Сегодня с компьютерной графикой и 3D-технологиями кинематограф превращается в чистый аттракцион; зритель постепенно подсаживается на иглу динамики, спецэффектов и тому подобного. Поэтому в будущем на большом экране останутся только жанровые фильмы: фэнтэзи, боевики и — комедии. Остальные жанры перекочуют из кинотеатров в телевизор, в сериалы — что сейчас и происходит. Конечно, комедии можно смотреть дома: с девушкой, в кругу семьи, с ребёнком… Но совсем другое дело, когда сидишь в зале на шестьсот человек, а рядом гогочет толпа. Это как цирк, это что-то связанное с базовыми вещами, и ничто этого не заменит. Если кино и оживёт, то благодаря комедии.
Нашу встречу можно было бы назвать «Свои люди в Телевуде» — работая на телевидении, я ощущаю себя засланным казачком от кинематографа. От телевизионной комедии все ждут чего-то радостного, весёленького, не резкого и не царапающего. Но сделав несколько находок и наработав телевизионный опыт, этого врага под названием «зомбоящик» — а я, естественно, считаю его врагом — можно потихонечку точить изнутри. Чем я и собираюсь заниматься.
Фраза «Комедия — это свобода» подразумевает: если ты над чем-то смеёшься, значит, ты от этого свободен. Но существует куча вещей, над которыми, как ни странно, смеяться нельзя. Это грустно. Я-то, в общем, могу смеяться над чем угодно — всё живое, витальное, подвижное может стать для меня материалом. Есть, например, очень хороший британский фильм «В петле» и сериал «В гуще событий» — они о том, как делается политика в Англии. Я предложил одному каналу запустить подобный проект: сериал про то, как делается политика у нас. Причём речь пошла бы не о Кремле, а о небольшом министерстве. Идея понравилась, все дружно посмеялись, но сказали: «Максим, мы тебя любим, но свободу мы любим больше». Получается, эту тему трогать нельзя, и значит, у свободы есть ограничения. Значит, мы ещё не победили, значит, есть куда двигаться.
Интерны (2010)
Когда кинематограф загнан туда, где нет ни денег, ни зрителей, выигрывают телесериалы. На телевидении я работаю именно потому, что это такой испытательный полигон. Стрелять я собираюсь в кино. Сейчас, кстати, самое удачное время, чтобы снять фильм, — все давно опустили руки, и даже мало-мальски сделанная картина производит впечатление. «Ого, у этого фильма есть начало! О, у него есть середина и конец! Там есть герои! Это победа! Кинематограф процветает!» Так получилось, что сейчас кино не имеет сильного влияния на страну, на молодёжь — но когда-нибудь ситуация изменится, и, как я сказал, кинематограф пробьётся именно через комедии. Первые ростки уже есть: вот, например, очень симпатичный фильм Романа Каримова «Неадекватные люди» — снят за сто тысяч долларов, а в прокате заработал пятьсот. Получается, публика готова идти на отечественное кино — просто она от него отучена. С другой стороны, появился интернет, торренты: зритель умнеет, может сравнивать наши и зарубежные картины. Вопрос в правильном позиционировании продюсерами отечественных фильмов.
Главное, чего чудовищно не хватает — и продюсерам, и сценаристам — это профессионализм. В этом смысле сериал «Интерны» — исключительный случай: к нам обратились люди совсем не кинематографического круга, люди из КВН, и предложили материал, в котором мы, честно говоря, ничего не поняли. Но написан он был профессионально. Пускай в сюжетосложении авторы понимали немного, но делать шутки умели, и к тому же все в прошлом были студентами-медиками и знали, как употреблять названия лекарств. Кроме того, на «Интернах» работал отличный продюсер, который учился всему прямо на глазах. Он правильно спозиционировал эту историю, и получился сериал, в котором сейчас уже порядка шестидесяти серий — что для России редкость.
