Евгений Эдин
Евгений Эдин

Денди


Как это ни странно, но мы выросли. Мы росли на: коленях матери, школьных подоконниках, фильмах с Брюсом Ли, песнях группы «Кино». А выросли почему-то на приставках «Денди».

Счастливчиков, имеющих и приставку,
и игры, и покладистых родителей, было мало. Брели стаями сквозь метель и колкие звезды фонарей, собирали, угрожая, умоляя, клянча, по частям — у одного джойстик, у другого адаптер, у третьего… а вот четвертый говорит: «Не-а. Я сам буду играть!» и ехидно улыбается, показывая выдающийся передний зуб. А уже пора
домой, отпрашивались «в библиотеку»…

Родители принципиально не покупали мне приставку. Я видел, как крот в повязке смертника. Оставалось копить. Игры нравились разные, но особенно запала в душу «Книга джунглей».
Маугли, шагающий по джунглям, воюющий с местным народцем, собирающий алмазы. Я накоплю и буду играть в Маугли.

После полугода унылого стяжательства я решил сорвать большой куш и объединился с бабушкой. Мы стояли на маленьком совковом рынке и толкали «викторию». Она толкала свое ведро, я свое. Это было сомнительное занятие, по крайней мере, не совсем пацанское. Пожалуй, даже не советское, да и не вполне российское.

Опыта толкания «виктории» у меня не было, у бабушки был специфический. Она делала к покупателю потерянный, словно последний в жизни шаг, горестно кривила лицо и умоляюще бормотала: «Купите… хорошая, свежая… с внуком собирали… ну купите». В ее слабых глазах блестели нищенские слезы.

Я стоял, угрюмо вцепившись взглядом в землю, ругая лживую бабушку. Мои родные и она, все мы в 93-м
были не нищие, а бюджетники. Перед моим внутренним взором, застя позорную действительность, коричневый Маугли бродил по зеленым джунглям…

С проданным ведром мой бизнес кончился, меня сдуло с базара, как из шланга.

Босяк — дворовый электрик и сволочь четырнадцати лет — продал по дешевке долгожданную приставку. Но в ней оказалась поломка, брак. Маугли шел вместо джунглей по каким-то квадратикам, линиям, крестикам, фрагментам изображения. Падал в пропасти, которые казались прочной веткой. Или наоборот — легкомысленно шагал по небесной пустоте, не боясь ни красного цветка, ни проблем с бандерлогами, ни плюющих ядом змей, глупо плавающих прямо в крапчатом воздухе, поворачивая клобуки.

Это был самый настоящий компьютерный бред. Грипп, скарлатина, галлюцинации виртуального сознания. Он не лечился ни малиновым чаем, ни отверткой, ни об стену.

Выползший на площадку Босяк, опершись о дверь могучей рукой с буйным клоком волос под мышкой, проскрипел: «У меня все работало, не знаю», — и посмотрел безмятежным взором выспавшегося Ван Дамма.

Я чуть не вырвал брови с досады.

Я кинулся чинить. Спаивая надежду вдрызг, чтобы не ушла, носил приставку знакомым электрикам, носил вместе с играми и жвачками.

Надежда трезвела и улетала, жвачки сжевывались, игры заигрывались или возвращались обесчещенными — без корпусов, голыми зелеными плитками.

Вздулся путч. Реяли флаги по телевизору. Плыли торжественные голоса из настенного радио, похожего на гнездо… Что-то далекое и малоосознаваемое.

Отчаявшись наладить приставку, подтянуть ее интеллект до своего уровня, я пробовал деградировать — до нее. Понять логику, внутренний мир спятившей машины, настроить зрение в унисон, сместить
фокусы. Разобраться, где, по мнению Денди, мираж, а где правда? Где ветка, где пропасть?

Я бы с готовностью подрихтовал свои понятия о реальности, вывихнул их в соответствии с понятиями испорченной приставки. Мне было 11–12 лет. Миллионам из пустых дворов было 11–12.

Но ни стать соседом по палате сумасшедшей машины, ни ее доктором я так и не смог. Индийский мальчик продолжал рушиться в несуществующие пропасти, придурочно дергая ногами. Я закинул приставку и волевым усилием охладевал.
Сдулся путч. Умерла бабушка, через три года отец. Где-то воевали, заключались пакты. Бизнесмены делали деньги. Чумак делал пассы.

Ни 16-, ни 32-, ни 64-битным великолепием я так всерьез и не заразился. Появились «Спектрумы», потом ПК.

Новые россияне росли и учились на ошибках. Выпускали оружие, зэков и шоколад «Аленка». Воевали в Чечне, слушали Цоя, распивали «Кавказ» на дискотеках. Любовь, любовь.

…Она еще годы попадалась мне — висела в сетке на крючке кладовки, свесив лапку джойстика, пылилась в коробках и на шкафу, а потом ее докурочил племянник — вынул больные внутренности, платы с микросхемами и забальзамировал наклейками, сделав гоночный автомобиль.

Ее эргономичные округлости, благородный цвет и кое-где сохранившийся лоск были не хуже китайских «Формул» в Детском мире. Ей «Денди»!

Из восьмибитной реальности через постсоветскую мы выросли в путинскую. Но упругая ветка под ногой все так же сосуще оборачивается пропастью, а идя по пустоте и простору в небо, вдруг вдребезги разбиваешь лоб о невидимую и неизбывную преграду.

Мы любим эту страну, мы привыкли к ее модели в детстве.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить