Свет и тьма: Эжен Грин и Педру Кошта
Лошадь денег. Реж. Педру Кошта. 2014
Тьма
«Призраки — это души, ищущие покоя», — говорит один из героев фильма Эжена Грина. Эта фраза могла бы стать очень верным эпиграфом к фильму Кошты. В «Лошадь денег» бессмертный коштавский I Walked with a Zombie по имени Вентура сомнамбулически шатается в течение всего фильма в мрачных катакомбах и больничных коридорах. «Я разговариваю со стенами», — говорит Вентура. Его окружают призраки и фантомы прошлого: солдат революционер, покойный коллега по стройке или еще один выходец с Кабо-Верде, которого он чуть не зарезал по молодости спьяну. Но это не только тени людей; фантом и его хибара из давно ушедшего в небытие Фонтаньяша, которую он не может позабыть, фантом — его лошадь по прозвищу Деньги, которой тоже давно нет в этом мире, растерзали стервятники. Прогулки с призраками — вообще, кажется, излюбленный лиссабонский жанр, и в кино, и в литературе, достаточно вспомнить «Реквием» Таннера или «Год смерти Рикардо Рейса» Сарамаго.
«Лошадь денег» — по сути, четвертая часть «Писем из Фонтаньяша». Только того самого Фонтаньяша больше нет, но остался Вентура, его призраки и их песни. Шаг ли это в новом направлении для самого Педру Кошты? А была бы «Комната Ванды» без самой Ванды? Или «Молодость на марше» без Вентуры? Ответ очевиден. Тогда как в контексте «Лошадь денег» не ответ, а сам только вопрос — уже повтор. Обязательное или необязательное, другое или новое, это в самом прямом смысле продолжение «Молодости на марше», прогулки по времени и пространству Вентуры, «вглубь Вентуры», который теряет в своем блуждании нить реальности. Кошта не повторяется, но, пожалуй, не идет он и в новом направлении, следуя за своим героем до конца и находя его там, где и положено — в желтом доме. Под сенью «революции гвоздик». И сам Вентура напоминает уже не Эдипа, и не короля Лира, а скорее призрака отца Гамлета.
Вентура то ли сходит с ума, то ли давно уже сошел. В фильме есть важная сцена в лифте, гениальная не только в не сконструированном безумии происходящего, но и в том, что, она указывает (если чуть пофантазировать), за какую грань может в дальнейшем зайти Кошта. Цай Минлян уже давно там, растворился в серии фильмов про «Идущего», а Кошта может поймать нарастающее безумие Вентуры, в последнем кадре взявшегося за нож. Вчерашний документалист обозначает свое пространство как пространство сюрреалестического кайдана. При этом без особых внешних эффектов. Никакого «реалити-дока» в стиле Ван Бина («Пока безумие не разлучит нас») или литературной иронии Кортасара, только сомнамбула и разговоры, бесконечные разговоры с призраками твоего прошлого. Кошта максимально сгущает темноту кадра, изредка живописно высвечивая, даже выхватывая желтыми тонами лицо из тьмы. Этой потерянности нет и не будет конца. Это воспоминания из желтого дома.
Лошадь денег. Реж. Педру Кошта. 2014
То, что ранее казалось бытовой живописью обитателей района («Кости», «Комната Ванды»), теперь — после «Молодости на марше» и «Лошадь денег» — оказалось болью и отдельно взятого Вентуры, и всеобщей коллективной болью поколений (не одного, см. символические архивные фото бедняков на титрах фильма). Кошта хотел наделить их голосом, дать слово, создать миф, показав величие Бедняка, а шаг за шагом, фильм за фильмом, запечатлял скорее все большую потерянность, оставлявшую от его персонажей лишь призрачную тень. Ни один из героев фильма «Кости» — какой бы наркоманкой ни была бы Ванда — ни один из них не был столь убитым, как Вентура, не было вокруг столько мертвецов. А сам Кошта не был столь пессимистичен. Ранее у его героев был хотя бы дом, в «Лошадь денег» Вентура лишен всего. В каком-то смысле Жак Рансьер прав: у каждого живого существа есть своя судьба, и оно может стать равным своей судьбе — равным, только без какого-либо величия и спасения.