Я не хочу обидеть никого из продюсеров — но видно, насколько хаотичны их мысли. Никто не понимает, как ухватить зрителя. Сериал «Интерны» получился потому, что продюсеры пусть по КВН, но знали своего зрителя. И не хотели ничего, кроме как рассказать милую историю о больнице. Конечно, она не такая глупая — это фильм о свободе; я всегда стараюсь снимать о свободе. У меня была картина «Мама, не горюй!», на протяжении которой герои носились за персонажем по имени Морячок. Имелось в виду, что Морячок — это свобода: они её ищут-ищут, а она внутри них самих сидит — надо только найти к ней подход. В «Интернах» тоже рассказывается о поисках свободы: люди, зашоренные институтом и думающие, что в этой жизни что-то могут, приходят в больницу, а там их встречает монстр, который над ними издевается, мучает их, мурыжит… Но зритель видит, что на самом-то деле он их учит жизни, что на самом деле они зашуганные и закомплексованные, а свобода — это вот этот человек.
Интерны (2010)
— Вы сказали, что зритель умнеет и мудреет, но, по-моему, зритель подсаживается на бездарные сериалы и только тупеет. А вы не боитесь, что сами подсядете?
— Я понимаю, что такая опасность существует и для меня, и для публики. Но нельзя воротить нос от сериалов. Не стоит сравнивать фильм и телесериал — они как спринтер и стайер — сказать, что один формат лучше, а другой хуже, нельзя. И хотите вы того или нет, сериалы есть и будут. Они пришли в каждый дом и, слава богу, на поле сериалов началась конкуренция. В кино она ещё не началась — там не за что конкурировать: зритель не в кино идёт, поэтому никто за него и не бьётся. А качество сериалов постепенно становится всё лучше и лучше. Сериалы, в которые вложили побольше денег, стали приносить рейтинги и, соответственно, большую прибыль от рекламы — и продюсеры поняли, что в сериалы надо вкладывать всё больше и больше денег. Начинает работать бизнес-формула, а где появляется бизнес-формула, там появляются деньги. И хотя есть опасность, что на деньги можно подсесть, они двигают процесс. А что касается качества, то мне кажется, что сериалом «Интерны» мы внесли вклад в улучшение подхода к разработке характеров, актёрского ансамбля, главного героя.
Конечно, в сериалах есть такой принцип — надо мусолить. Берётся какая-то ситуация или коллизия, не бог весть какая — педагог и студенты — и всё: она мусолится шестьдесят серий. Это принцип — нельзя перегружать. Как только перегрузишь историю какими-то обстоятельствами или мотивировками, сюжет утяжелится, и сериал будет неинтересно и трудно смотреть каждый день после работы. В кино, наоборот, надо делать очень чёткие и сильные ходы, там сценарий пишется год, ведётся долгая подготовка, всё прорабатывается… За один съёмочный день в кино делают две минуты, а на телевидении — двенадцать. Но речь о том, что в условиях телевидения всё равно можно делать достойный продукт.
Раньше, встречает киношник киношника и спрашивает: «Что снимаешь?» Тот говорит: «Ну, я не снимаю. Фильмов нет. А ты чего?» — «А я сериал снимаю…» — «У-у-у…». И все понимали, что это задница. Сейчас не так. Наоборот, намечается интересная тенденция: независимые режиссёры уходят в мейнстрим. И это здорово, потому что они привносят туда нетривиальные ходы. Пока, правда, это ещё кондовые ходы, не самые удачные — например, тот же «Зелёный шершень» Мишеля Гондри или «Тор», которого Кеннет Брана делал…
— То есть вы думаете, что по примеру Браны будет возможно совместить «Гамлета» и «Тора»? По-моему, это звучит довольно абсурдно. В мейнстрим идут просто за деньгами, чтобы потом снять свои независимые фильмы.
— Пути могут быть разные. Да, бывают и компромиссы. У братьев Коэнов тоже была такая модель: делаю один фильм для себя, другой фильм на большой студии — чтоб заработать денег и делать фильм для себя. Сейчас они, конечно, могут позволить себе каждый фильм снимать для себя, но они к этому долго шли. И я считаю, это хорошо. Лучше, когда умные люди снимают жанровые картины и играют с их канонами. Умный человек не будет тупо смотреть на материал: он будет пытаться как-то выкрутиться. Студиям такие люди нужны, потому что они могут оживлять жанровые схемы.
