Джон Бурмен: «Мир, похожий на наш»
СЕАНС – 61
Кино — это поиск альтернативной вселенной; мира, который был бы лучше, чем наш. Это главная причина, по которой я стал режиссером.
Я родился в протестантской семье, но учился в католической школе, и меня смущало, что каждая из церквей называла себя истинной. Я бился над этой проблемой и молился о помощи… Однажды я плыл по Темзе на плоскодонке, глядя на отражения неба и деревьев в воде, двигающиеся сообразно ритму реки, и тут неожиданная мысль поразила меня, как оплеуха отца Далтона: есть и третий вариант! Либо одна из двух церквей была истинной, а другая ложной, либо обе они были ложными. И тогда великая радость охватила меня.
Фильмы хранят миф, и в этом их сила. В преданиях хранится и разворачивается альтернативная история — история человеческой души. Кино продолжает эту традицию.
В моей карьере были картины вроде «В упор», о которых я не знаю, как они получились. Я работал по наитию, и поэтому смотрю на этот фильм с изумлением. Честно говоря, я не верю, что это я его сделал.
Иногда мне кажется, что воображение более правдиво, чем память.
Мел Гибсон прислал мне сценарий «Расплаты» (новой экранизации романа, по которому был снят «В упор». — Примеч. ред.). Журналисты знали об этом проекте, и у меня постоянно просили комментарии. Я рассказывал им, что когда мы с Ли (Марвином, исполнителем главной роли в фильме «В упор». — Примеч. ред.) прочли первый вариант сценария, он был очень плох. Ли тогда сказал, что готов сняться в фильме при одном условии — и с этими словами выкинул сценарий в окно. Так вот, отвечал я, подозреваю, что Гибсон тогда, будучи совсем юным, оказался под нашим окном и вытащил сценарий из помойки. Я рассказал эту историю несколько раз, потом мне позвонил Мел и сказал: «Джон, прекрати, пожалуйста, на студии уже начинают нервничать».
Кино так и не оправилось от прихода звука.
Мне всегда казалось, что оставить актера в покое — не худший способ добиться от него хорошей игры.
Отношения между памятью и воображением загадочны. Иногда мне кажется, что воображение более правдиво, чем память.
Как стать миллионером, снимая независимое кино? Начинайте, став миллиардером.
Я всегда пишу, сидя перед белой стеной, чтобы мысленно проецировать на этот экран сцены и смотреть, работают ли они.
К себе следует относиться критически. Общество кинокритиков Лос-Анджелеса присудило «Надежде и славе», которые я написал, поставил и спродюсировал, призы за сценарий, режиссуру и лучший фильм. Я поднялся за первой наградой и сказал, что написал отличный сценарий, который испортил режиссер. Дальше я вышел за режиссерским призом и сказал, что снял бы гораздо лучший фильм, если бы продюсер не сидел у меня над душой.
Мне кажется, что режиссеры делятся на три типа: писатели, художники и рассказчики. Лучшие режиссеры сочетают все три элемента.
В конечном счете меня интересуют серьезные политические конфликты, потому что они — основа для хорошей драмы.
Счастлив ли я? Нет.
Все дело в деталях. Всегда есть одна деталь, благодаря которой сцена становится кинематографичной, а не просто заснятой на камеру.
Я снимаю «Экскалибур» так, как снимал бы Средиземье Толкина. Этот мир похож на наш, но он не такой. Я хочу передать ощущение первобытной ясности, того, что все происходит впервые. Ландшафт, природа и эмоции — все новое. Актерам я говорю, что они не воспроизводят легенду, а создают ее, то есть они сами не должны знать, что произойдет дальше: история разворачивается сама по себе.
В легенде об Артуре Грааль был утерян потому, что люди согрешили против природы, и мир стал пустошью. Только отыскав Грааль, можно было восстановить его цельность, согласие и благодать. Я пытаюсь найти эту благодать, снимая кино, в котором материальные предметы — деньги, здания, декорации, металл, пластик, люди — исчезают в камере и превращаются в пятна света, мерцающие на стене: материя становится духом, как сказали бы алхимики.
Я уже пятьдесят лет в кино, и знаете, сколько чистого времени за эти годы я стоял за включенной камерой? Недели две, думаю, наберется. Счастлив ли я? Нет. Я делал простые документалки, потом посложнее, потом стал их драматизировать, и в результате оказался в ловушке этой дурацкой профессии.
Я с радостью попрощался с пленкой, потому что за свою жизнь настрадался от царапин, пятен и потерянных кадров. Цвет пленки был специально сбалансирован для того, чтобы кожа звезд выглядела лучше, и это было чудовищно.
Длинная дистанция: Джон Бурмен
Еще в детстве я знал многих людей, более талантливых, чем я, но у них не было столько упорства и энергии, сколько необходимо, чтобы снимать кино. Это сложная задача — собрать все вместе, сделать так, чтобы это работало, — тут нужен жесткий характер. Людям более деликатным и чувствительным это не под силу. И хрен бы с ними.
Снимать кино — значит изобретать нерешаемые задачи и потом их проваливать.
Читайте также
-
Субъективный универсум — «Мистическiй Кино-Петербургъ» на «Ленфильме»
-
Алексей Родионов: «Надо работать с неявленным и невидимым»
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»