Луи Деллюк и мир будущего
Луи Деллюк
Ах! как я люблю вещи и существа, которые сейчас же внушают тебе мысль, что они безусловно совершенны, и от описания которых отказываешься.
Луи Деллюк. «История котёнка и его тени»
Кто бы мы были без Луи Деллюка? Да никто. «Отец кинотеории», разработавший понятие киногении — точнее, «фотогении кино» — так, что от него и сейчас ни на шаг (если ты не Эпштейн); режиссёр «Лихорадки» и «Женщины ниоткуда», в которых «атмосфера» перестала быть смутным ощущением и стала точным инструментом; харизматик с большим лбом и смешным носом, в христовы тридцать три сгоревший от скоротечной пневмонии, — он писал столь пряно, столь забористо, что уже тем самым позволил своим преемникам, нам то есть, всё, кроме пресности. Он не конструировал концепции, не мыслил ими, он ими даже не дышал: он их шутил. Базена можно называть Паскалем от кинотеории, Бордуэлла впору — Спенсером; Деллюк был Сирано.
И можно, можно было бы написать к его 125-летнему юбилею большую, подробную, полную почтительного трепета и вместе с тем восторженную статью. Ещё раз пройтись по пунктам его теории, разгильдяйски размётанным по рецензиям и почеркушкам. Выявить противоречия, а затем устранить их, смелыми примерами из дальнейшей истории продемонстрировав нетленное значение деллюковских прозрений и лисье чутьё самого юбиляра. Подробно проанализировать сохранившиеся фильмы, показав, где теоретик уступал режиссёру, где превосходил, а где они спорили и о чём… Во всём этом даже был бы смысл, а при известном вдохновении — и известное обаяние. Там не было бы лишь Луи Деллюка. Того, который написал однажды Инсу: «Ваш стол великолепен». Того, что в одном из рассказов так описывал личную жизнь бульдога: «он чуть не познал любовь четырёхлетней обезьянки, Коринны Ко-Ко, но обстоятельства делали всё возможное, чтобы их разлучить». Того, что был смешлив, дерзок, безогляден и чертовски удачлив в каждом своём слове. А что за день рождения без именинника.
Поэтому сегодня — лишь несколько слов, написанных самим Деллюком и ныне впервые переведённых на русский. В 1923-м, за год до смерти, он издал сборник своих сценариев и написал к нему Пролог, заканчивавшийся рассуждениями о будущем кинематографа. Кое-какие из них устарели (те, что были связаны с кинопроцессом именно немой эпохи: с оркестрами, титрами и «сквозным» кинопоказом, без деления на сеансы), остальные же и не думают. Ах, впрочем, какие же это «рассуждения»? Саркастическая баллада, фейерверк фехтовальных выпадов и нежный романс одновременно. Недаром же Деллюк родом из округа Бержерак.
Что до прекрасных «кинодрам», то они скоро будут.
Но будут не только они. Всегда попадутся посредственные произведения, или глупые, или мерзкие, и это будет справедливо, по-человечески справедливо, что они будут выигрывать в деньгах.
Но всегда будет тысяча несчастий, которые сопроводят фильм своим пунктирчиком: например, спонсор, который ударит кулаком по столу и завопит: «Французское кино — это я, чёрт побери!»
Но директор зала опять скажет: «„Нетерпимость“ поставлена Гриффитом? А „Жослен“?… — Это Ламартин. — Ламартин? Смотрите-ка, француз работает не хуже американца». [Имеется в виду фильм Леона Пуарье «Жослен» (1922), экранизация одноимённой романтической поэмы А. де Ламартина. — Прим. пер.]
Но с экрана редко будут предупреждать зрителя о тоне фильма, который тот собирается смотреть. Ну, попытайтесь придти в театр, не зная, что вам покажут — «Макбета» или «Ревю Фоли-Берже»…
Но кинопоказ всегда будет страдать от того, что хозяин зала решит, будто обязан за минимальное время показать максимально насыщенную программу. И долго ещё фотогения похорон будет конкурировать с большими скачками в Отёе.
Но кинооркестры всегда будут играть «Жёлтую принцессу» для Сессю Хаякавы, «На морской глади» для военно-морских стрельбищ, «Пасторальную симфонию» для светских громил — и, разумеется, «Смерть Озе»: за десять минут до смерти героя, чтобы не было сюрприза.
Но самые идиотские романы, являющиеся самыми трудными для адаптации, будут обычно доверяться самым никаким режиссёрам.
Но публике будут льстить, цитируя в тексте фильма фразы Виктора Гюго, Маргерит Дебор-Вальмор, Толстого, Эркманна-Шатриана, Венсана Испа или Пьера де Кульвена.
Но князь, в девяти случаях из десяти, будет сыгран комиком из кафешантана или боксёром.
Но в любой момент чёрт знает что за дуру могут окрестить «звездой».
Но до скончания веков будут спорить об объёмном кино, цветном кино, звуковом кино и так далее.
Но цензура порежет сцены невинные, моральные, художественные, оставив народу сцены самые гнусные, самые нездоровые, самые низменные.
Но в зарубежном прокате за секунду вырежут сотни метров из фильма, где монтаж был для режиссёра головоломкой, которую он кропотливо решал восемь недель.
Но кино — это не только богадельня для сутенёров не у дел, букмекеров в бегах, фабрикантов свистулек, актёров-неудачников и слабоумных мальчиков-мажоров.
Но однажды все прокатчики перестанут быть похожи на виноторговцев. Сейчас же, к сожалению, даже если кто-нибудь из них уже непохож, это вовсе не говорит о том, что…
Но и когда мозги станут творить для чёрно-белого, редакторы всё ещё будут почитать за большую ловкость заказывать сценарии у именитых драматургов, у старых романистов, у академиков — у тех, кто, естественно, ничего не знает о кино.
Но не время сейчас комментировать всю интеллектуальную привлекательность машины изображений и все её языковые возможности. Это не тема для разговора. Что пользы спорить о том, что можно уместить в книгу? Напишите книгу. Не будем больше говорить об этих как, и почему и почему бы не синеграфической драматургии на её заре.
Сочините эти ожидаемые фильмы. Сердца и разума достаточно, чтобы отыскать небывалые приёмы этого искусства. И человеческая глупость, что тщилась столь обыденно захватить кино, станет неисчерпаемым ресурсом для Теренция, Табарена или Бернарда Шоу, — на том языке, у которого уже есть Чаплин и который ожидает Эсхила.
1922
Перевод Алексея Гусева
Читайте также
-
Его идеи — К переизданию «Видимого человека» Белы Балажа
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи
-
Опять окно — Об одной экранной метафоре