— Почему вы сняли только тринадцать серий «Интернов»? Дальше неинтересно стало?
— Я снимал первые серии, а они всегда самые сложные. Сначала надо всё придумать: найти актёров, ансамбль весь сделать, отрепетировать, декорации построить — а уже потом все пойдут за тобой по проторенной дорожке. Во-первых, я немножко устал, потому что работа над сериалом достаточно однообразна. Восьмёрки, восьмёрки… и особо менять их нельзя — если слишком сильно изменяешь манеру съёмки внутри уже разработанной схемы, зритель этого не приветствует, ему что-то царапает глаз. Во-вторых, я просто понял, что если буду продолжать снимать, то зациклюсь на одном, и дальше у меня не получится снять ничего другого.
Но всё-таки мы сделали главное — заложили основы; и теперь всё двигается само по себе. Это тоже надо уметь. Теперь, если я захочу сделать какую-то независимую историю, то буду знать как. Я знаю, как сделать, чтобы она жила долго, знаю приёмы. Работа в мейнстриме может научить очень многому. Например, с «Интернами» мне повезло, что продюсерская команда была молодой. Это важный момент, чтобы продюсеры были не пожилые, — иначе молодёжь смотреть не будет. Мы сейчас практически с той же командой сняли сериал «Зайцев+1», тоже заказной и, к сожалению, с менее удачным сценарием. Но там мы тоже набрались опыта, потому что сделали двадцать четыре серии совершенно разных безумств, рассчитанных на молодую аудиторию лет восемнадцати-девятнадцати. Притом что мне — сорок восемь, и снимать на восемнадцать-девятнадцать мне было не так просто.
Интерны (2010)
— Алексей Балабанов тоже снимает фильмы о нашей действительности, высмеивает её, издевается. Но его фильмы жёсткие. А если искусство не задевает, если всё находится на уровне «Интернов» — то мы так и будем только развлекаться…
— А вы представьте себе, что вся телевизионная сетка забита жёсткими, высмеивающими реальность фильмами… Фильмы разные нужны. Все цитируют Мао Цзэдуна: «Пусть все цветы цветут», но почему-то забывают последнюю часть его высказывания: «…потому что когда они вырастут и высохнут, у нас будет много сена». Это вопрос прагматики. Всё должно быть, потому что всем от этого будет польза. Я бы не противопоставлял сериал на медицинскую тему, который показывают каждый день в восемь тридцать, и мощнейшие высказывания Алексея Балабанова, снятые для киноэкрана. Это разные вещи.
В этом, кстати, и заключается проблема отечественных сценаристов. Им говоришь: «Расскажи конкретную, локальную историю». А они тебе о русской душе. Ты говоришь: «Подожди-подожди! Не надо, не надо!..» Всё сбивается в кучу, смысл истории теряется. Видимо, они настроены решить все вопросы сразу, одним махом, кавалерийским ударом. Но так не бывает! Решите хотя бы маленький. Это тоже непросто. Нам, например, было сложно на телевидении снимать кинооптикой, и мы вылили для «Интернов» специальный свет на военном заводе, со специальным спектром, чтобы декорация смотрелась, как больница. Нам все говорили: «Зачем? Поставьте три камеры и лепите». Потом, конечно, когда всё получилось, все стали говорить: «Да, чёрт возьми, оно того стоило». Так что даже на уровне сериалов приходится совершать трудовые подвиги.
Мы же не обсуждаем какой-то неснятый мной политический фильм, который бы снёс всем голову. Я бы с удовольствием снял и такую картину. Но у меня нет сценария. Проблема моя только в одном: нет автора, который помог бы писать. Идей много, но их трудно оформить — я же не сценарист.
— То есть вы ждёте, когда вам принесут сценарий?
