Моисеевой

— Представим себе, что Вам нужно объяснить принцип хозрасчета в кино абсолютно несведущему человеку.

— Я сам человек несведущий. Я много думал об этом и всегда не мог эту мысль додумать — наступало некое раздвоение. Как я должен Вам отвечать: как режиссер или как продюсер? Как продюсер я могу что-то предположить, но боюсь соврать, потому что я не продюсер.

— Давайте как режиссер. Или в качестве режиссера Вы существуете в нескольких ипостасях?

— Да, как минимум в двух. Как режиссер-постановщик картины и как собственно художник — носитель идеи.

— Наверное, последнее состояние — наиболее интересное, с него и начнем.

— Но художник не может сказать о хозрасчете почти ничего, потому что хозрасчет и природа художественного творчества — совершенно разные вещи. Художник не думает никогда о результатах. То есть, он, конечно, различает что-то сквозь магический кристалл — но не в виде коробок с пленками. Думать о материальном результате противоестественно. Попробовали бы поговорить о хозрасчете с Хлебниковым. Он посмотрел бы и прошел сквозь тебя.

— Ему не поправилось бы само слово «хозрасчет»?

— Да и слово тоже. Оно уже на лингвистическом уровне рождает недоверие. Слово из новояза: «хозрасчет», «бригадный подряд», «соцсоревнование»… У нас нет реальности, из которой могло бы родиться это слово, оно умышленное. В нашем Зазеркалье слова не рождаются из реальности, а сочиняются, заимствуются. Нет акта первовмести-мости, как говорит Мамардашвили. Мы позаимствовали эти термины из другого мира н теперь ждем возникновении другой реальности. Это шаманство.

— Тогда поговорим о Вашем недоверии. Нельзя переводить культуру на хозрасчет?

— Конечно, нельзя. На культуру надо только тратить, что противоречит «хозрасчету» В корне. ЕСЛИ государство хочет считать себя цивилизованным, оно должно тратить на культуру сколько возможно и еще сверх того.

— Но культура и общество должны же быть взаимно адекватны. Нормально ли, когда определенная часть общества производит такой культурный продукт, который не находит аудитории даже для того, чтобы окупиться?

— Окупаемость — не критерий для определения взаимной адекватности общества и культуры. Может быть, даже наоборот. Иначе культура выступает в абсолютно зависимой роли, что, собственно, у нас и наблюдается. Если же говорить про окупаемость отдельного фильма, то у нас для этого принят тоже недоброкачественный критерий — сумма, собранная фильмом за год. Очень хорошие фильмы — а мы говорим о них — прибыль приносят в течение десятков лет. Из года в год течет золотой ручеек. Эйзенштейн, тот же Тарковский — покупаются права на прокат за рубежом и прочее. А хозрасчет в искусстве — это когда я беру рисунки своей четырехлетней дочки и несу их на рынок. И если их не покупают, я говорю ей: «Даша, больше мы тебе не купим ни красок, ни кисточек».

— Так что же — художник всегда ребенок? Он только тратит?

— Конечно. Экономия не может входить в задачу. Странно представить себе художника, который припевает и приплясывает по поводу экономии на картине. Всегда существует потребность истратить все возможное.

— А на «Духовом дне» у Вас были вынужденные экономические коррекции, когда ваши планы менялись ио причинам хозрасчетного характера?

— Да нет. Поэтика непроизвольно рождается из предлагаемых обстоятельств. Но это. повторяю, не экономия в буквальном смысле.

— Но ведь экономия отражается и на зарплате всей группы?

— Это не экономия. Это совсм другой разговор. Конечно, экономить на людях просто грех. Хотя с другой стороны, если человек уже стал работать — он работает примерно одинаково и за сто рублей, и за триста, и за тысячу. Добросовестность не зависит от зарплаты. «День ангела» весь был снят таким способом, когда никто не получал ни копейки.

— На «Дне ангела» вы сами себе были продюсерами. Вообще, это особый случай. Видите ли вы себя в будущем продюсером в общепринятом смысле слова? Владельцем кинофирмы?

— Возможно. Но как продюсер я буду действовать совершенно иначе. Это уже другая жизнь, другой азарт.

— Азарт, соединивший в одном лице режиссера и продюсера?