Педру Кошта, кажется, уже успел пообещать, что история Вентуры рассказана и окончена, «Лошадь денег» — это ее финал. Но, согласимся, финальную сцену картины — Вентура выходит из пространства клиники, ворота закрываются за его спиной, он стоит на темной улице в одиночестве, хватается за нож — вряд ли можно трактовать как логическую точку в истории сомнамбулы. Исход возможен только тогда, когда его догонит — вечная невеста любого бедняка — Смерть. «Смерть Вентуры» (на агонию у него уже давно нет сил) — это был бы действительно последний шаг в истории потерянности выходца из Кабо-Верде. А как говорит один из героев фильма все того же Эжена Грина: «В гробу света нет». Значит, пока есть свет, пускай желтый и мутноватый — шаг за шагом, Вентура жив. Не в этом ли заключен главный пессимизм Кошты?
Мудрость. Реж. Эжен Грин. 2014
Свет
Италия с легкой руки Томаса Манна, Лукино Висконти, Андрея Тарковского или всегда падкого на упадок Питера Гринуэя с его «Животом архитектора» стала для кинематографа тем сакральным местом, где позволено принять тоску да танатос со всей возможной умиротворенностью; в «Мудрости» Эжена Грина родина барокко возвращает классический сюжет «путешествия в Италию» в лоно духовного просвещения.
В центре сюжета — швейцарский архитектор Александр Шмидт и его жена Алиенор, переживающие еще не совсем миновавший семейный кризис, вызванный потрясениями прошлого. Они отправляются в итальянский городок Стреза, в котором, по воле случая на берегу озера встречают молодую пару, Гоффредо и Лавинию, брата и сестру. Юноша мечтает стать архитектором, девушка больна странной болезнью. Случайная встреча, как известно, самая неслучайная вещь на свете. Дальше сомневающийся Александр отправится вместе с Гоффредо, к которому сперва относится не без пренебрежения, осматривать соборы Борромини и Бернини, это символическое путешествие мастера и ученика; тогда как Алиенор останется у постели больной, проявляя нежнейшую заботу. Всех четверых ждет в этой истории открытие, которое, примирив с трагизмом прошлого, вернет гармонию настоящему. Эжен Грин снимает не про разложение «живота архитектора», а про душу, которая ищет вдохновения и наставления, если говорить архитектурным языком самого фильма, — света.
Мудрость. Реж. Эжен Грин. 2014
Католический критик Амедей Эйфр, которого часто цитирует Андрей Плахов, писал, что есть всего четыре формулы религиозной киномысли: «Присутствие Бога свидетельствует о присутствии Бога» (Дрейер); «отсутствие Бога свидетельствует об отсутствии Бога» (Бунюэль); «присутствие Бога свидетельствует об отсутствии Бога» (Феллини); «отсутствие Бога свидетельствует о присутствии Бога» (Бергман). Грин, в отличие от своего стилистического отца Робера Брессона, в этом смысле идет по следам, конечно же, Дрейера. «Мудрость» в еще большей степени, чем «Португальская монахиня», говорит о «присутствии в присутствии». Если Педру Кошта всегда говорил о тех, чья жизнь вечно в тени, чей дом из лавы, то Грин — всегда о тех искушенных юношах и девах, что вечно тянутся к свету. Будь он заключен в литературе и музыке («Мост Искусств») или в архитектуре («Мудрость»). В его картинах являет себя тот самый мир романтизма, в котором неизбежно должно быть присутствие, на мосту Искусств ли, или одним утренним утром в итальянском городке. И они его ощущают — в том дневном свете, что обогащает душу. Как писал все тот же Амедей Эйфр: священное исключает банальность. Культура, свет, любовь, красота — все это для Эжена Грина священно — в очередной раз ускользают от банальности экрана, преломляясь в действительно возвышенную мудрость, способную спасти и вернуть потерянный смысл. Присутствие есть присутствие, это данность Эжена Грина. За ночью будет свет.
Читайте также
-
Шепоты и всхлипы — «Мария» Пабло Ларраина
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари
-
Оберманекен будущего — «Господин оформитель» Олега Тепцова