— Всё, что приносят, — это, конечно, ужас. Я лет двадцать ищу сценаристов и нашёл только одного — Константина Мурзенко. Сплошные клишированные произведения, вышедшие как будто из-под одной руки. Году в 2004-м или 2007-м я дошёл до такой степени отчаяния от общения с авторами, которых мне предлагали на студиях, что повесил в интернете объявление: «Присылайте истории, режиссёр готов обсуждать». Сделал лишь одно уточнение: «Только не присылайте сценариев про рекламные агентства, про олигархов и про ветеранов Чеченской войны. Вы про них ничего не знаете — и точно ошибётесь». В ответ пришло писем пятьсот — девяносто процентов было про ветеранов Чечни, олигархов и рекламные агентства. Единственными, кто прислал самостоятельные вещи, были писатели — но делали они что-то совершенно своё и совсем не киношное. Кроме того, работать с писателями довольно тяжело — они не двигаются ни в одну, ни в другую сторону; проще купить права на экранизацию книги и работать самому. А чтобы сидеть и искать удачные литературные произведения, нужен целый штат. На больших студиях так и делают — но, судя по результатам, успехов мало.
Ещё сценаристы сильно отстают от режиссёров. В большинстве своем они мало смотрят и очень самоуверенны. Говоришь: «А помнишь, как в том фильме?» — «Ну, да…» — «А помнишь, как в этом?» — «Ну, да…» И понимаешь, что ничего он не смотрит и ничего не понимает. Насмотренные люди очень редки. А если ты не насмотренный, значит ты — самородок. Тогда покажи, что можешь своё, особенное. Пусто.
И авантюристов мало. Этим я просто поражён. Когда мы раньше снимали на шестнадцать миллиметров, у меня в кармане была камера «Киев» или «Красногорск», обратимая плёнка, две бобины и всё… То есть вопрос только в том, что снимать, а не как. Вопрос, что в сценарии будет, потому что сценарий без амбиции — это ноль. Амбиция бывает разная: скандал, пощёчина общественному вкусу — всё что угодно. Главное, чтоб она была.
— Вы говорили про запретные для нашего кино темы. Как вы считаете, можно ли снять комедию о войне? Мы посмотрели «Бесславных ублюдков» — а сами бы такой фильм снять могли?
— Совершенно спокойно. И стесняться этого совершенно не надо. Если вы иронизируете по поводу святого, никого не оскорбляя, и не во имя чего-то плохого… Кто, например, скажет, что фильм Квентина Тарантино — профашистский? Никто. Он антифашистский. Но одновременно с этим режиссёр иронизирует, пользуясь трэшевыми ходами фильмов того времени: о том, как красиво падали немцы, как все красиво стреляли. Почему мы этого не можем сделать?
Однажды я пришёл к продюсеру и увидел у него на столе сценарий. Попросил: «Дай почитать». Почитал. Сценарий назывался «Мы из будущего». Я сразу сказал: «Это будет популярный фильм, но надо его немного подправить, сделать лучше». Там, если помните, история «чёрных следопытов», которые копали-копали, провалились во времени и попали на войну. Я ему предложил сделать так, что эти персонажи — наркоманы, которые роют кости, чтобы добыть на наркотики, и проваливаются в прошлое, находясь в состоянии наркотического опьянения. Проваливаются, и вдруг — немцы. Для них это просто галлюцинация: «О, немцы, смотри, круто»… Реальные немцы, реальные наши солдаты — а для них всё неправда, они в своём астрале. И когда герои оказываются среди войны, у них начинаются ломки, и им нужны всякие морфины, которые есть только в медсанчастях. И тогда герои начинают искать наркотики и вынуждены воевать. Нужно было подменить героические мотивы наркоманской героикой. Героика-то остаётся, они всё-таки воюют. Такая история была бы совершенно трэшевой и в то же время очень живой — а не то, что в ком-то «просыпаются патриотические чувства»… Если я бы снимал такой фильм, меня совесть бы ни мучила ни грамма: я всё равно снимал бы о том, как ребята помогают русским солдатам выиграть войну. Человеческие мотивы не противоречат мотивам спасения Родины.
В конечном счёте, всё упирается в фантазию, изобретательность и отсутствие клише (или, наоборот, умелое использования клише). Тут мы опять возвращаемся к тому, что комедия — это свобода. Вот свобода: если делать — то по-крупному, если отвязываться — то по максимуму.
Для функционирования сайта мы используем файлы cookie и данные о вашем IP-адресе. Если вы не хотите, чтобы эти данные обрабатывались, вам придется покинуть сайт. Если вы не против, нажмите «Хорошо».