— Нет, отдельно азарт режиссера и отдельно азарт продюсера. Как человек будет поступать в этих условиях? Делать деньги на всех картинах, кроме своей — или добывать их на своей картине и заниматься полумеценатской деятельностью? Зависит от художественного темперамента. Вообще, все наши разговоры — оттого, что у режиссера нет денег на картину. Чаплин делал кино за свой счет. В «Огнях большого города» есть эпизод, где герой подходит к цветочнице, и мы должны понять, что она слепая. Чаплин отснял 196 дублей. С точки зрения хозрасчета он глубокий непрофессионал. Но если бы он не довел картину, не реализовал перед самим собой какие-то обязательства — он не выпустил бы ее. У нас же кино на уровне черновика. Экономический механизм не дает возможности решить все задачи, которые художник ставит перед собой. А хозрасчетом все это усугубляется. В тесном, плотном взаимодействии с экономикой создаются не художественные, а потребительские ценности.

— И вас это шокирует?

— Да что нас может шокировать. Но это неестественно. Возникает психологическое неудобство, конфликт с самим собой. Сам себя тянешь за волосы из болота.

— В фильме «Духов день» у Вас Шевчук в главной роли. Пусть это не коммерческий ход — но коммерческий эффект.

— Об этом фильме вообще нет смысла говорить с авторами под коммерческим углом зрения. Фильм снимается на деньги Госкино и весь принадлежит государству, и все возможные доходы — тоже. Уже известна и сумма, которую получит студня за исполнение этой работы — 120 тыс. рублей, и эта сумма не изменится, даже если вместо Шевчука в главной роли выступит Ваш покорный слуга. Вот и вся коммерция, она меня вполне устраивает. А с художественной точки зрения без Шевчука картина невозможна. Другое дело — из зала будут выходить обманутые фаны, не хо- чется никого обманывать…

— Словом, для себя Вы не принимаете условия хозрасчета?

— Хозрасчет — это ответ на вопрос вчерашнего дня. Кинематографисты подняли на Пятом съезде флаг хозрасчета, чтобы обрести независимость от государства. Но мне кажется, идеальный вариант — это прежняя система без прежней кошмарной цензуры. Идеально, когда государство в роли мецената, поскольку государство — самый отчужденный меценат. Перед любым человеком, вкладывающим деньги в твое произведение, всегда появляются какие-то моральные обязательства, поневоле стараешься сообразовываться с его вкусами, ожиданиями. А с государством мы по традиции играем в совсем другую игру, у государства не стыдно брать и делать по-своему.

— И это возможно в реальной системе?

— Трудно говорить о системе, поскольку она нестабильна. Художник действует в предлагаемых обстоятельствах. Хорошо, когда в его распоряжении два миллиона. Но если в его распоряжении две спички — он будет действовать с двумя спичками…

Сергей Снежкин

Фото Е.Ивановой

— Вас не коробит слово «хозрасчет»?

— Нас не коробит. И объясню, почему. Хозрасчет — смерть для чего угодив: для изобразительного искусства, для музыки. Они должны оставаться на субсидиях, это определяется жанром. Кинематограф — особая вещь. Система субсидии приводит к тому, что киноискусство обслуживает или интересы государства, или интересы отдельных групп.

— По какому принципу?

— По принципу этого параноидального спора: авторское кино или коммерческое. А кино должно быть разное. Субсидировать надо не поиски нового киноязыка — киноязык давно открыт, все могут успокоиться — субсидировать надо людей и их взгляды на жизнь. Кино делается не для тех, кто его делает, а для людей. А люди, как известно, разные. Разным кино будет только при наличии свободного рынка. А существовать свободному рынку дает возможность только тотальный — тотальный! — хозрасчет.

— Еще какие возможности дает хозрасчет?

— Хозрасчет — вообще центральный вопрос, его коснешься — встают все остальные. Тотальный хозрасчет пойдет только вместе с реформой проката. Производство в условиях хозрасчета вместе с прокатом по старой схеме — это самоубийство. Сейчас для прокатчиков практически нет законов. Всякий рынок должен себя защищать. Законы должны побуждать прокатывать, скажем, 50 % советских картин. ’

— Законы должны побуждать или сами картины?

— Законы. Во вторую очередь — картины. Так делается во всем мире, если государство хочет сохранить национальную кинематографию. Не было бы иначе ни французского кинематографа, ни итальянского, на рынке осталось бы одно американское кино, удовлетворяющее все вкусы.

— Значит, внутри национального кинематографа надо таким же образом щадить отдельные жанры?

— Единственно на субсидии должен остаться весь детский кинематограф, так называемый экспериментальный — хотя я не понимаю, что это такое, и документальное кино, наверно, тоже. Для этого экспериментального кино нужен дифференцированный прокат — может быть, кинотеатр «сложного фильма».

— А где критерий? Как определить меру экспериментальности?

— Критерии. Критериев нет, но есть объективные реальности. Молодой режиссер в мастерской первого фильма имеет право на эксперимент с самим собой, имеет право на субсидию. Молодые вообще должны находиться в исключительных условиях. — И дети тем более.

— В чем экономическая уязвимость детского кино?

— Во-первых, в том. что билет на детский сеанс стоит 10 коп., и мы не можем брать с наших нищих детей больше. А кроме того, детского кинематографа просто нет. Нашим детям нечего смотреть. Студию им. Горького надо всю переводить на субсидию. Госзаказы на детское кино — это было бы очень выгодно.. Обязать объединение делать, скажем, одну детскую картину в год — объединение застраховано, не тратит ни копейки, получает 30 % прибыли.

— Вы готовы снимать детское кино?

— Да, конечно. Так вот. Мы говорим: «Где сказка?» А откуда ей быть, если создается при «Мосфильме» объединение «Юность», получает самостоятельность и тут же пускается на поиски призов и модных фестивалей, всяких мангеймов и оберхаузенов?! Откуда быть детскому кино, когда кинематограф смешивается с какой-то истерической борьбой?

— Тогда и хозрасчет погибнет в той же борьбе?

— Вот тут мы подходим к моей концепции хозрасчета. Хозрасчет невозможен, пока остается система художественных руководителей и объединений. Когда художник руководит художниками — он формирует программу сообразно своим вкусам. И отношения между объединением и режиссером складываются негуманистические, что в конечном счете сказывается на продукции.

— Какая же система отвечает времени?

— Система продюсеров. Режиссер приходит к продюсеру и заключает договор как равноправный партнер. Я хочу идти в фирму, а не в маленькое феодальное удельное княжество, каковым сейчас является объединение.

— А себя владельцем фирмы Вы не видите?

— Нет. Редкий режиссер наделен продюсерским талантом, я этого не умею и не хочу. Так вот, я продолжаю. Кому нужен главный редактор объединения? Фактически он сидит и получает зарплату с нашей прибыли. Я не хочу его кормить. Если он нужен продюсеру — пусть продюсер ему деньги платит.

— Отношения с продюсером — рыночные отношения. Вас не смущает понятие рынка?

— Нет. Другое дело, что нельзя выходить на рынок, где одни нищие.

— Соловьев как раз выходит.

— Это истерический момент. Сейчас вообще много истерии.

— Коммерческий момент для Вас лично присутствует?

— У вас путаница в голове. Впрочем, это сейчас почти у всех. Коммерческое кино — плод досужего ума. Искусство все равно останется искусством. Возьмите Формана: его смотрят — и это искусство.

— Понятие спроса для вас не существует?

— Конечно, не существует. А что такое спрос? Как можно его учесть? Что же. наши короли авторского кино монтируют и думают — как бы сделать так, чтобы все уходили? Почему сейчас никто никого не подозревает в чем-то хорошем? Люди делают то, что они хотят и могут.

— А совместные производства жизнеспособны?

— Не думаю. Наше кино не принесет зарубежным партнерам никакого дохода, его там никто не смотрит. И, по-моему, к нам приезжают или какие-то хилые фирмы, которых там никто не знает, или и вовсе мошенники из бывших наших граждан.

— Хозрасчет в его нынешнем виде как-то вам помогает?

— Хозрасчет дает мне возможность увеличивать зарплату группе, что я и делаю. Можно расширять смету, брать деньги со стороны. Но вот мне нужны танки, нужен автомат «Скорпион» и мне отказали и в МВД, и в Министерстве обороны. На фильмы о войне дают, о сталинских лагерях дают, а мне вежливо отказали, потому что наш фильм о военном перевороте. Западный режиссер у себя в стране мог бы эту технику купить или ВЗЯТЬ в аренду — я же здесь не куплю этого ни за какие деньги. Когда Коппола снимал свой «Апокалипсис». Пентагон заломил за военную технику бешеную сумму так он поехал на Филиппины и купил все дешевле. А я куда, в Болгарию поеду? И, кстати, если бы картина Ив была хозрасчетной, если бы мне дали госзаказ — я бы всю эту технику имел. Такие вот хозрасчетные поиграшки.

— Однако, вы верите в будущее хозрасчета?

— Конечно. Хозрасчет нужен всем. И если наше кино не перейдет на хозрасчет — его перестанут смотреть вообще. Скандал на кино уже не сделаешь — в стране и так большой скандал, перестройка. Сексом в кино уже не заманишь — у нас видеосалопы, любой пенсионер может посмотреть «Греческую смоковницу».

— Остается рынок как система естественного отбора?

— Остается рынок, где будет много всего, каждой твари по паре. Или, как сказал Конфуций, а вслед за ним повторил Мао Цзедун — «Пусть расцветают все цветы».

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить